Нервничает. Закусывает край губы, смотрит на дорогу, машина Лешки давно скрылась из виду. Да, мне тоже волнительно возвращаться с тобой в дом, где больше нет буфера, который держал нас на расстоянии друг от друга. В моей голове с утра гуляют картины, где и как мы будем заниматься сексом. Я точно знаю, что сорвусь. Моя выдержка давно висит на тонкой паутине. Прежде, чем я сделаю решительный шаг, нам нужно поговорить. Я никогда не был мудаком, всегда честно говорил, что мне нужно от женщины — секс без обязательств. Мне не нужно было, чтобы они лезли в мою душу, а мне не были интересны их переживания и чувства. Конечно, были девушки, которыми я увлекался больше, чем планировал. Иногда казалось, что у нас могло бы что-то получиться, но каждая иллюзия разбивалось о реальность. С ней не хочу играть. Не могу сделать ее своей, оставляя между нами недосказанность и ложь. Придется разбить ее веру в меня и построить заново. Беру Юну за руку, тяну за собой. Молча идет, не задает вопросов. Ее полное доверие срывает цепи, в которые я заковал свое сердце. Идеальная для меня девочка. Если бы можно было себя отпустить, позволить быть счастливым, не оглядываясь на различия между нами… Преступаем порог, толкаю ее к стене, прижимаю своим телом. Глаза распахиваются, увеличиваются зрачки. Юна очень чувствительная, просто не знает об этом. Мне хочется исследовать ее границы. — У тебя нереально вкусные губы, — зарываясь пальцами в ее волосы, притягиваю к себе. Накрываю ее рот своим. Прежде чем я сознаюсь в своем преступлении, хочу глотнуть немного рая. Окунуться в ее чистоту, нежность, преданность. Потом она отвернется, обидится, перестанет верить. Я буду разбиваться в кровь, доказывая, что достоин ее любви. Эта девочка стоит любых подвигов, любых жертв. Сладкая, манкая. Невозможно оторваться. Мне мало этой девочки, хочу испить до дна. Съесть всю. Вылизать. Зацеловать. Дышать ею. Отрываюсь от ее рта, заглядываю в глаза. Поплыла моя красивая. Я голову теряю от ее открытости. Я видел, как она реагирует на прикосновения и поцелуи Гаранина. Зажимается, терпит. А мне полностью отдается, глаза открыть не может, дрожит в моих руках. Потому что моя. На ментальном уровне я чувствую в Юне свою женщину, а она во мне — своего мужчину. Не просто химия — атомный взрыв. Возвращаюсь к поцелую, словно голодный хищник, набрасываюсь на ее губы. хочу их съесть, слизать всю сладость, проглотить каждый стон, который музыкой проходится по натянутым нервам. — Да, моя девочка! Отвечай мне, — прохожусь языком по нижней губе, всасываю в свой рот. — Я не могу от тебя оторваться. Хочу тебя всю. Попробовать тебя всю, — целую ее скулы, ушко. Прикусываю мочку уха, срываю с ее губ громкий стон. Ласкаю, целую шею. Сжимаю ее округлые идеальные бедра. Стройная девочка, попка и бедра отпад. Не люблю худышек, которые доводят себя диетами до состояния скелета, обтянутого кожей. У моей девочки очень аппетитные формы, и я сдохну, если она не позволит до них добраться. Завожусь от поцелуя так, что тормознуть себя выйдет только с болью. Яйца звенят, член требует взять свое, пытаясь прорваться через толщу ткани. Почти забиваю на разговор. Можно ведь и потом признаться. Я сейчас не мозгом думаю. Хотя мой мозг тоже думает только о ней. Забралась под кожу, проникла в мысли, в мои сны. Заполнила собой каждую клетку. Тянусь к ее губам. Целую. Как же сложно себя сдерживать. Вот же она — в моих руках. Согласна стать моей. Я мог упиваться ее сладостью, но вместо этого нужно признаваться, а потом тянуть к ней руки. Не время проявлять слабость и трусость. Отрываюсь от сладких губ. Она красиво всхлипывает и тянется ко мне. Закрываю глаза, чтобы не поддаться. Прижимаю к своей груди, глажу по спине, даю время успокоиться, а самого трясет, будто в лихорадке. Ну что ты со мной делаешь, маленькая? Все во мне расковыряла, оголила каждый нерв. — Стас, — она не понимает, почему я прекратил ее целовать. — Нам нужно поговорить, — голос осип, как у запойного пьяницы. Мне бы отойти, не касаться ее. Тряхнув головой, беру ее за руку и веду к дивану в гостиной. — О чем будем говорить? — облизывает губы и прячет от меня свои красивые глаза. Минуту назад горела в моих объятиях, на каждую ласку откликалась, а теперь смущается. Знала бы, как меня это возбуждает! Усаживаю ее на диван, сажусь рядом. Не отпускаю ее руки, будто боюсь, что сбежит, не выслушав. Две недели прокручивал в голове наш разговор, ночами не спал, подбирал «правильные» слова. — О моем предательстве, Юна, — выдавливаю из себя слова. Возможно, подписываю себе приговор. — Предательстве? — непонимающе смотрит на меня, чувствую, как отстраняется, еще даже не понимая, о чем пойдет речь. Хочет забрать свои пальцы из моих рук, но я не отпускаю. — Выслушай меня спокойно, Юна, — меня разрывает от ее резкой холодности и закрытости. Отбирает у меня свое тепло, а я злюсь. — Ты должна кое-что узнать обо мне, а потом решишь, хочешь быть со мной или нет… Глава 30 Юна — Это я оставил шрам на твоем плече, — четко проговаривает Стас, крепче удерживая мои пальцы. Зачем он мне это говорит? Хочет сделать больно? Оттолкнуть? Я отказываюсь в это верить, но пальцы одной руки высвобождаю и прячу под ними еще не побелевший шрам. Внутри со скоростью ядерного взрыва что-то умирает. Пока не могу понять что, но там, за грудной клеткой, очень больно. Так умирает надежда. Стас стал островом моего спокойствия, умиротворения, счастья. Его предательство разносит душу на ошметки. Мне даже смотреть на него больно. Такой красивый, сильный… Предатель! Мой защитник и мой палач! Стас подносит руку к моему лицу, стирает ребром ладони мокрые дорожки слез, а я даже не поняла, что плачу. Умоляюще смотрю в его глаза. Пусть скажет, что это злая неудачная шутка! Только не он… Только не он! — Юна! — берет за плечи и несильно встряхивает, но зубы все равно клацают друг о друга. — Ненавидишь? Не выслушаешь даже? — наклонив голову, смотрит с прищуром. Во взгляде претензия, ярость и даже агрессия. Теряюсь от этих новых для меня эмоций. — Говори, — не узнаю свой голос. Отшатываюсь, когда Стас резко поднимает руку к своему лицу. По его лицу проходит тень. — Блин, Юна! Я бы никогда тебя не ударил! — вскакивает с дивана и отходит, грубо растирая лицо, будто хочет содрать с себя кожу. «Не ударил… Ты просто в меня выстрелил!» — жжение в груди не утихает, слезы льются из глаз, словно где-то внутри меня прорвало кран. Стас идет к бару, достает оттуда бутылку с темно-янтарной жидкостью. Не особо разбираюсь в алкогольных напитках, но, видимо, это что-то крепкое, потому что плескает совсем немного, жидкость едва закрывает широкое дно стакана. — Пей, — протягивает стакан мне. Мотаю головой, вжимаясь глубже в спинку дивана. — Тебе надо, выпей. Здесь немного. — Я не хочу, — мотаю головой. — Юна, этот глоток я могу залить в тебя, не прилагая усилий. Давай сама, нужно снять напряжение, тебя трясет, — выдавливает из себя слова сквозь сжатые зубы. Да, действительно трясет, но кто в этом виноват? Забираю из его рук стакан, стараюсь не коснуться пальцев. Глупость, наверное, мы все эти дни спали в одной постели, целовались, а теперь я веду себя, как обиженный ребенок. Да потому что Стас стал для меня всем, а теперь получается, что я все себе придумала. Я мечтала, что, оставшись наедине, мы перешагнем последний барьер, разделяющий нас, а он не спешил, и теперь я знаю почему! Я всего лишь… Кто я? Зачем он в меня стрелял? То нападение тоже организовал он? Я уже ничего не понимаю! Залпом выпиваю глоток янтарного алкоголя, обжигая гортань и рот. Закашливаюсь, из глаз брызгает новый поток слез. Пытаюсь отдышаться, а Стас подходит к распахнутому окну, закуривает, отдергивает занавеску в сторону. Делает две глубокие затяжки, выкидывает недокуренную сигарету в окно, тут же берет следующую и снова прикуривает. Меня трогают его эмоции. Несмотря на то, что внутри разрывает, я хочу подойти, отобрать сигарету, успокоить. Влюбилась, дурочка! Какая же я дура! Потянулась к первому, кто приласкал, улыбнулся, доброе слово сказал. Так плохо разбираюсь в людях, потому что меня держали в золотой клетке! Рядом звери, а он казался настоящим мужчиной. — В день нападения погибли близкие высокопоставленных чиновников, среди них была племянница министра, — затянувшись, запрокидывает голову, выпуская дым в потолок. Красиво! Невозможно глаз отвести. — Нагибают все структуры, требуя немедленный результат, — желваки ходят на его скулах, пальцы свободной руки сжимаются в кулак. — Начали лететь головы и погоны. Генералы трясутся за кормушки, к которым приросли, им плевать, кого пустить под раздачу, чтобы усидеть в своих креслах, — выбрасывает окурок в окно, упирается ладонями в подоконник. Плечи напряжены, ему этот разговор дается не так просто, как я могла предположить. — Им нужно было сдвинуть дело с мертвой точки, никаких зацепок в деле, нападавшие залегли на дно. Распоряжение на инсценировку покушения пришло сверху. Нужно было создать видимость бурной деятельности, успокоить начальство и нагнать страху. Я не мог отказаться, это был приказ! — повышает голос, бьет ладонью по стеклу, удивительно, что оно осталось целым. Хотя нет, появилась трещина. — Я отказывался, поругался с командиром, с полковником, стоящим над нами. Если бы я отказался, в тебя бы стрелял другой, — выдыхает на таких эмоциях, что мне становится трудно дышать. Его ладонь медленно сжимается на стекле в кулак. — Я не мог никому тебя доверить! Сдыхал, глядя на тебя через прицел. Ненавидел себя! Легче было себе пустить в тот момент пулю в лоб, Юна! — на разрыв. Меня просто располосовало его откровение. Раньше я думала, что только в своей семье никто. Товар, который можно выгодно обменять. Оказывается, в руках сильных мира сего я вообще песчинка. Как и Стас. Мы заложники обстоятельств. — Если бы приказ передали другому снайперу, меня бы не оставили рядом с тобой, — выдыхает, чувствуется, что не только меня этот разговор выпотрошил. Провожу по шраму пальцами. Страх прошел. Сейчас я пустая на эмоции, накатили усталость и опустошение. Стас настоящий. Честный, сильный и правильный. Этот шрам всегда будет со мной, он словно пометил меня. Метку такого мужчины нужно носить с гордостью. Хотела убрать лазером, теперь не буду. Поднимаюсь с дивана, ноги не слушаются, но я тихонько их переставляю в сторону окна. Стас замирает, то ли услышал, то ли почувствовал, что я стою за его спиной. Кладу ладошку между лопаток. Горячий такой, словно огонь. — Спасибо, что не доверил тот выстрел никому другому, — подаюсь чуть ближе, прислоняюсь к его спине. Хочу забрать его вину. — Не нужно себя разъедать. В твоих действиях всегда прослеживается забота, Стас. И этим выстрелом ты тоже оберегал меня. Прости, что я так отреагировала. С доверием к мужчинам очень сложно у меня, — тихо нашептываю, но уверена, что он слышит каждое слово… Глава 31 Стас Молотило, крутило так, думал, сердце остановится. Сколько раз выбирался из-под артобстрелов, не дрогнул. Уверен был, что моя нервная система круче стальных канатов, а рядом с ней эмоции просыпаются, сердце просыпается, тарабанит в груди так, будто ребра проломить хочет, вырваться и прыгнуть к ней в руки. Страшно перед женщиной душу вывернуть, еще страшнее доверить ей не просто тайны, а секретную информацию. Если Юна заговорит о выстреле, у меня будут пздц какие неприятности на службе, но я прыгаю с обрыва, в омут с головой. Полностью открыт, максимально честен. Не пытаюсь оправдаться, потому что сам себя за тот выстрел простить не смогу. С первого взгляда к себе приковала. Запустил под кожу, по крови гуляет, в поры въелась. Не только членом ее хочу, мозгами. Хочется присвоить, но там столько вводных данных, что пока понятия не имею, как разгребать. Ладошкой водит по спине, усмиряет хищника. Боль разгоняет, чувство вины рассеивает ласковыми словами. Дыхание выравнивается, не хочется больше крушить и ломать. Она здесь, рядом. Напитывает меня своим теплом и запахом. Пальцы расслабляются на подоконнике. За трещину на стекле стыдно, нужно не забыть компенсировать. «С доверием к мужчинам очень сложно у меня…» — въелись слова в душу. Я ведь тоже не ангел. Мне сложно открываться. Мое прошлое, профессия, образ жизни наложили определенный отпечаток. Со мной сложно. После тяжелых заданий могу уйти в себя или сорваться в беспредел — бухло и жесткий секс. Зверь требует смыть запах крови и картины смерти. Юна вряд ли выдержит меня такого. Она ведь девочка совсем, а тут монстр, которого нужно накормить. Не подхожу я ей, но и отступить сил нет. Ради нее стоит посадить зверя на цепь. Стоит представить, как кто-то другой ее укладывает в постель, раздевает, укладывается на нее сверху, хочется убивать голыми руками. — Иди ко мне, — разворачиваюсь, перехватываю ее за талию, прижимаю к себе. Дрожит. От страсти должна дрожать. Хочу увидеть, как она кончает. Кровь из головы устремляется в пах. Ему не объяснишь, что сейчас не совсем подходящий момент. Будь у Юны сексуальный опыт, можно было бы забрать ее тревоги, перенаправить наши эмоции в другую плоскость, но сейчас важно поговорить, отпустить то, что до сих пор кусает душу. Поднимает руки, кладет их на мои плечи, медленно ведет пальцами к затылку, перебирает короткий ежик волос, посылая импульсы в каждое нервное окончание. Кайф! Ну что же ты делаешь, маленькая? Я ведь не каменный, хотя кое-где я каменный. Тянется ко мне, сама прижимается. Ластится, словно котенок. Обычно я скуп на нежности, но с Юной отпускаю себя. Не притворяюсь, не ломаю себя, просто эта грань во мне не исследована до конца. Самому интересно, что еще там можно найти. — Глубоко ты во мне засела, — отстраняюсь немного, чтобы видеть ее лицо. Смущается, щеки вспыхивают, глаза опускает. За хорошими девочками ухаживать надо, цветы дарить, на свидания водить. Любить ее надо. Смогу? Папаша всего лишил дочку. Не пойму его отношения к ней. Ребята сейчас землю роют, связи поднимают, чтобы прижать Серебрякова. — Скажи, что все будет хорошо, — прячет лицо у меня на груди. Мама учила, что врать нехорошо, но разве я могу ее расстроить? Она скрывает страх, который постоянно плещется на дне ее красивых глаз. — Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы твоя жизнь изменилась к лучшему, — жаль, что порой желаний и усилий бывает недостаточно… Я бы жизнь простоял, держа ее вот так. Руки приходят в движение. Не целую, пока не целую. Поглаживаю спину, плечи, щекой веду по ее волосам. От невинных ласк дохожу до предела. Тут нечему удивляться, мой двухнедельный целибат с ней в одной постели довел до того, что это теперь перманентное состояние. Юматов, взял себя в руки и прекратил тыкаться членом в мягкий плоский животик! — Посмущаю тебя немного, — подхватываю ее под ягодицы, ловлю губами испуганный вдох, несу к дивану. Соблазнять буду. Юна уже достаточно успокоилась. Падаю на диван, опираясь на спинку, Юну располагаю на своих бедрах лицом к себе. Фиксирую бедра, чтобы не думала сбегать. Удивительно, у нас не было секса, но я ее чувствую, как не ощущал ни одну женщину в своей жизни. Держать ее в своих объятиях круче, чем на международных соревнованиях положить все пули в десятку. — Готова к разврату? — подмигиваю, не дает дотянуться до губ. Упирается ладошками в грудь. — У тебя порочная улыбка, а взгляд такой… — Какой? — подначиваю ее смелость. — Что тебе даже монашка не откажет, — улыбается, довольная собой, но при этом краснеет. От контраста голову рвет.