— Я никогда не буду его женой, ака! — Тогда почему вы не скажете ему прямо об этом? — Не знаю, как-то жаль обидеть. — Но рано или поздно это надо будет сделать, верно? Вы молча принимаете его ухаживания, и он надеется, что и вы любите его. Ведь чем дальше, тем больше Юсуф привязывается к вам. Ну, да что я вам советы даю, ведь это ваше личное дело, Азадахон. Скажите лучше, зачем я вам нужен был? — Когда? — Как когда? А кто обо мне у Маджида-тога спрашивал? — A-а. Так это Сахро-апа просила пригласить вас на собрание. Кстати, вот и она. Не приведи аллах, узнает, о чем мы говорили, — съест! — Я не позволю, — рассмеялся Захид. — А вы, Азадахон, сообщайте мне, пожалуйста, те дни, когда в кино ходите. — Это зачем еще? — Стану вашим телохранителем. — Хорошо. Я позвоню вам, ака. Когда к ним подошла Сахро, оба почему-то ужасно смутились. Особенно Азада, кровь так и прилила к ее лицу. В этот миг поняла Сахро, угадала женским своим чутьем, что за время ее отсутствия между Акрамовым и Азадой произошло нечто такое, что рушило все ее планы и надежды. На этот раз выдержка изменила Сахро, и она, пытаясь унизить соперницу, грубо выговорила ей: — Азада, хватит болтать, занимайся-ка своим делом. Но, видимо, плохо она знала свою подругу. Азада спокойно посмотрела на заведующую, так, словно и не слышала окрика, затем нежно улыбнулась Захиду и дерзко сказала: — Хайр[31], Захид-ака, я вам обязательно позвоню!.. XVII Чабаны и их помощники — особая категория работников, самая, можно сказать, привилегированная. Оно, пожалуй, так и должно быть, ведь хозяйство своими успехами обязано прежде всего этим людям, днем и ночью, в стужу и зной заботящимся об общественном стаде. Ульмасу Муминову, директору совхоза «Чинар», казалось, что такую простую истину некоторые активисты не понимают, более того, пытаются посягнуть на благополучие чабанов. Вот и сейчас, слушая вожака народных контролеров Узака Амирова, которого партком утвердил руководителем оперативной группы, он думал о том же. — Ни для кого не секрет, — убеждал Амиров директора, — что у наших чабанов, если их хорошенько «потрясти», можно найти еще не один килограмм шерсти. Зачем же, спрашивается, ходить по всем дворам и клянчить — не откажите, горим синим пламенем?! Пять человек отрываем от их прямых обязанностей! — Шерсть есть в каждом дворе, — ответил Ульмас-ака, — и не надо клянчить, как вы выразились, а следует объяснить людям. Они, пожалуй, пойдут навстречу. Ну, а если кто-то начнет демагогию разводить... — А в это время чабаны, те, кто как раз и обязан сдавать шерсть, будут придерживать свое? Дождутся, пока цены подскочат, а затем уж выбросят для продажи? — Ну, а почему мы должны позволять шоферам, скажем, или трактористам, Узакбай, дожидаться этого повышения? Не лучше ли сейчас закупить у них шерсть? — Да у них же ее гораздо меньше, чем у чабанов. Или вовсе нет. — Выходит, в седьмом отделении у святого духа закупал шерсть и шкурки баскентский представитель? — Может и у него, откуда мне знать! — Что вы предлагаете? — Надо заставить чабанов сдать шерсть сейчас. — За чем же дело встало?! — разозлился директор. — Заставьте! Только помните, если кто-нибудь из них принесет мне свой посох, я вручу отару вам. — Я зоотехник, и не мое это дело! — Все вы так, — усмехнулся Муминов, — чуть что — дипломом козыряете, а с меня, между прочим, про-о-дукцию спрашивают! Мясо, молоко, шерсть, каракуль. И дают ее бездипломники, работяги! Ульмас-ака возглавляет совхоз давно и успешно. При нем крошечный горный колхоз вырос в крупное каракулеводческое хозяйство, насчитывающее в отарах свыше ста тысяч голов овец, а в табунах тысячи голов лошадей, верблюдов, коров. В последние годы совхоз стал развиваться интенсивно. В «Чинаре» и в поселках отделений поднялись новые здания школ, детских и культурных учреждений, каждая вторая семья жила в новом доме, а желающих строиться все прибавлялось. Это радовало директора — значит, народ живет в достатке. — Вот здесь, — сказал Муминов, достав из ящика стола пухлую папку, — заявления работников совхоза на выделение им легковых машин или, в крайнем случае, мотоциклов с колясками. Посмотрите список, Узакбай, две трети желающих — не чабаны. Значит, зажиточно сейчас живут не только чабаны?! Так почему только чабанские излишки вы видите? — Шерсть нужна сегодня, сейчас у чабанов можно получить ее, Ульмас-ака, оптом, как говорится, а не по триста граммов со двора. Тогда мы начнем свою деятельность с дома директора совхоза, — шутливо произнес Амиров, видя, что ему не переубедить Муминова. — И председателя группы народного контроля, — добавил в тон ему Муминов. — Согласен. Да, а участковый уполномоченный будет работать с нами? — Он включен в группу решением парткома. В кабинет директора вошли Бердыева и Ярматов. — Никак, начала оперативная группа работу? — спросил секретарь парткома Амирова. — Пока нет, — ответил за него директор. — Решили обсудить генеральный план ее действий. — Вот как! — И потом. Что это за опергруппа без уполномоченного?! А он, по нашим данным, раскатывает с красавицами на мотоцикле. Не солидно! — Но необходимо, — заметил Ярматов, — если Джаббар-ака бросит пить, считайте, что парень не зря прокатился. — Вы говорите прямо-таки загадками, — усмехнулся Амиров. — Какая связь между красавицей, пьяницей и мотоциклом? Не улавливаю ее. — Он поднялся из-за стола: — Пойду группу собирать. — Бывает, — сказал директор. — Когда Амиров вышел, он повернулся к Хадиче-апе. — Средства на строительство тротуаров облуправление выделило, четыреста тысяч. — Ну и прекрасно. Надоело ходить по мостовой и все время остерегаться, как бы машиной не сбило. Планы наши на сегодня не изменились? — спросила она директора. — Нет, еду в третье отделение. — Тогда вам поручение как члену исполкома, Ульмас-ака. Сегодня оттуда пришло письмо, прочтите-ка. — Она вытащила конверт и подала Муминову. — Черт возьми, — воскликнул директор, прочитав письмо, — до некоторых просто не доходит, что время нынче другое, все еще хотят жить по старинке. Ну, я этому Баратали всыплю сегодня! — Сыну Сахиба-бобо? — спросил Ярматов. — Ему. Дочь школу закончила, хочет учиться дальше, а он решил ее замуж отдать, уже и калым получил. Возьму-ка я с собой Акрамова, вдвоем мы нагоним там страху! — Правильно, — поддержала директора Хадича-апа. — Если у Акрамова нет срочных дел, почему бы ему не съездить с вами? — Видите ли, — перебил ее снова Ярматов, — у меня для лейтенанта приготовлено важное дело, так что придется ехать без него. — Самое важное дело — спасение девушки, Мурадджан, — недовольно сказал директор. — К тому же я хочу ближе познакомиться с ним. Поездка — хороший повод. — Ну, ладно, — согласился партком-бобо. — Я, как и договорились, поеду на Чаппасу. Побуду там два дня. А уж потом мы с лейтенантом займемся тем делом. Новый директорский «уазик», жесткий, как арба, и тяжелый, как танк, выехал из «Чинара» в одиннадцать утра. Когда он поднялся на горб косогора, перед путниками открылась даль гор. Накатывались друг на друга зеленые адыры, залитые ослепительным солнцем. Где-то в дымке марева едва угадывались Железные ворота — громадные скалы, стиснувшие дарью у самого выхода ее в степь. Машина свернула на проселок, как и все внутрисовхозные дороги, каменистый и колдобистый, и пошла по нему, переваливаясь с боку на бок. Прибыли в третье отделение и сразу же направились к дому Баратали. «Феодал», оказавшийся мужчиной средних лет, увидя столь представительную «комиссию», как-то сразу скис и поспешил дать расписку в том, что вернет калым и не будет препятствовать учебе дочери. Директор совхоза даже был несколько разочарован таким оборотом дела. А он-то собирался дать бой феодальным пережиткам. — Ну что ж, — обратился он к Захиду, — давайте-ка займемся настоящим делом. И они отправились на молочно-товарную ферму, затем побывали на покосе янтака[32], посмотрели, как идет сев кукурузы на силос. Обедали в поле вместе с рабочими. Когда возвращались в «Чинар», директор вдруг разоткровенничался, стал рассказывать о себе. Несмотря на жесткую тряску, Захид слушал с интересом. — Директором я стал не сразу, Захидбек. С тех пор, как помню себя, пришлось испытать немало. В тринадцать лет пошел чуликом, только «выбился» в чабаны — война началась. С первого до последнего дня защищал Родину. Вернулся и снова взял посох в руки. Учился в вечерней школе, когда уже трое сыновей росло, а диплом зоотехника получил в тот день, когда старший стал студентом. Вот так. Я родился здесь и знаю горы, как собственный дом, все их закоулки пешком прошел. Где какая трава растет, где волки водятся, где можно мумие отыскать, а где и кекликов[33] пострелять, — спрашивайте, не стесняйтесь, подскажу. — Ну, места охоты, видимо, лучше капитана Халикова никто не знал? — Да... И еще вот что, брат, запомни. Ни в коем случае нельзя обижать чабана — он главное лицо в совхозе. Правда, согласен, некоторые из них заразились накопительством, но даже и они, когда вопрос ставится ребром, радеют прежде всего об общественном поголовье, потому что знают — без него не может быть и личного. Вы думаете, в нашем совхозе не бывает падежа овец? Бывает, да еще какой! Только на сдаче мяса, шерсти, шкурок это не отражается. А почему? Потому, что чабан восстанавливает поголовье за счет личного. Этого, к сожалению, некоторые демагоги в «Чинаре» не понимают. Ну и что из того, что у чабана завелась скотинка?! Он ведь не украл ее, заработал честно, по закону. Зато он в холод и в зной на ногах, с самого утра до полуночи ходит за отарой и, если я как директор защищаю его, то только потому, что знаю, как нелегок труд чабана... — Вот вы, Ульмас-ака, сказали про некоторых чабанов — «заразились», — вдруг перебил директора Захид. — Но это ведь плохо. Когда, к примеру, врачи обнаруживают такого больного, его же изолируют! — Никто из чабанов, Захид Акрамович, Рокфеллером не станет, ему просто не позволят! — Директор, видя, что разговор принимает нежелательный оборот, заговорил о другом: — Скоро дом сдадут, товарищ лейтенант, готовьтесь к новоселью...