— В принципе правильно, — поддержал уста зоотехник Салиев, — но к Абраю-ака идти сейчас нельзя, жена еще в роддоме, как-то неудобно. — Лето, уста, — напомнил кто-то, — посидеть можно где угодно, а лучше всего — у дарьи. Абрай-ака предложение поддержал: — Надо поручить кому-нибудь все это организовать. А расходы несу я. ...И организацию дела поручили бухгалтеру Самаду. Наконец дастархан был накрыт. Ошпаз[34] поставил на дастархан чаши с пловом, а поднос уже в третий раз пошел по кругу. — Говорят, если в доме многолюдно, то и на улицу выйти не страшно, Абрай-ака. Пусть у каждого сидящего здесь будет так! — воскликнул Самад. — Доброе слово — мед, — сказал уста, — я присоединяюсь. Уста, решивший во что бы то ни стало поговорить во время угощения о своем деле, все никак не мог выбрать удобного момента, ибо дело это никак не вязалось с настроением. Не придумав ничего путного, уста вынужден был пойти на откровенность. — Друзья! Говорят, широкая овчина не разорвется, а тесная община не разбредется. Живу я в вашем кишлаке уже пять лет, у каждого из вас отведал хлеба-соли, все вы для меня как родные. Надеюсь, и вы не считаете меня чужим. — О чем речь, уста? — воскликнул Кадыр. — Мы вас никому в обиду не дадим. — Спасибо. У меня случилась небольшая неприятность, о ней неудобно в такой радостный час и говорить, но... — Говорите, говорите, уста, — поддержал его Самад, — слушаем вас. — Покупал я у вас иногда кило-полкило шерсти, случалось брать и смушку — что делать, семья, ее кормить надо! А потом продавал все это Эгамову. Ну так вот, перехватил Эгамова участковый, завел дело, следствие вести хочет, словом... — А что это он вдруг лезет не в свое дело, этот лейтенант, — воскликнул Самад, — какое ему дело, кому и что я продал?! Мое — что хочу, то и делаю! — Вот и я говорю, если начнет Акрамов допытываться, надо ему так ответить, чтобы никогда больше не совался! — Так и сделаем! — пообещали ему хором друзья... XX Азада ничем не показала Сахро, как глубоко ее обидело поведение заведующей. То уж вроде души не чаяла в молодой своей подруге, а то вдруг унизила при постороннем человеке, при лейтенанте Акрамове. Конечно, влюбилась Сахро в лейтенанта, по всему это видно, но неужели нельзя сдерживать своих чувств — и добрых, и злых. То Улаш-ака ни за что ни про что оскорбила, а теперь вот ее, Азаду. Она с подругой Мухаббат зашла по каким-то делам в контору, вдруг, увидев телефон, мгновенно решила — позвоню. Пусть слышит Мухаббат, пусть передаст Сахро, чтобы та не очень-то нос задирала. Когда Захид ответил на звонок, Мухаббат сначала не поняла, о чем идет речь, с кем разговаривает подруга, но в глазах ее загорелось любопытство. Как только Азада положила трубку, Мухаббат вроде бы безразлично поинтересовалась: — Какой фильм привезли? — Говорят, индийский. — Ой, Азада, возьми меня с собой, ладно? — Хорошо, зайду, — нехотя согласилась Азада. — А кому ты звонила? — Одному человеку. — Секрет? — Захиду-ака, участковому. — Участковому?.. Зачем? — Он друг Шерзада-ака, — соврала Азада, — обещал, если станут приставать ребята, защитить. — Ну, конечно, — согласилась Мухаббат, — с милиционером не страшно. Азада и ждала, и боялась предстоящей встречи. Ждала потому, что, во-первых, нравился ей лейтенант, во-вторых, хотелось доказать этой гордячке Сахро, а боялась... он ведь намного старше ее, человек с высшим образованием — как вести себя с ним, что говорить?! Азада целый день была в приподнятом настроении. Работала легко, споро, то и дело улыбаясь каким-то своим мыслям. Наблюдавшая за ней Мухаббат не выдержала, спросила: — Влюбилась, что ли, подружка? — С чего ты взяла? — Цветешь вся, ног под собой не чуешь! Азада смутилась и ничего не ответила подруге. Но та не унималась. Ей казалось, что она совершила открытие, и этим открытием ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Дождавшись, когда Азада уйдет на обед, Мухаббат поспешила к Сахро, которая принимала молоко от доярок. Спросив о том, о другом, Мухаббат как бы случайно проговорила: «А нашу Азаду теперь милиция в кино сопровождает. Сама слышала, как они сегодня договаривались». Сахро спокойно посмотрела на доярку, сделала вид, что ее ничуть не трогает эта новость, но в душе у нее похолодело. «Ну вот, — подумала заведующая, — обидела я Азаду, а теперь она все назло мне будет делать. Надо с ней примириться. А Захид! Ну что он нашел в этой кубышке!» Сахро в последнее время ломает себе голову над тем — любит ли действительно Акрамова, или это просто увлечение, желание взять у жизни реванш за не слишком счастливую юность?! Но, думая о Захиде, мечтая о его любви, она тем не менее ни разу даже не вообразила, что сможет оставить Улаша-ака. Значит... значит, не безразличен он ей, этот старый, добрый, мудрый человек! Так что же с ней происходит? ...Когда Азада вернулась с обеда, Сахро пригласила ее к себе, усадила на стул, сказала как можно мягче: — Слушай, подруженька, хочу дать тебе совет. Никогда и никому не доверяй своих тайн, знай, у всякого друга есть еще друг. Откуда, например, Мухаббат известно о том, что ты решила с Захидом-ака в кино пойти? — Так разве это тайна? Что здесь такого? Захид-ака обещал защитить меня, в случае, если кто-нибудь станет приставать. Сахро показалось, что Азада говорит вызывающе, и от этого ее тона она сразу забыла о своем благом намерении примириться с девушкой. — Боюсь, что у Акрамова невеста есть в городе. Смотри, узнает она, неприятности будут. От приподнятого, радостного настроения Азады не осталось и следа. XXI День только начинался, но Чукургузар уже проснулся, сизые столбы дыма от его очагов уходили в тихое небо. По улицам лениво брели коровы, подгоняемые мальчишками к окраине, где на взгорке, опершись о посох, стоял пастух. — Красота! — воскликнул Улаш-ака, когда Захид остановил мотоцикл и заглушил мотор. Собираясь в Чукургузар, Акрамов пригласил учителя, и тот принял приглашение, поскольку уже был в отпуске. Они направились в контору отделения, откуда как раз вышла большая группа заведующих фермами и бригадиров. За ними показался и начальник отделения Бекназаров, немолодой уже человек, ветеринар по профессии. Все они поздоровались с приехавшими. — Какие ветры вас занесли к нам, Захид Акрамович? — спросил Бекназаров, когда процедура взаимных расспросов была закончена. — Домулло Улаш-ака в отпуске, пригласил меня посмотреть музей первобытного искусства в верховьях Шорсу, — ответил громко Захид, чтобы все слышали, — почему бы не развеяться? Они устроились на чарпае во дворе Бекназарова, хозяйка дома расстелила перед ними дастархан и подала каждому по касе ширчая, в котором плавали куски сливочного масла. Молча позавтракали, а когда принялись за чай, хозяин спросил: — Так что это за небольшое дело, Захид Акрамович? — Хочу побывать на месте гибели капитана Халикова, — ответил Захид, — а Улаш-ака покажет это место и... расскажет все, что он видел. — Дадим лошадей. Впрочем, я тоже могу поехать с вами, если, конечно, не возражаете. — Будем рады, — сказал Захид. — И еще одно. Меня интересует шерсть и смушка, которые Эгамов покупал здесь. — Эгамов официально здесь ничего не покупал, — ответил начальник отделения, — эту черную работу выполнял наш парикмахер уста Нияз. — И давно он этим промышляет? — Года четыре, пожалуй. Летом и осенью каждый год. Видно, имеет с этого какой-то доход, иначе зачем бы ему этим заниматься? — Но откуда он мог заполучить такое количество шерсти? — У чакана-чабанов, они ведь тоже стригут овец. На Кугитанге таких чабанов хватает! — А что, им разрешают там пасти овец? — Кто запретит? Горы государственные, жалко, что ли, лишь бы их на совхозные пастбища не пускали!