— Минутку, минутку, — произнес мужчина, — сейчас я вас познакомлю с новым жителем «Чинара». — И он крикнул вслед Захиду: — Товарищ Акрамов! Захид остановился, повернулся к ним: — Слушаю вас. — Я не ошибся, назвав эту фамилию? — Нет. Я — Акрамов. — Отлично. Тогда выручайте, товарищ лейтенант. Эти девушки меня совсем изведут. Может, хоть представителя власти побоятся? Взяли меня, понимаете, в оборот... «Видно, кто-то из начальства, — подумал лейтенант, — знает мою фамилию». Захид подошел к ним и щелкнул по привычке каблуками. — Здравствуйте, товарищ лейтенант! — мужчина протянул руку. Захид пожал ее. — Представляю вам, девушки, нового участкового уполномоченного товарища Акрамова Захида Акрамовича. — Девушки кивнули. — А эти красавицы, лейтенант, работницы комсомольско-молодежной фермы. Слева от меня Сахрохон, заведующая, а справа — Азадахон, одна из лучших доярок не только фермы, но и совхоза. Садитесь, пожалуйста. Говорят — в ногах правды нет. — В ногах идущего правда есть, — ответил Захид строкой давно прочитанного стихотворения. Мужчина удивленно вскинул брови. — Верно. — А себя забыли представить, Мурад-амаки, — напомнила Сахро. Девушка была постарше своей подруги. Довольно красива. Захиду показалось, что она смотрит на него с любопытством. — Ярматов, секретарь парткома совхоза. Прошу вас, — он подвинулся. Но Захид сел не возле парторга, а рядом с Азадой. На вид ей было около восемнадцати, может, чуть меньше. Лицо белое, будто солнце вовсе не касалось его. Он видел ее профиль. Нос прямой, густая бровь напоминает крыло ласточки, губы пухлые, а подбородок круглый. Все это делало ее похожей на гречанку. Из-под расшитой ферганской тюбетейки, обвитой жгуче-черными косами, выбились мелкие кудряшки. Прозрачная, ярко-красная косынка, расчерченная золотыми нитями, лежит на плечах. — Какая помощь от меня требуется, Мурад-ака? — спросил Захид. — Бога они уже не боятся, — произнес улыбнувшись Ярматов. — Аджину[10] и подавно. Может, вас, а... — Выходит, я страшнее аджины? — Не в этом смысле, конечно. Просто ваша форма должна подействовать. Вот я и говорю, товарищ лейтенант, нельзя никуда посылать наших девушек, потом сам же покоя лишишься. Начнут приставать: дай то, найди другое, сделай третье. А где взять все это? — Там же, где взяли латыши, — сказала Сахро горячо. — Ведь и в Латвии руководители, как наши. — А ты не спросила у них, Сахрохон, каким путем они все это достали? — Спрашивала. — Ну и что говорят? — Говорят — все, что показывали нам, создавалось постепенно. А у нас и этого «постепенно» нет. Как работали наши прабабушки, так и мы продолжаем. Лучше бы я не ездила, одно расстройство! — Сахрохон позавчера вернулась из Латвии, — пояснил Ярматов, — насмотрелась там... и вот, не успев стряхнуть дорожную пыль, явилась ко мне с претензиями! — Я понял, — сказал Захид. — Настоящие молочно-товарные фермы я там увидела, — сказала Сахро. — Как лаборатории какие, честное слово! Кругом чистота, запахов нет и в помине, дышится, как на джайляу. Коровы будто бы только из бани, а у нас... Молока — давай, давай, а как условия создать — так перебьетесь! — Не все сразу, сестренка, — ответил секретарь парткома, — будет и в нашем «Чинаре» то, что ты видела в Латвии, даже, может, лучше, с учетом всего нового. Я слышал, что в области создается специальная мехколонна, которая будет строить новые и механизировать старые фермы. Обратимся в обком партии, попросим, чтобы эта мехколонна начала работу с реконструкции наших ферм. Но вам и самим, как говорится, нечего сидеть сложа руки. — Дайте нам два бульдозера. — Хоть три! Еще что? — Пока и этого достаточно. — Вот тебе и раз. Такое длинное вступление для того, чтобы попросить всего два бульдозера? — Три, — поправила его Сахро. — Вы же только что обещали. — Пусть будет три. — Но это пока, а в будущем... — Значит, мне и завтра покоя не будет, так выходит? — Ой, Мурадджан-ака, какой вы догадливый!.. — Спасибо за комплимент, девушки, — рассмеялся парторг. — Если что нужно, заходите, не стесняйтесь. Сахро и Азада встали и, простившись, направились к выходу. — Ну и боевые, — сказал, ласково поглядев им вслед, Ярматов. III У мужчин-горцев иногда случается такое, о чем они не только женам, но и самым близким друзьям не рассказывают. Вот почему Бодом-хола ничего не знала о ссоре мужа с Саитджаном Халиковым, капитаном милиции. Вообще-то это даже и не ссора была, а скорее — серьезный разговор. Произошел он в прошлом году. Было, как и сейчас, начало лета, и хола находилась у мужа на джайляу. В один из дней сюда приехал капитан. На довольно потрепанном ядовито-желтом «Ирбите», который он сам называл Тулпаром, как сказочный Алпамыш своего коня. Хозяин джайляу встретил гостя радушно, хотя был несколько удивлен визиту именно в это время. Друзья, как положено по обычаю, трижды крепко обнялись. Затем ата пригласил гостей в дом и посадил на шелковую курпачу[11] в красном углу. Дверь юрты специально приоткрыли, чтобы Саитджан видел, что в его честь заколют взрослого барана. Рахим начал разделывать тушу, а хола принялась разводить огонь сразу под очагом и в тандыре. Шермат-ата расстелил дастархан и произнес традиционное: — Хуш келибсиз[12], Саитджан! — Спасибо, Шерматджан. Зря ты затеял хлопоты с бараном, ведь я ненадолго. — Не обедняем, друг! — сказал ата. — Не дело это, побывать у меня на джайляу и не отведать свежей баранины! — Как здоровье, Шерматджан? — Слава аллаху, скрипим. И сам вроде еще крепок, а внуки — так вообще богатыри. Давно не был у меня, а? — Не ждал, выходит? — Признаться, не ждал. Не оттого, что, ну... как бы тебе сказать... — Даже в кривом переулке старайся идти прямо, — подсказал капитан. — В моем доме ты всегда гость желанный, сам знаешь. Но ведь лет десять как ты в это время уходишь на Кугитанг? — На этот раз решил изменить себе, Шерматджан. Вот и приехал сюда. Ну, рассказывай о себе. — Трудимся помаленьку, окот завершился, теперь одна забота — молодняк сохранить. По делу, Саитджан? — Вообще-то да. — Капитан никогда не скрывал от Шермата-ата своих служебных тайн. — Есть сведения, что некоторые чабаны продают смушку на сторону. Не слышал? — Чепуха! — воскликнул ата. — Хотел бы я видеть того смельчака, который посягнет на государственное добро?! Твои сведения не верны! — Возможно, — сказал капитан, — но... служба, брат! Сигнал поступил, я обязан проверить. — Лично я рад, что поступил сигнал. По крайней мере, ты — мой гость. С чайником чая на бронзовом подносе вошла хола. Она поздоровалась с капитаном еще раз, произнесла «Хуш келибсиз», спросила: — Здорова ли ваша жена — моя подруга, Саит-ака? Как дети, внуки? — Спасибо, все в порядке. Внуки рождаются, растут, а мы, к сожалению, стареем быстрее, чем они взрослеют. Подруга ваша скучает, все кого-нибудь посылает узнать, не вернулись ли вы. — Скоро увидишься, кампыр[13], — сказал ата жене. — Теперь уж мы тут с Рахимом управимся. — Упра-а-вимся, — передразнил его Халиков, — да вы оба без нее давно бы сбежали отсюда. Правда, келин[14]? — Что вы, Саит-ака, — ответила хола смущенно, — дай бог долгих лет и крепкого здоровья Шермату-ака. Мы без него ничего не значим. Она поспешила к очагу, а ата протянул капитану пиалу чая... Каждый год, едва начинается окот, хола бросает все дела в кишлаке и перебирается в джайляу. Она знает, что в эту пору мужу и сыну голову некогда причесать, не то, чтобы подумать о пище или постирушке. Да и за ягнятами женский глаз куда лучше присмотрит. — Хорош ли нынче «урожай»? — спросил гость.