Даже если убийца предпримет следующие шаги в ближайшее время, это не поможет нам выследить его. Но это будет означать, что он, скорее всего, местный, а не заезжий, а значит, круг поиска значительно сузится. Примерно до ста тысяч человек, обитающих в Пушкине. Хотя нет, надо исключить детей и дряхлых стариков. В общем, все меньше, чем живущих во всей России. Попытавшись воодушевить себя таким сомнительным образом, я растянулся на кровати. Чистое белье было сложено в изголовье, но сейчас застилать не хотелось. На это еще будет время вечером, когда я соберусь спать. А сейчас надо изучить местность – проще говоря, научиться ориентироваться в Пушкине. Если я собираюсь заниматься делом всерьез, это необходимо. Поэтому через десять минут я встал и уселся за ноутбук. Работа предстояла немалая с учетом того, что Царское Село – это большой исторический памятник, напичканный памятниками поменьше. И убийца, если он местный, знает их не хуже, чем Баболовский парк. И раз он решил использовать его в качестве места преступления (пусть даже жертву он умертвил не там), стало быть, это имеет для него значение. Кроме того, не хотелось выглядеть необразованным в глазах того же Димитрова. Словом, я засел за историю и географию Пушкина. Попутно я делал на листках формата А4, которые нашел в ящике стола, наброски карандашом. Рисовать я начал недавно, от нечего делать, но потом увлекся и даже купил книгу-самоучитель, в которой подробно объяснялось, как соблюдать композицию, перспективу, изображать человека и так далее. Сейчас я рисовал мужское лицо – как всегда, абстрактное, не имеющее прототипа. Прерываясь несколько раз на кофе, я умудрился часа за три расширить свои познания о Царском Селе и пополнить коллекцию рисунков не только портретом неизвестного, но и парой местных пейзажей в готическом стиле, один из которых изображал развалины в Баболовском парке. Когда я принялся за очередной набросок, намереваясь запечатлеть гранитную ванну, в дверь постучали. Это оказался Димитров. – Пляши! – сказал он, протягивая мне листок. – Тело удалось опознать. Это Зинтаров Евгений Казимирович, сорок семь лет, холост. Работал учителем химии в одной из местных школ с музыкальным уклоном. – По отпечаткам пальцев? – спросил я, беря листок. – По ним. В прошлом году Зинтаров ездил в Лондон, оформлял визу. Тогда с него и сняли отпечатки. – Отлично. А фотографию достал? – Держи, если надо. – Димитров протянул снимок. На нем был запечатлен мужчина плотного телосложения (что было трудно заметить, видя труп, упрятанный в пластиковый мешок), с курчавыми волосами, немного седыми, густыми бровями и маленькими, близко посаженными глазками, похожими на два буравчика. Уголки полных губ были слегка опущены, что придавало лицу капризное и недовольное выражение. – Не слишком приятный тип, судя по фотке, – прокомментировал Димитров. – Ты, я смотрю, уже устроился. – Он заглянул в дверь. – Заходи. – Я посторонился. – Жить тут можно, – продолжал лейтенант, входя в комнату. – Но только если больше негде. Утешай себя мыслью, что это ненадолго. – Очень надеюсь. – Я положил листок с данными Зинтарова и его фотографию на стол. – Как продвигается расследование? – Не знаю, Валера, ты же нами руководишь. – Давай без сарказма, а? – Ладно. – Димитров усмехнулся. – В общем, пока ты ездил за вещами и потом тут копошился, я отправил нескольких оперов побродить по Баболовскому парку и поспрашивать местных бомжей, не видели ли они что-нибудь подозрительное ночью. Собственно, поэтому я и пришел. – Да? А я думал, ты решил сообщить про опознание тела. Димитров кивнул: – И это тоже. – Так что с бомжами? Что они видели? – Как тебе сказать… – Лейтенант потер лоб ладонью. – В общем, оказалось, что есть некий Васька Глист, его даже свои считают слабоумным. Так вот, он ночью шатался пьяным по парку и видел… демона. Это он так утверждает, – поспешно добавил Димитров, словно опасался, что я подумаю, будто он бредит. Однако я за время работы в полиции наслушался и не таких показаний. И знал, что порой откровенная на первый взгляд чушь может оказаться ценной информацией. – Хорошо, демона, – кивнул я. – Допустим. Насколько этот демон может иметь отношение к смерти Зинтарова? – Похоже, самое что ни на есть прямое. Я сел на скрипнувший стул. – Так. Конкретнее можно? – Похоже, убийца прикончил Зинтарова в двухстах метрах от Баболовского дворца, там же его пытал, а затем, когда учитель умер от сердечного приступа, перевез тело и положил его в ванну. Глист утверждает, что видел демона с белым лицом и огромными зубами. – Череп? – Да, что-то в этом роде. – Похоже, маска. – Наверняка. – А убийца видел этого Глиста? – Нет. Тот от страха онемел и лежал в траве, чуть дыша, пока убийца не увез жертву на тачке. – Он видел, что тот делал с Зинтаровым? – Нет, трава слишком высокая. Но до него доносились стоны и мычание. Похоже, рот у учителя был заклеен. Потом убийца погрузил тело в тачку и покатил в кусты. Машину на которой он уехал, Глист не видел. – Почему он не сообщил в полицию? Димитров усмехнулся: – Потому что думал, ему все померещилось. Он же в дупель был. – Ясно. Жаль, что наш свидетель, помимо этого, еще и слабоумный. – Ну, этого я бы не сказал. По-моему, с головой у него все в порядке, просто слишком много бухает. – В суде его показания не пройдут. – Может, и нет. А может, и да. Он ведь не видел лица убийцы, так что опознания от него не потребуется. А если мы найдем маску в виде черепа, то это будет уликой. Я кивнул: лейтенант был прав. – Что будешь делать? – поинтересовался Димитров. – Съезжу в школу, где работал Зинтаров. Поговорю с людьми, узнаю, что он был за человек. Плохо, что он жил один, но соседи-то у него, я думаю, были. Так что потом наведаюсь к нему домой и пообщаюсь с теми, кто его знал. – Хочешь, я съезжу? – предложил Димитров. – Домой, я имею в виду. Тем более там все равно надо делать обыск. – Хорошо, давай. Потом обменяемся впечатлениями. – Договорились. Пока мы разговаривали, Димитров прохаживался по комнате. Увидев книги на полке, он остановился и взял одну из них. – О, да это же моя, – сказал он удивленно. – Надо же! Я и забыл, что она тут. – Забирай. Я все равно читать не собирался. – Напрасно, между прочим. Классная вещь! – Ты про какую? – «Тысячекрылый журавль». – Японец написал, да? – припомнил я. – Ясунари Кавабата. Лауреат Нобелевской премии, кстати. Отравился газом. – Суицид? – Неизвестно. Может, несчастный случай. Он пьян был и посмертной записки не оставил. – Нравится японская литература? – Еще как! И не только литература. – А что еще? Мультики? Комиксы? – Анимэ и манга, – поправил меня Димитров. – Да, и это тоже. В целом японская культура и эстетика. Я даже татуху себе сделал. – Какую? – Маска демона Ханя. По преданию, однажды женщина влюбилась в монаха, но ее чувство осталось безответным. Ярость так исказила ее лицо, что она превратилась в демона. Такую татуировку делали самураи, считавшие, что Хань будет хранить их на поле боя. Основное изображение окружено хризантемами и сакурой, что означает решимость и готовность умереть в любой момент. – Ты что, «Бусидо» начитался? – Было дело. Но я не жалею, что сделал наколку. Красиво, и жене нравится. – Большая татуха?