— Бергман? Лундгрен? Хольмберг? Сандстрём? Нет. — Линдквист? Энгстрём? Эклунд? — Может быть, — сказала Фреден. — Довольно похоже. — Которая? — Первая. — Линдквист? — Хотя не совсем… — Лундквист? Линдгрен? — Он говорил, что на конце должна писаться h[2]. — Стрёмберг? Линдберг? — Да, точно. Линдберг. С h на конце. Бергер вальяжно раскинулся на стуле и глубоко вздохнул. — Charles Lindbergh, — произнес он с американским акцентом. — Вот оно что. «Счастливчик Линди». «Дух Сент-Луиса». Вы видели когда-нибудь имя Чарльз Линдберг на бумаге? Видели его водительские права или паспорт? — Нет, но он очень настаивал на этой h. — Могу себе представить. Чарльзом Линдбергом звали американца, который первым перелетел через Атлантику. В 1927 году, если быть точным. Ваш хозяин украл имя реальной личности и присвоил себе. Ровно так же, как вы поступили с Линой Викстрём. — Что? — Мы знаем, что это вы звонили сообщить, что видели Эллен Савингер в доме в Мерсте. Вы сыграли роль соседки, Лины Викстрём, которая, как вы знали, находится в отъезде. Вы знаете намного больше, чем пытаетесь изобразить, Натали. — Не понимаю, о чем вы. — Нет, ну конечно, нет. Тогда он включил запись на своем мобильном. Донесся женский голос: «В общем, я действительно уверена, что только что видела, ну, вы знаете, ее, ее, ту девушку, через окно. Хотя я все же не совсем уверена, что это была она, но на ней была эта, ну, не знаю, розовая лента на шее с тем греческим, неправильным таким, крестом, не знаю, то ли это православный, но она же прям настоящая блондинка, у нее не может быть греческих корней». Бергер нажал на экран, наступила тишина. Какое-то время он сидел и наблюдал за женщиной, известной ему под именем Натали Фреден. Она не смотрела ему в глаза. Он пытался свести воедино всю информацию — все, что говорилось здесь, в комнате для допросов, и все, что он знал из других источников. Чтобы сложилась непротиворечивая картина. Не получалось. Действительно не получалось. — Научно доказано, что это ваш голос, Натали, — сказал он наконец. Она по-прежнему смотрела в сторону. Бергер продолжил: — И все же человек, который звонит в полицию и говорит все это, полностью отличается от того, с кем я говорю сейчас. Это заставляет меня думать, что это тоже роль, точно такая же, как Лина Викстрём. А вы совершенно другая. Она все еще сидела, отвернувшись. — Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня, Натали, — спокойно произнес Бергер. — Я хочу, чтобы вы взглянули мне в глаза. Опять ничего. — Прямо сейчас, — сказал он. — Сделайте это сейчас. Ее лицо медленно повернулось в его сторону. Наконец, он заглянул прямо в голубые глаза. Взгляды могут скрывать, но взгляды никогда не лгут, так говорил его опыт. Что же он видел сейчас? Что-то нейтральное, внешне равнодушное, во всяком случае, недоступное. Это был совершенно другой человек по сравнению с тем, что он себе представлял. С тем, что ему внушили. Что он позволил себе внушить. Бергер заговорил: — Вы позвонили и рассказали о том доме в Мерсте, когда Чарльз Линдберг — а нам он известен как Эрик Юханссон — уже два дня как покинул его. Почему вы ждали два дня? Почему он хотел, чтобы вы выждали два дня? — Эрик Юханссон? — Почему вы ждали два дня? Почему вы должны были стоять у заграждений в этот раз, в Мерсте? Молчание. Судя по выражению лица, на лбу должна была бы образоваться морщинка, если бы не ботокс. — Если вы не читали по написанному, когда звонили в полицию, Натали, ваши слова доказывают, что вы не только знали о нахождении Эллен Савингер в доме, но и имели доступ к фактам, известным только полиции и преступнику. О розовой ленте с православным крестом знали только мы. И мразь. — Мразь? — Чарльз Линдберг и Эрик Юханссон — это только прозвища. А на самом деле его зовут мразь. И вы это тоже знаете. Ведь на самом деле он же не был к вам добр. Расскажите. — Что я должна рассказать? — Вы были внутри дома в Мерсте? Видели Эллен Савингер, прикованную и истекающую кровью? Видели, как она обдирает ногти на руках и ногах, царапая ледяной цементный пол? Вы участвовали в пытках? — Нет! Нет, я не знаю, о чем вы говорите. — Да! Вы, черт возьми, совершенно точно знаете, о чем я говорю. Хватит нести чушь. Вы участвовали в пытках? — Прекратите. — Прекратите? Прекратите? — Сэм, — прозвучало тихо и спокойно у него в ухе. Этого хватило. Бергер сдержался. Он чувствовал, как идет время, в груди тяжело билось сердце. Все время на один удар ближе к смерти. Все время. — Расскажите о телефонном звонке, — сказал он спокойно. — Я никуда не звонила, — ответила она. — Вы не понимаете, Натали. Мы знаем, что вы звонили. Мы знаем, что вы сыграли роль, к тому же весьма профессионально. Я не спрашиваю об этом. Просто расскажите об этом звонке. Она молчала. Сидела, не произнося ни слова. Бергер позволил ей это, хотя не мог определить, куда ее уносит. Наконец, она сказала: — Я никуда не звонила. Он глубоко вздохнул и вытащил из папки два рисунка. Протянул их ей. На одном изображен мужчина из автофургона в Эстермальме. Второй создан благодаря соседу, который видел чудака с лесной опушки в Мерсте. — Какой-то из этих портретов похож на Чарльза? Натали Фреден рассмотрела оба рисунка и покачала головой. — Не особо. — Хорошо, — сказал Бергер и забрал рисунки. — Сделаем перерыв. Как только я покину комнату, придет художник, который поможет вам создать портрет Чарльза Линдберга. И я хочу, чтобы вы подумали о телефонном разговоре и вообще обо всем касательно Чарльза, что придет вам в голову. Он посмотрел на запястье. На намертво запотевшем стекле часов появился сухой участок. Уже видна приблизительно треть левой верхней части циферблата. Но никаких стрелок. Время Бергеру было по-прежнему неизвестно. 12 Вторник 27 октября, 02:42