— Кто это? — спросил Бергер. — Они сказали, что это срочно, а я все равно никогда не сплю позже трех часов утра. — С кем я говорю? — Да, простите, — произнес скрипучий голос. — Меня зовут Бритт-Мари Бенгтссон. Я звоню из Бастутреска. — Вот как? — нетерпеливо сказал Бергер. — Кто сказал, что это срочно? — Полиция из Умео. Они, судя по всему, искали меня весь вечер и ночь. И дали мне номер телефона констебля Бергера. Бергер почувствовал, что его должно озарить. Но не озаряло. — Я слушаю. — Я работала социальным куратором в Марихемской школе в Умео в конце восьмидесятых и начале девяностых годов. — А! — воскликнул Бергер, на которого таки снизошло озарение. — Насколько я поняла, вас интересует одна из моих бывших клиенток? — Если можно назвать десятилетнюю девочку клиенткой. — А что бы предложили вы, констебль? Пациентка? Ученица? — Что угодно, только не констебль. Это звание упразднили в полиции в начале семидесятых. — Что ж, вы можете судить о моем возрасте, — мирно сказала Бритт-Мари Бенгтссон. — Вас явно было нелегко отыскать. — Я повторно вышла замуж и переехала в Бастутреск, выйдя на пенсию. — Понятно. Как вы знаете, речь идет о Натали Фреден, которая ходила в третий класс Марихемской школы в конце восьмидесятых. — Бедняжка Натали, да. Она обратилась ко мне, потому что ее сильно травили в классе. — Я так и думал. Что произошло? — Боюсь, это так и остается загадкой, почему некоторых выбирают на роль жертвы. Натали пришла ко мне по собственной инициативе. Ей было совсем плохо. Мы встречались несколько раз, но казалось, ни один из моих советов не помогает, положение все ухудшалось и ухудшалось. Я была вынуждена попросить помощи у Ханса-Уве. — Школьный психолог, да, — сказал Бергер. — И ему, очевидно, удалось найти место для Натали в психиатрической лечебнице. — Хансу-Уве? — удивилась Бритт-Мари Бенгтссон. — Ну надо же. А вообще-то, он был не самым заботливым психологом в стране. — То есть вы этого не знали? — Нет. И тогда я не понимаю, как могло случиться то, что случилось. Хотя, понятное дело, ничто не дает гарантии. Дело в том, что мама Натали работала в конторе пастора, и то было время, когда большая часть регистраций по месту жительства осуществлялась вручную. В принципе можно, пожалуй, сказать, что это было в докомпьютерную эпоху. Во всяком случае, в большинстве регионов. — Подождите, — сказал Бергер и остановился на тротуаре. Дождь хлестал его вовсю. — Я жду, — послушно отозвалась Бритт-Мари Бенгтссон. — Просто расскажите своими словами, что случилось. — Ну, формальности не были соблюдены. Ради матери мы приняли официальную версию. Что малышка Натали переехала за границу к родственникам. — Что вы хотите сказать? — воскликнул Бергер. — Натали Фреден умерла, — сказала Бритт-Мари Бенгтссон. — Она покончила с собой тем летом. 13 Вторник 27 октября, 03:58 Ди ждала его у главного входа в здание Управления полиции. В четыре утра ее присутствие было как бальзам на душу. Она ничего не сказала, но ее карие глаза — в которых не было ничего от олененка — смотрели острее, чем когда-либо. Она выудила из кармана наушник-«ракушку» и как-то слишком уж старательно приладила ее Бергеру в правое ухо. Потом поймала его взгляд, смирилась с, возможно, не самым безупречным положением дел и быстро погладила Бергера по щеке. И исчезла. Не произнеся ни слова. Бергеру очень не хотелось идти через контрольную комнату. Он хотел видеть одного и только одного человека. Но ее не было. И вот он оказался в тускло освещенном коридоре, совершенно один перед безликой дверью. С его одежды капало. Он глубоко вдохнул, провел карточкой по замку, набрал код. Натали Фреден была в допросной не одна. У стены стоял охранник, а за столом сидела женщина с ноутбуком. Посмотрев на Бергера, она отправила мейл, судя по характерному свисту из динамика, закрыла крышку компьютера, встала и вышла из комнаты, кивнув на прощание. Следом за ней вышел охранник. В отвернутом от Фреден собственном резервном ноутбуке Бергера звякнуло. Прежде чем сесть, он открыл входящее письмо. В нем был субъективный портрет, выполненный на компьютере. Лицо мужчины выглядело как совершенно бессмысленное объединение двух старых изображений Эрика Юханссона. Бергер бросил взгляд на устройство на маленьком столике, увидел, что красная лампочка горит. Тогда он повернул компьютер на сто восемьдесят градусов и сел на стул. — И вот это на полном серьезе ваша версия Чарльза? — Это трудно, — сказала Фреден. — Особенно если всё ложь. Она посмотрела на него. Взгляд был острый при всем своем безразличии. — Вы, наверное, больше смотрели на его член, чем на лицо, — сказал Бергер, повернул компьютер обратно и захлопнул крышку. — Что? — Спектакль окончен. Прекрасная игра. Но теперь занавес уже опущен. Она смотрела на него, и он вдруг спросил себя, как он мог позволить так себя провести, поверив в ее фальшивую наивность. В этом взгляде было нечто совсем иное. — Как оказалось, что ваша одежда была совершенно сухой, когда вы вошли в свою квартиру вечером? На улице шел проливной дождь. — Она была сухой? — Аж трещала. И вся ваша игра тоже трещит по швам. Ваши соседи не будут прыгать от радости, когда полиция прямо сейчас, пока мы разговариваем, разбудит их, выясняя, в какой квартире вы сидели притаившись и ждали. Вопрос, главным образом, был ли с вами кто-то еще. Она разглядывала его. Ничего не отвечала. Ему не нравился ее взгляд. — Что вы на это скажете? — спросил Бергер. — Я не понимаю. Я пришла домой. Вы сидели за моим кухонным столом. Двое мужчин пришли с улицы и набросились на меня. — Но вы были сухой, когда вошли. Вы пришли из квартиры в том же доме. С кем вы сидели там и смотрели запись с камеры наблюдения в прихожей? — Там была камера наблюдения? У меня в квартире? — Ее уже нет. Чарльз ее убрал. А потом пошел домой к Эллен и продолжил ее пытать. — У меня в квартире была камера наблюдения, которую вы не заметили? И тут он заметил намек на улыбку в левом уголке ее рта. Внутри у него потемнело. Время от времени такое случалось. Что-то накатывало изнутри. Бергер научился этим управлять, но требовалось абсолютное спокойствие, то, что когда-то называлось «сосчитать до десяти». Раньше бывало по-другому. Тогда он мог проснуться с разбитыми кулаками и качающимися зубами, да что там, даже с наполовину откушенным бицепсом. Чертова дрянь сидела и играла с ним все это время. Ему захотелось ей врезать. Со всей силы. Чтобы дух вышибло. Вместо этого он погрузился в темноту. Нашел нулевую отметку. Вернулся к неподвижной точке вращающегося мира. Увидел перед собой Маркуса и Оскара. Даже Фрейю увидел. Вспомнил самого себя как человека. Захотел снова стать человеком. Смог почерпнуть силы оттуда, из глубины. Время шло. Бергер чувствовал, что взгляд Фреден сверлит его взбаламученную голову. Он снова поднял глаза и сказал продуманно-спокойно: — В один прекрасный летний день четверть века назад одна девочка пошла на сеновал в доме ее родителей. Она установила вилы зубьями вверх, закрепила их между неплотно лежащими досками пола. Спокойно и решительно она поднялась по крутой лестнице на чердак и вместо того, чтобы прыгнуть на сено, задыхаясь от смеха, она спрыгнула прямо вниз на вилы. Врачи констатировали, что она была жива еще полчаса. Взгляд Фреден не сдвинулся ни на дюйм, на ее лице не появилось никакого выражения. Бергер продолжил: — Это было на ферме недалеко от Умео, девочке было десять лет, и звали ее Натали Фреден. Она действительно не хотела больше жить.