— Сразу бери быка за рога, — сказал Бергер. — Обещаю, что заткну уши. — Тебе придется пойти на большее, — ответила Блум, доставая мобильный. Тебе придется отойти подальше. Блум завернула за угол, и Бергер принялся бродить по комнате. Он насчитал пятнадцать человек, которые находились в состоянии, выглядящем как абсолютное безделье. Телевизор по-прежнему работал, на экране без звука шел футбольный матч, но никто, судя по всему, его не смотрел. Возникало ощущение, что время остановилось. Как будто Бергер провалился в дыру посреди бурно мчащегося потока времени. Как будто из часов выпала шестеренка. У окна в своей коляске сидел человек с деформированным лицом. Его невидящий взгляд вперился в скучные многоквартирные дома напротив, положение тела говорило о том, что через пару лет он, вероятно, окажется прикован к постели. Бергер присел около него на колени и позвал: — Антон? Антон Бергмарк обернулся и посмотрел на него. Что-то напоминающее сознание вернулось в его водянистые глаза. Он сказал: — Черт, как же ты его бил. Бергер отпрянул. — О чем ты говоришь, Антон? Но человек в инвалидной коляске уже унесся в неизвестные дали. Бергер встал и погладил его по голове. Он увидел в окне свое отражение, нечеткое, размытое дождем. Оно очень мало отличалось от отражения Антона. Он вышел в коридор и пошел по нему, витая мыслями в совершенно другом месте. Молли Блум сидела в одиночестве на диване, поставив на колени свой ноутбук. Она смотрела на экран и сказала, не отрывая от него взгляда: — Это превзошло все ожидания. — МУСТ вспоминает о тебе с большой нежностью? — предположил Бергер. Она проигнорировала этот комментарий. — В списках у МУСТа действительно числится некий Нильс Гундерсен, находящийся в международном розыске за разного рода военные преступления. Родился в сорок восьмом. До рубежа веков был норвежским гражданином. Получил гражданство Ливана. По слухам, живет в городе Джебейле, более известном как древний Библ. — Ничего себе, — воскликнул Бергер. — В двадцать два года Гундерсен стал офицером норвежской армии, быстро рос в званиях и записался в Иностранный легион в тысяча девятьсот семьдесят третьем, в возрасте двадцати пяти лет. Исчез из списков личного состава через два года, внезапно, дезертировал. Вероятно, нанялся в качестве наемника в одну из многочисленных воюющих группировок во время гражданской войны в Ливане. Мелькнул на фото в новостях из Бейрута под Рождество в семьдесят шестом, на танке. Та война была настоящей кашей из иностранных и внутренних интересов. В ней были замешаны США, Израиль, Сирия, Иран и Ирак. Внутри страны конфликтовали сунниты, шииты, палестинцы, друзы и марониты. МУСТ не знает, на чьей стороне воевал Гундерсен. Поскольку он находился в розыске, его появления в Европе вызывали особый интерес. Судя по всему, он приезжал для вербовки новобранцев, и задокументировано около десятка его визитов в разные европейские города между семьдесят шестым и восемьдесят четвертым. Одним из первых был Стокгольм. — Ого. В тысяча девятьсот семьдесят шестом? — Гундерсен никогда не задерживался надолго в одном месте. О том, что он находился в Стокгольме, стало известно позже. Он провел там меньше недели в середине апреля в семьдесят шестом. Вильям Ларссон родился практически ровно через девять месяцев, в понедельник семнадцатого января. — Черт возьми. — Это по-прежнему ничего не доказывает, — сказала Блум. — И также нет никаких подтверждающих это фотографий. Но зато есть вот что. Она развернула экран. На нем появилась целая подборка фотографий. Блум кликнула на первую, довольно нечеткий портрет хорошо сложенного бородатого мужчины лет пятидесяти с небольшим с обветренным лицом. Видимо, снимок был сделан на базаре. — Согласно информации разведки, это последняя по времени из известных фотографий Нильса Гундерсена. Сделана ЦРУ в Марракеше. Его опознали, когда он уже оттуда уехал. К тому моменту он давно находился в международном розыске за военные преступления, совершенные в Ливане, Афганистане и Ираке. — ЦРУ, ну надо же, — сухо заметил Бергер. Блум продолжила кликать на фото, на которых Гундерсен все молодел и фигурировал в разном окружении. Чем дальше, тем больше военных снимков. — Вот, — сказала Блум и показала на экран. — Гундерсен на стороне Ирака во время войны в Кувейте. Операция «Буря в пустыне». — Война в Персидском заливе? — спросил Бергер и посмотрел на изображение усатого, очень светловолосого офицера перед своими солдатами. — Да. Фото сделано весной девяносто первого. Если правильно разобрали знаки различия, он здесь полковник. — На службе у Саддама Хуссейна? — Похоже на то. И через два года этот полковник заберет своего сына из Швеции. — Ты правда произнесла слово «сын»? — Погоди, — сказала Блум и перелистала фотографии. Экранный Нильс Гундерсен продолжил молодеть. На первом снимке он, обросший бородой, стоял среди гор, опираясь на базуку. — Афганистан? — уточнил Бергер. — Моджахеды, — ответил Блум. — Судя по всему, Гундерсен был связан с ЦРУ и обучал моджахедов в восьмидесятых. Последняя война Советского Союза. — Хм. Кадры продолжали сменяться. Нильс Гундерсен — стильный молодой офицер с аккуратно нашитым на груди норвежским флагом. Он же — ученик гимназии с ослепительной улыбкой. Катающийся на лыжах краснощекий подросток. На школьной фотографии он выше всех остальных. На пожелтевшей черно-белой фотографии сидит в песочнице, разбрасывая песок. А вот он в объятиях матери, сидящей в кресле с высокой спинкой. За ними стоит мужчина. — Это единственная известная фотография отца Нильса Гундерсена, — сказала Блум и начала увеличивать кадр. — Генетические особенности иногда проявляются через поколение. Бергер увидел, что у мужчины на фото скошенный подбородок и на одной стороне лба видны похожие на рога шишки. У дедушки Вильяма Ларссона было угловатое и бугристое лицо. Очень сильно напоминающее кубистскую скульптуру. 29 Четверг 29 октября, 16:12 В тот вечер ежи впали в спячку. Вся семья удалилась в дальний угол лодочного домика, где мать семейства соорудила жилище на зиму. Ежиха обошла две печально застывшие у доски с бумажками фигуры, как будто говоря: «Спокойной ночи, мы удаляемся на зиму, в бесконечный мир снов, который намного лучше вашего». Потом вернулась и устроилась поудобнее среди своих малышей. Одна из грустных фигур у доски была обнажена до пояса. Другая щупала руку первой. — Видны следы зубов, — сказала Молли Блум. — Знаю, — ответил Бергер. — Не хотят исчезать. Пока он натягивал джемпер, Блум прикрепила на доску фотографию. Рядом с изображением пятнадцатилетнего Вильяма Ларссона теперь висел сделанный на мобильный телефон снимок Антона Бергмарка. Деформации лица были поразительно похожи. — Тонкая работа, — отметил Бергер. Блум стояла рядом и смотрела на фото. Потом сказала: — Если мы согласимся с тем, что покинуть Швецию Вильяму помог отец, светловолосый норвежский наемник, укоренившийся в арабском мире, то мы можем также предположить, что именно там ему сделали серьезную пластическую операцию, вероятно, даже не одну. Шел тысяча девятьсот девяносто третий год, гражданская война в Ливане закончилась за несколько лет до этого, война в Заливе тоже была позади. В эти немного более мирные годы Нильс Гундерсен, может быть, нашел время выяснить, что у него вообще-то есть сын, и узнать, как тот выглядит и что за жизнь ведет. Он услышал о травле, решил спасти сына и забрал его в свой мир, скрытый от глаз спецслужб. В другом измерении. — Значит ли это, что в Швеции Гундерсену кто-то помог? Он все же числился в международном розыске за военные преступления. Кажется маловероятным, что он смог незаметно вывезти из страны травмированного шестнадцатилетнего мальчика с привлекающей внимание внешностью. — Вероятно, у него были здесь знакомые со времени предыдущего визита в семьдесят шестом, когда он дал жизнь Вильяму. Бергер пристально посмотрел на доску и сосредоточился на портрете молодого Вильяма Ларссона. — Гундерсен был военным, — сказал он. — Не из тех, кто подставляет вторую щеку. Можно предположить, что и сыну он передал отнюдь не завет всепрощающей любви. Блум кивнула. — Человек, натасканный на то, чтобы пытать и совершать насилие, — продолжила она мысль Бергера. — И спустя двадцать лет прооперированный и получивший военную выучку сын возвращается и начинает отмщение. Сначала наносит удар по худшему своему мучителю, Антону Бергмарку. Вильям истязает его при помощи молотков двое безумных, кошмарных суток, превращает его в того, кого уже давно не существует, кто остался только в его собственной голове. И уже это преступление замаскировано, оно предстает как преступление совершенно иного рода. Но потом он прекращает охоту на действительно виновных и переключается на ни в чем не повинных девочек. Почему? — Это не рационально, — предположил Бергер. — Ему неинтересно мстить взрослым женщинам. Как его унижали, видели пятнадцатилетние девочки. Именно они остались в памяти, что, возможно, привело к его полной неспособности общаться с женщинами. И именно их надо уничтожить. Я согласен с тобой насчет его сумасшествия. Может быть, у отца-убийцы он выучился рациональным, профессиональным навыкам, но его собственные мотивы по-настоящему безумны. Если ему на пути попадается мальчик, как Симон Лундберг в пещере, он его просто убирает с дороги. Его интересуют девочки. — Семь слоев крови в Мерсте. Он пытал их всех. И после того, что случилось с Антоном, мы знаем, что у Вильяма есть и способность, и хладнокровие, чтобы осуществить это. Он провел с Антоном двое суток. — Фу, черт, — сказал Бергер. Они замолчали. Принялись изучать все более запутанную схему на доске. Думали. Наконец, Блум снова заговорила: — Когда отец забирал шестнадцатилетнего сына, он должен был поставить в известность мать. Не взял же он его у нее просто так? — Хорошо, у нас получается два разных портрета Нильса Гундерсена. Очевидный портрет — крутой парень. Дезертирует из Иностранного легиона, чтобы стать наемником. Воюет в Ливане, Афганистане, Ираке. Находится в розыске за военные и международные преступления. Менее очевидный портрет — отец, который узнает, что у него есть сын, что над сыном издеваются, что тот страдает, и он спасает сына. Какой из этих двух Гундерсенов известен маме Стине Ларссон? Очевидно, второй, правда? Отец, спасающий сына? — Согласна. Они должны были поддерживать отношения. Стина наверняка одобрила побег.