– Всегда. Жена говорит, что я здесь живу, Веро, и люблю мертвых больше, чем ее. – Я и не сомневалась. – Я ненавидела его жену. Она ревновала ко мне, но так глупо, что это только раздражало. – Давай сразу к делу. Я сижу над отчетами. Опаздываю, начальство у меня на хвосте. У меня мало времени. – Я быстро, Прата. – Я назвала имена женщин, и он вытащил все, что было в системе – от отчетов до документов о выдаче тел. Я была в курсе, что тело Марты увез лжебрат. Я также знала, что @estudantelegal88 был некрофилом. Возможно, один и тот же человек вывез и другие тела. Кто-то, работавший в лаборатории? Между делами должна быть какая-то связь. Я умоляла Прату прислать мне файлы, клявшись всем подряд, что никому их не покажу. И через две минуты получила их по электронной почте. Быстро открыла, скачала pdf-файлы, просмотрела, но на первый взгляд ничего не обнаружила. Все отчеты были сделаны разными врачами в случайные дни и часы. Тела пяти женщин увезли предполагаемые «братья» с различными и, возможно, вымышленными именами. Еще один тупик… Я перечитывала по второму, по третьему разу, охваченная тоской. И наконец нашла. Все мое тело покрылось мурашками, когда я взяла формуляр на получение тела Марты Кампос, чтобы убедиться: одно и то же похоронное бюро забрало всех женщин из морга! Похоронное бюро «Вечный мир», Эмбу-дас-Артес. Вот куда психопат забрал тела. 16 Жанета, еще не открыв глаза, слышит его голос. Он доносится издалека, но повторяется напевом: – Прости, пташка, прости… Постепенно чувства пробуждаются вместе с ней. Ощущается влажное, теплое трение на коже. Она медленно вдыхает и выдыхает, позволяя запаху арники проникнуть в ноздри и взорваться в легких. Где она? Жанета пытается открыть глаза, но ей очень больно. Веки пульсируют, опухают. Ее били по лицу, все горит. Зубы шатаются. С усилием она приоткрывает веки, и в щелочки вторгается яркий свет. Она не хочет видеть. В принципе, неважно, где она находится. Брандао сделает с ней все, что захочет. Жанета до сих пор чувствует запах птичьих перьев из пустых ящиков на террасе, ей кажется, что она слышит дыхание безрукой старухи, почти ощущает, как палка, наполненная краской, скользит по ее коже, словно на ней самой рисует странная индианка. Кости болят, голова кружится. Вскоре у нее вновь темнеет перед глазами. Она понятия не имеет, сколько раз уже теряла сознание. Когда Жанета приходит в себя, все повторяется. Брандао продолжает извиняться, заботясь о ней. Неизбежно Жанета отдается удовольствию от прикосновения мозолистых пальцев, скользящих по ее рукам, ногам, животу. Арника проникает в поры, но неуместные воспоминания мешают ощутить облегчение, которое лекарство хочет принести телу. Жанете нужны ответы. – Даже не пытайся говорить, маленькая пташка. У тебя распух рот, – говорит Брандао. – Тебе станет лучше, станет лучше. Аккуратно проводит белой тканью по ее лицу. Снова окунает ее в какую-то емкость и делает компресс ей на глаза. Несколько минут подышав под слоем тепла, окружающим ее лицо, Жанета тянется к ткани и срывает ее, выплевывая слова распухшими губами: – Посмотри, что ты со мной сделал… – Тсс, пташка, – говорит он, возвращая мокрую тряпку на лицо и протирая ее руки сильно пахнущей мазью. – На этот раз ты перешла все границы. Я был вынужден наказать тебя! Почему ты ослушалась меня? – Однажды ты убьешь меня. – Я никогда не убиваю птиц, – обиженно возражает он. – Это было очень серьезное непослушание. Ты должна соблюдать правила. Наказывать и любить, наказывать и любить, она больше не может этого терпеть, она не верит в него. Ее мозг кричит: «Довольно!», но ей нужно быть умной, понять, что она видела. Жанета позволяет Брандао заботиться о ней довольно долго, пока, моргая, не привыкает к тусклому свету: она дома, в своей постели. Муж сидит на краю, склонившись к ней, с выражением сожаления. Он держит прозрачный таз, в котором виднеется мутная желтоватая жидкость. На дне емкости свернулась кольцом мертвая змея. Жанета съеживается под простыней. – Не волнуйся, – успокаивает он. – Это жир белого удава с андиробой[31], копайбой[32], оризой[33] и травами. Только индейцы знают этот рецепт. Обладает заживляющим и расслабляющим действием, пойдет тебе на пользу. – Муж еще раз смачивает ткань и снова разглаживает ее кожу с преданной заботой и любовью. – Белый удав умный, пташка. Он не охотится. Нападает только на тех, кто пытается охотиться на него. Жанета чувствует угрозу, но вместо того, чтобы отступить, чувствует, как ею овладевает небывалая ярость, будоражащая нутро, разъедающая все на своем пути. Ей больше нечего терять. – Это та старуха дала тебе жир удава, да? Брандао реагирует мгновенно, выпрямляется и отводит взгляд: – Я не понимаю, о чем ты говоришь, маленькая пташка. – Индианка, которая была в том доме… Ты знаешь. Он выглядит как ребенок, обделавшийся и застигнутый врасплох. Проводит руками по своему гладкому черепу, потом по глазам и вздыхает: – Моя бабушка, пташка. Ей не нужно было тебя видеть. – Ты всегда говорил мне, что у тебя нет семьи, что ты один. – Ты напугала мою бабушку… – Я? Брандао, у нее нет руки! И она была голой! – Не говори так! – Его руки обхватывают кожу Жанеты, она быстро отстраняется, но он обнимает ее и кладет на колени, как будто держит ребенка. – Я больше не причиню тебе вреда, маленькая пташка, – говорит Брандао, опустив голову. – Но, пожалуйста, я не хочу об этом говорить. – Почему ты все эти годы скрывал свою бабушку? Откуда она меня знает? – Она тебя не знает. – То, как она смотрела на меня, указывая… – Она тебя не знает! – Брандао почти теряет самообладание, позволяя себе резкие возмущенные нотки. – Как она потеряла руку? – спрашивает Жанета. – Она… такой родилась, – отвечает он через несколько минут. Жанета уверена, что он никогда ни с кем об этом не говорил. – Моя бабушка не хочет, чтобы ее видели, именно она заботилась обо мне. Мы разводили птичек, которые приносили немного денег, но, по крайней мере, нам хватало. Она всегда была очень строгой. Вот почему я такой: хороший и справедливый человек. – Брандао баюкает Жанету на руках, вперед-назад. Она почти теряет сознание в его объятиях, но в голову вспышками приходят образы девушки, пойманной в ловушку, один за одним, заставляя ее пальцы сжиматься и впиваться ногтями в ладони. – А Джессика? – бесстрашно спрашивает Жанета. – Ты убил ее, да? Он молча смотрит на нее. Склоняется к ее уху: – Открыл клетку и отпустил! Я никогда не убиваю птичек, пташка… – Жизнь моя, отпусти меня, позволь вернуться к моей семье, – умоляет она тонким голосом. – Твой секрет в безопасности и… Он внезапно поднимается, оставляя Жанету на кровати, уже не такой заботливый. Испуганная, она натягивает на себя плед, застилающий кровать. – Никогда! Я не могу потерять тебя, единственного человека, который меня понимает, который любит меня и не осуждает! Я больше не причиню тебе боль, обещаю! На этот раз это правда! – Брандао склоняется к ней и покрывает поцелуями ее лицо, а затем и каждую царапину на ее теле. Сначала Жанета отталкивает его, но когда его рот прижимается к ее коже, нежность начинает разжигать желание. Под каждым сантиметром кожи от его губ дыбом поднимаются волоски. Уже возбужденный, он продолжает. Жанета позволяет слезам стекать по ее лицу, чувство бессилия расширяется у нее внутри. Закрыв глаза, она слышит звук автомобильного гудка перед домом. Брандао выглядывает из-за полуоткрытых штор и торопливо выходит из комнаты. Утренний свет норовит проникнуть в спальню. Жанета с трудом встает с кровати, опираясь на мебель, чтобы добраться до окна – ее раздирает любопытство. Приоткрой занавеску еще немного и напряги слух. Снаружи полицейская машина с двумя парнями в форме военной полиции. Жанета слушает обрывки разговора. Полковник Данте, начальник Брандао, хочет поговорить с ним о вторжении в компьютеры военной полиции, совершенном участком гражданской полиции. Искали имя Клаудио Антунеса Брандао. Жанета вздрагивает. Ты знаешь, что это была Вероника. Она возвращается в постель так быстро, как только может, и ждет. Вскоре слышит приближающиеся тяжелые шаги мужа. – Мне нужно уйти, – говорит он, надевая безупречную форму, которую достает из встроенного шкафа. – Я еду на служебной машине. Лежи в постели, я вернусь и привезу поесть. Ты меня послушаешься, правда? – Посмотри на мое состояние, куда я пойду? Брандао изучает ее сверху донизу. Уже по-другому: сухо, жестко, бескомпромиссно. Он разворачивается к ней спиной и уходит, хлопнув дверью. Жанета послушно опускает голову, погружаясь в испачканные простыни. Змея все еще лежит здесь, неподвижная и жуткая. Как такая женщина, как она, умудрилась попасть в подобную ситуацию – вот вопрос, от которого не уйти. Она отмахивается от мыслей, избавляется от сосредоточенного напряжения и наконец расслабляется. Но ненадолго. Все это настолько ее зацепило, что вскоре она прокручивает в мыслях каждый шаг прошлой ночи. Память словно обманывает ее, она даже сомневается в себе. Итак, она помнит рисунки. Жанета снова встает, забывая о синяках, окрашивающих ее тело, и избегает смотреть в зеркало. Надевает пеньюар и медленно идет к машине Брандао, припаркованной в гараже у дома. Беззвучно открывает дверь, болезненно приседает, чтобы поднять резиновый коврик из-под пассажирского сиденья. Находит три листа с ужасными рисунками замученных женщин – доказательство того, что все было реально. Вернувшись в спальню, ни секунды не думает и делает следующий шаг: – Помогите, Вероника, я ошибалась, – говорит Жанета по телефону. – Я хочу посадить своего мужа в тюрьму. 17 Я уже ехала к автомагистрали Режис Биттенкур, направляясь в похоронное бюро «Вечный мир» в Эмбу-дас-Артес, когда мне позвонила Жанета. Ее голос звучал настолько вяло, что я стремительно развернулась и помчалась к ней домой. Мертвые могут и подождать. Хоть меня и опечалило, что Жанете пришлось испытать на собственной шкуре всю порочность замкнутого круга, в котором вынуждены пребывать жены абьюзеров, второе мое «я» – возможно, более болезненное – праздновало триумф от возможности сказать: «Я же вас предупреждала». Дом томился во мраке, шторы задернуты, в воздухе витало похоронное настроение. Жанета передвигалась с трудом, и я старалась не реагировать, глядя на ее изуродованное лицо, с распухшими глазами и ртом, потрескавшимися губами – карикатура на безвкусицу. Шагая следом за ней в спальню, я обратила внимание на синяк на ее шее – идеальный отпечаток ладони. Она жестом предложила мне сесть на кровати. Я полагала, что мы побеседуем о сожалениях, раскаянии и чувстве вины, но Жанета сразу перешла к делу, словно возобновив прерванный разговор: – Я сняла коробку, Вероника… Я вышла из бункера. – Отлично! – Я заговорила с натужным энтузиазмом, невзирая на ее состояние. – Брандао увидел меня из домика и затащил в окно, он избивал меня без остановки. Но он был не один. Там была очень странная старуха, которая рисовала на нем индейские узоры. Она очень быстро говорила, несла какую-то бессмыслицу. – О чем вы? Расскажите подробнее. – Вам стоило это видеть. Он сидел там, как маленький мальчик, а индианка рисовала на его теле черной и красной красками, и все это – в абсолютной тишине. В задней части дома еще стояло несколько коробок, похожих на ту, что он надевал мне на голову. – Расскажите мне поподробнее об этом доме, Жанета. – Он расположен в отдалении от бункера. Я до него шла больше пяти минут. Это старый дом, маленький, запущенный. Я не знаю, где это. После того как он меня избил, я потеряла сознание и очнулась уже здесь. – А что со странной старухой? – Он сказал, что она – его бабушка. Она его воспитывала, и кажется, что он не понаслышке знаком с этими коробками, так он научился быть хорошим и справедливым. Он так и сказал: хороший и справедливый. Верите? Может быть, Брандао думает, что он меня воспитывает в этой проклятой коробке?