Открыв верхний ящик, я нашла накладные усы, аккуратно разложенные по размеру. Во втором – очки в разных оправах, некоторые с цветными стеклами. На другой стене с крючков свисали всевозможные парики: брюнеты, облысевшие, с прямыми волосами, собранными в хвостик. Похоже на киностудию, в самом деле. Чем глубже я влезала в это расследование, тем больше убеждалась, что мир сошел с ума и что человек – создание безграничное. Грегорио был человеком с тысячью лиц. Вторую камеру я, разумеется, разместила в этом помещении. Нашла идеальный угол, установив ее между бутылочками с лекарствами в аптечке со стеклянными дверцами, как в старомодных аптеках. Закончив установку, я засняла все на мобильник. На случай, если камеры сломаются, у меня, по крайней мере, будет хоть какая-то запись этого абсолютно странного места. Я вернулась в комнату Грегорио и убедилась, что он по-прежнему спит. Вытащила из кармана его пиджака Айфон, воспользовалась его большим пальцем, чтобы разблокировать телефон, сменила пароль и сунула в свой блейзер. Еще разок прогулялась по дому в поисках ценных вещей. В кабинете наверху забрала ноутбук. После того как я все скопирую и очищу систему, его продажа принесет мне достаточно денег, чтобы компенсировать расходы на камеры. В честь праздника я выбрала лучшее вино из всего разнообразия хранившегося в винном погребе мудака и положила бутылку себе в сумку. Тогда-то меня и осенило: подонок, живущий совершенно не по средствам врача института судебной медицины, наверняка хранит деньги, полученные в аферах, где-то в доме. Я обыскала комнату. Отодвинула книги с полок и огляделась. Никаких признаков сейфа. Заглянула за картины, открыла все ящики, воспользовавшись связкой ключей, добытой в его кармане. Ничего. Посмотрела, не выглядят ли ящики снаружи больше, чем изнутри. Открывала банку за банкой на кухне – но все-таки я не в кино, и ничего, кроме продуктов, не нашла. Усевшись на мягкий диван, я задумалась. Разумеется, он не подавал налоговую декларацию и не мог хранить деньги на банковском счете. Где же тогда? Измученная, я вперила взгляд в пол. Деревянные доски, поверх – безупречно разложенные коврики. Вот, значит, как. Я поднимала коврики один за другим, тщательно исследуя половицы, пока не отыскала неровность на полу. Схватив кухонный нож, я присела и попыталась поднять доску. Вторая попытка оказалась успешной. Хорошие деньги в долларах и евро, и все это – мне. Хотелось бы мне посмотреть, как он подаст жалобу в полицию и задекларирует деньги из тайника. Даже забрав все, я не истратила всю свою злость. Ладно, я не стала наказывать этого ублюдка, но желание поиметь его никуда не делось. В гостиной я расшвыривала книги на пол, рвала страницы и разбивала безделушки. Сняв ботинок, я поскребла каблуком чудесный плоский экран телевизора, словно царапая мелом по доске. Этот сукин сын не заслуживал удовольствия сидеть на диване и развлекаться программами Smart TV. Когда дом был достаточно потрепан, я открыла дверь гаража и уехала на красивой «Тойоте» Грегорио. Проехала несколько кварталов до входа в публичный дом на Муниз-де-Соуза, один из самых популярных в городе, где неподалеку меня уже ждал Uber. Я бросила «Тойоту», положив ключ на водительское сиденье, чтобы облегчить жизнь преступникам. Дома я не могла сомкнуть глаз. Не терпелось увидеть реакцию Грегорио, когда он проснется. На нёбе я почувствовала взрывы сверхновых – восхитительный вкус мести. 24 Жанета стоит, опершись на раковину в ванной, и смотрит на тест на беременность, словно ожидая, когда на ее шею опустится гильотина. По затылку стекает капля пота, она опускает голову, скрывается от своего зеркального отражения, мысленно снова и снова отсчитывает свой менструальный цикл: задержка. Несомненно, задержка. Этого не может быть, ее тело работало как швейцарские часы. За месяц до этого было кровотечение, пусть и слабое, так что она по этому поводу даже не заморачивалась. В этом месяце – ничего. Ни капли. Первая тошнота пришла после вспышки Брандао, когда он состриг ее волосы. В дни, последовавшие за этим унижением, она была настолько оглушена, что совершенно забыла принять противозачаточное средство. Забыла она и молиться. Теперь, возможно, придется расплачиваться за это. Кто заставил тебя быть столь неосторожной? Сосчитай до пяти, вдохни. Сосчитай до пяти, выдохни. Ты должна знать правду – выхода нет. Дрожащими руками она распаковывает тест и садится на унитаз, зажмурив глаза и выполняя процедуру, описанную на листке-вкладыше. Менее через три минуты она узнает свою судьбу. Ждет, сконцентрировавшись на маленьких окошках теста: начинает проявляться первая линия, доказывая, что штука работает. Тик, так, тик, так… да, нет, да, нет… Медленно, но неотвратимо проявляется линия во втором окошке: сначала тусклая, но через минуту она сияет, как маяк посреди моря. Жанета падает на пол, плачет от потаенной безнадежности. Когда ты думаешь, что хуже уже быть не может, ты лишь убеждаешься в том, что путь вниз бесконечен. Что может быть трагичнее? Она несет в своем чреве невинного, которому суждено страдать. Метка Каина, проклятое потомство. Наказание для нее, только так и может быть. Она встает, умывается, надевает легкое платье, пытаясь вспомнить, где была клиника, в которой много лет назад ее соседка делала аборт. Брандао не должен знать о беременности. Она даже представлять не хочет, как он отреагирует, а если честно – боится, что тяга к убийствам передастся от мужа по наследству. Да, такие вещи могут передаваться от отца к сыну, она видела это в кино. Это одна из причин, побудивших ее отказаться от материнства. К тому же он никогда не стремился иметь детей. Эгоцентричный, он предпочитал не делить внимание Жанеты с ребенком. Для Брандао отцовство стало бы настоящей катастрофой. Ей просто нужно вспомнить, где находится клиника, и сделать аборт, никого не спрашивая. Может быть, ее уже и не существует, это было так давно. Такие заведения постоянно меняют адреса. И еще нужно подумать о том, как найти деньги. Должно быть, это недешево. С другой стороны – а у Жанеты есть привычка всегда видеть другую сторону – сын может уладить отношения между ними. Многие пары примиряются, когда становятся настоящей семьей. Брандао может удивить ее и оказаться отличным отцом. Не все потеряно. Она идет в гостиную и становится на колени. Зажигает новую свечу для Богоматери с главой. Распахнув душу, она просит осветить ее мысли, даровать здравомыслие и Брандао, и ей, просит Святую дать ей знак, чтобы отыскать верный путь. Я преклоняюсь пред твоими ногами, о Матерь Небесная и Госпожа наша! Ах! Будь сострадательна ко мне! Душа моя страдает от угрызений совести из-за того, что так часто я оскорбляла Твоего Божественного Сына… О нежнейшая Мать, не забывай и о страданиях, терзающих мое тело и наполняющих горечью мою земную жизнь… О Госпожа с Главой, пока не наступит день, когда, взятая Тобою, я войду в небеса вечного наслаждения. Да будет так. Аминь. Она молится еще раз. И снова, все более и более пылко. Транс, вызванный повторением молитвы, окутывает ее тело теплом. Потихоньку ее покидает отчаяние, и сердце наполняется нежностью. Она представляет себе малыша, бегающего по гостиной, забирающегося на диван, готовящего на кухне десерт «бригадейрос». Это их шанс жить обычной семьей, как учил Господь наш Иисус Христос: отец, мать и дитя. Жанета плачет от волнения, лаская собственный живот – новая жизнь, чистый лист бумаги, на котором она с особой тщательностью будет писать историю. Она извиняется перед Святой за абсурдную идею сделать аборт. Я не убийца, говорит она себе. Жанета возвращается в свою комнату и находит письмо Вероники, спрятанное между страницами кроссворда. Перечитывает в сотый раз, теперь вслух. Когда женщина-полицейский упоминает «все записано», она чувствует угрозу, ведь так? Что она имеет в виду под «окончательным решением»? Жанета не знает, но каждый раз, когда смотрит на эти строчки, ей становится плохо. Она вспоминает ночь после смерти Паломы, когда сама подумывала разрешить свою трагедию окончательно: взяв пистолет Брандао, она даже целилась в затылок своего спящего мужа. Жанета подумывала убить себя, чтобы достичь покоя, но ей не хватило смелости. Ни на то, ни на другое. Она возвращает письмо в тайник, словно это отталкивающий, но необходимый предмет. Сидит на кровати, обхватив голову руками. Святая не желает подсказать ей, что делать дальше, ей придется со всем разбираться самой. Она смотрит на запертую тумбочку Брандао. Она не знает, какие секреты он там хранит, из-за чего едва не убил ее, но, возможно, пора это выяснить. Во второй раз ее избили напрасно, за то, чего она не делала. Жанета встает, обуреваемая глупой идеей: возможно, ключом от ее собственной тумбочки, такой же, как у Брандао, получится открыть его ящик? Пробует, и, что удивительно, это срабатывает. Внимательно и нервозно она достает предмет за предметом, готовая столкнуться с реальностью, какой бы ужасной она ни была. Правила игры изменились, теперь в уравнении есть ребенок, она не может по-прежнему быть такой слепой. Внимание привлекает фиолетовый конверт. Она протягивает руку и достает несколько романтических записок, которые оставляла мужу. Кто знал, что в нем есть поэтическое начало! Она листает записочки, вспоминая тот или иной момент, и улыбается, делая вывод, что, несмотря на проблемы, бывали и дни, особенные, наполненные любовью. Жанета настолько увлекается этой мысленной прогулкой, что с удивлением обнаруживает среди листочков фотографию. Приглушенно вскрикивает: на снимке видит себя, разве что нет темной родинки на подбородке. Жанета никогда не фотографировалась так, но – боже мой – женщина идентична. В этот момент она слышит, как возвращается Брандао. Ей хочется побыстрее все убрать, но она сдерживается. Вместо этого Жанета становится лицом к двери, вцепившись в фото обеими руками, и ждет, когда муж войдет. Проходит меньше минуты. Как только Брандао видит, что его ящик открыт, он бросается к нему, но Жанета не отступает. Вцепившись в предплечье мужа с силой, о которой и не подозревала, она спрашивает: – Ты правда ударишь мать своего ребенка? – Ребенка? – Он в ярости. – О чем ты? – Я только что сделала тест. – Пташка, ты не шутишь? Как это случилось? Я не готов быть отцом. Не думал, что когда-нибудь им стану. Она не успокаивается: – Кто знает, может быть, Бог возвращает жизни, которые ты отнял? – Жанета идет в ванную и приносит ему неопровержимое доказательство. Брандао сжимает полоску теста и, потрясенный, тяжело сглатывает. Он садится на кровать, смотрит на жену, а затем на открытый ящик тумбочки, ничего не понимая. – Почему ты открыла мой ящик, пташка? – Потому что я твоя жена, твоя сообщница. Я жду твоего ребенка и не хочу, чтобы между нами оставались секреты. – Жанета бесстрашно протягивает фотографию. – Я хочу знать, кто это. Брандао подходит к окну и застывает там на несколько минут, взгляд теряется на горизонте. Она уважает его потребность в передышке, но так просто не сдается. Жанета хочет столкнуться с реальностью, какой бы та ни была, намерена встретиться с нею лицом к лицу. Когда он снова оборачивается и подходит к двери, Жанета останавливает его: – Куда ты? – Мне нужно что-нибудь покрепче. Она следует за ним в гостиную и садится на диван. Брандао наполняет высокий стакан льдом и окропляет камни своим любимым виски – Natu Nobilis. Он садится в кресло, менее чем в метре от нее, лицо его выражает усталость. – Спрашивай, – предлагает он. – Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. – Кто эта женщина, Брандао? Твоя первая жертва? – Это не жертва. – Тогда кто? – Моя мама, маленькая пташка, моя мама, – его голос звучит хрипло и тихо, словно у человека, идущего по минному полю. Отвечая, он даже не может смотреть на нее. – Твоя мама? – Человек, которого я любил больше всего на свете. И та, которую я ненавидел больше всего. – У этой женщины – мое лицо, Брандао! Ради бога, почему ты мне ничего не говорил? – А что я мог сказать? – Брандао засовывает в стакан указательный палец, вращая лед, словно это помогает ему думать. Обсасывает палец и делает большой глоток виски, морщась, когда жидкость стекает в его горло. Между ними повисает молчание, которое становится все более и более невыносимым, так что он продолжает говорить, не дожидаясь ее вопросов: – Пока она была рядом, она была лучшей мамой в мире. Потом… Она сбежала, удрала, обещала забрать меня и так и не вернулась. Предательница. – В его голосе звучит гнев, рот искривляется в гримасе. Брандао допивает виски и встает, чтобы наполнить стакан. Жанета понимает, что история не будет развиваться в хронологическом порядке, подобно идеальному повествованию. Ей нужно тщательно продумать следующий вопрос: – Твоя бабушка все еще с тобой. Вот почему она испугалась, когда увидела меня. Она подумала, что я – твоя мама, верно? – Да, – отвечает он с ностальгической улыбкой. – Я много лет не вспоминал о своей матери… – Как ее звали? Брандао ерзает в кресле, ему неудобно. Жанета понятия не имеет, как долго ее муж будет оставаться таким спокойным и отвечать на ее вопросы. Чтобы отвлечься от воцарившейся тишины, она встает, берет еще льда, открывает пакет чипсов и приносит бутылку виски. – Анахи, но мы звали ее Ана, – отвечает он, открывая бутылку. – Я родился, когда ей было всего тринадцать, она едва не умерла при родах. Обо мне всегда заботилась бабушка.