– Боже мой, ты все неправильно понял! – Что ты имеешь в виду? Я обманулся, доверяя тебе? – Он продолжает ее обнимать, но его руки дрогнули, слегка сжимая шею Жанеты. Она широко распахивает рот, пытаясь схватить глоток воздуха. Задыхаясь от страха, она думает о своем покойном отце. Он был прав: в этой жизни каждый понимает, чего хочет и на что способен. На грани обморока Жанета сдается: – Конечно, Жизнь моя, я тебя понимаю. Просто у меня на сегодня были другие планы… Брандао задумчиво кивает. Улыбается, словно ребенок, только что получивший эскимо: – Итак, ты готова? Сегодня идеально! Завтра я смогу отдохнуть перед тяжелой сменой. Иди приведи себя в порядок! Жанета ползет в спальню, лишенная всяческого достоинства. Она глупа, наивна, поспешна. Она упустила шанс покончить с этой историей, пока была возможность. Ее нерешительность в любом случае будет стоить ей еще одной жизни. Стоя перед гардеробом, она выбирает, что надеть на предстоящую бесконечную ночь. Переодеваясь в джинсы и темную блузку, Жанета плачет. Теперь-то она понимает разницу: лучше убить виновного, чем невинного. Поскольку смерть все равно сопровождает ее повсюду, ей просто нужно решить, об кого она предпочтет запачкать руки. Я все еще могу спасти женщину, думает она, доставая из кармана брюк флакон со стрихнином и убирая его в бюстгальтер. Молча садится в машину. Все будет хорошо, повторяет Жанета про себя как мантру, и так ей удается сохранять спокойствие, даже когда она завлекает очередную девушку на автовокзале. Ее зовут Сисера. Жанета механически проходит через горькую рутину, но на этот раз чувствует неодолимую холодность. С завязанными глазами повторяет этапы своего плана: когда Брандао пойдет вытаскивать Сисеру из багажника, она отравит только что приготовленный им кофе. Пока муж отправится навещать бабушку в тот дом, она освободит Сисеру, и они вместе сбегут. Возможно, бабушка тоже выпьет кофе и умрет, но к черту. Все это яблочки с одной яблони. Судя по словам Вероники, яд подействует через пятнадцать минут. Когда Брандао навещает бабушку, он тратит на это много времени, она уверена. Действие стрихнина поставит мужа в очень занятное положение: умирать вместе с этой больной старой индианкой; два нервных, бьющихся в конвульсиях тела бок о бок, во мраке судорог, и так до остановки дыхания. Жанета не чувствует ни жалости, ни раскаяния. Брандао просил смерти, ее он и получит. Выйдя из машины, муж удерживает ее за руку: – Сегодня я оставлю тебя без повязки на глазах. Ты видела мое убежище, мы с тобой вместе. Словно шествуя к алтарю, он ведет ее к отверстию люка, распахнутого под звездным небом. Вместе они спускаются по лестнице, и Жанета усаживается в старое кресло, обитое красным бархатом. Она пользуется моментом, чтобы обратить внимание на столешницу, где стоит плитка с кофеваркой, и прикидывает: даже минуты не потребуется, чтобы сделать то, что она должна. – Коробка, маленькая пташка! Жанета послушно склоняется, поднимая деревянную коробку. Когда ее лицо погружается во тьму и Жанета слышит щелчки замков по бокам, она расплывается в мстительной улыбке. Ты делаешь это в последний раз. Брандао – идиот, он ее не связывает, веря, что она остается все той же покорной Жанетой, как и несколько месяцев назад. За это он и пострадает. Считая минуты до конца кошмара, она слушает, как булькает кофе в кофеварке, как муж поднимается по лестнице. Когда скрипит люк, она понимает, что пора действовать. И очень быстро. Щелк, щелк, снять ящик и оставить его на кресле. Дрожащими пальцами скользнуть в лифчик в поисках флакона, нащупать его. Она открывает пузырек и высыпает в кофейник все содержимое. Не проходит и двадцати секунд, как она снова садится в кресло и надевает ящик на голову. Щелк, щелк. Облегчение настолько велико, что она не знает, как долго Брандао отсутствовал. У нее создается впечатление, будто поход до машины занял у него больше времени, но возможно, это просто голос ее тревоги. Она слышит, как ее муж спускается по лестнице с Сисерой на руках. Девушка плачет, умоляет сохранить ей жизнь, и даже скрежет цепей не способен победить силу ее отчаянного зова. Брандао непоколебимо выполняет ритуал: вздергивает бедняжку, берет кофейник и выходит из бункера, с силой захлопнув люк. Жанета выжидает еще десять минут, чтобы действовать. Щелк, щелк, снять с головы коробку. Сисера парит над головой, прикрепленная к потолку крючьями и цепями, словно птица, принесенная в жертву. Жанета поднимает руки в успокаивающем жесте, просит девушку потерпеть, уверяет, что освободит ее, но Сисера по-прежнему тихонько плачет и стонет. Она пододвигает стол, подбирается к балке, с которой свисают цепи, и спускает девушку с потолка. Жанета действует бесстрашно, несмотря на нервную дрожь, истязающую ее тело. К этому времени муж уже должен быть мертв. Она успевает высвободить большую часть крюков, впивавшихся в тело Сисеры, когда слышит абсурдный хлопок над головой. Брандао врывается в бункер, он вне себя. Каждой порой он источает ненависть. Глаза Жанеты распахиваются, она пытается убежать, но он догоняет ее в пять шагов, вцепляется в короткие волосы, почти выдирая то немногое, что успело отрасти. Она пытается что-то сказать, извиниться, но муж ее даже не слушает: бьет по лицу, пинает в живот, ревет от негодования. Она скручивается, сгибаясь пополам, пытаясь собраться с силами, чтобы вырваться из когтей чудовища, но через несколько секунд ее протаскивают по покрытому выбоинами полу и швыряют обратно в кресло, как старую тряпичную куклу. Так она себя и чувствует: старой и потрепанной. Кости пылают, голова кружится, а она даже не реагирует. Пока ее избивают, Жанета просто пытается понять, что пошло не так. Вывод раздражает своей абсолютной очевидностью: Брандао готовит кофе только для своей бабушки. Жанета предполагала, что он пил кофе со старухой, но она ошиблась. Индианка, должно быть, умерла, но он-то здесь, более чем живой и разъяренный. В ошеломлении от ужаса, Жанета позволяет мужу приковать ее запястья и лодыжки к подлокотникам и ножкам кресла. Когда Брандао прикасается к ней, она чувствует его кожу – холодную, ледяную, как металл, удерживающий ее на месте. Он уходит, сбрасывая весь свой безумный гнев на тело Сисеры. Вновь втыкает крюки в спину бедняжки и дергает за цепи, поднимая ее в воздух с жестокостью человека, держащего в руках ошметок мяса. Набирая обороты, он стремительно раскручивает Сисеру на потолочной балке, отправляя ее в смертельный полет по кругу. Бедная девушка воет, из каждой поры ее тела извергается кровь. Жанета отказывается смотреть это шоу пыток. Зажмуривается. Коробка была лучше – ее воображение никогда не достигало того, что Брандао делал с этими девушками. Сисера кричит, срывая голос, но Жанета слышит еще и отрывки из «Колыбельной для Элен», напеваемые Брандао, когда он успокаивается. Она осознает точный момент, когда девушка умирает: жестокая тишина пожирает все пространство, контрастируя с криками ужаса секундами раньше. Это больно, но Жанета не успевает погоревать, потому что Брандао отшвыривает цепи и идет к столу, где берет черный маркер. Глаза у него налиты кровью, но он ничего не говорит, оставляя темное пятно на подбородке Жанеты. Поняв значение этой отметки, она в ужасе мочится в собственные штаны. Горячая жидкость стекает по ее дрожащим ногам в тот самый момент, когда Брандао небрежно водружает коробку на голову Жанеты. Оказавшись в темноте, она читает молитвы «Отче наш» и «Возрадуйся, Богородица». Она чувствует, как сквозь коробку просачивается вязкая жидкость, пропитывая волосы, растекаясь по всему телу до босых ног. Запах керосина ни с чем не спутаешь. Она молит Бога, чтобы все закончилось поскорее, и хочет погладить свой живот – благословен плод чрева твоего, – но ей мешают наручники. Она даже не может попрощаться с сыном. Все происходит очень быстро: она слышит щелчки кремня, искру зажигалки, и в следующее мгновение пламя уже охватывает ее одежду и опаляет кожу. Слезы высыхают так быстро, что не успевают намочить лицо. Она начинает задыхаться от дыма и, уже почти теряя сознание, чувствует запах горелого мяса. Перед смертью с горящей коробкой на голове у Жанеты возникает последняя мысль: она попала в ад. 28 Мне не пришлось долго раздумывать, чтобы назвать этот день «черным четвергом». По меньшей мере странно было возвращаться в «дом, милый дом» после всего случившегося и осознавать, что мне еще предстоят заботы обычной матери/жены, начиная с беспорядка в гостиной, с игрушками Лилы, разбросанными по полу. Кстати говоря: дети. Зашибись! Рафа и Лила были у доньи Белы, моей свекрови, понятия не имею, как долго, и поскольку пребывание Паулу в Рио все длилось, я обещала забрать их, но обещание в конечном итоге затерялось среди огромного количества обязательств. Я уселась на диван перед выключенным телевизором и, пока снимала туфли и разминала ноги, набрала донью Белу по громкой связи. Она ответила так быстро, что я даже заикаться начала: – Э… Донья Бела, извините, Паулу прислал мне сообщение, а я забыла вам сказать. Он вернется только завтра, а я еще на работе… – Ты думаешь, у меня нет никакой личной жизни? – отрезала она. – Что я у тебя на посылках? Профессиональная бабушка? – Донья Бела, пожалуйста, не нервничайте. – У меня тоже есть свои дела, свои встречи, Вероника. Я стара, но еще не мертва. – Завтра утром ваш сын приедет, и все будет нормально. – Нормально? – фыркнула старуха, выплескивая свою обычную неприязнь. – Ты ужасная мать, вот и все. И, к твоему сожалению, моя работа заключается не в том, чтобы заботиться о твоих детях! В субботу у нас состоится серьезный разговор. – В субботу? – непонимающе переспросила я. – Суббота, утро – чемпионат у Рафы. Ты забыла, да? – Конечно же нет, – солгала я, тяжело сглотнув. Я действительно схожу с ума. Эти квалификационные заплывы – для моего сына самое важное событие в мире. – Я должна повесить трубку, донья Бела. Спасибо, что выручаете. – Это вопрос уважения, – буркнула она, не желая заканчивать разговор. – Вы оба не уважаете меня, вы обращаетесь со мной так, словно я обязана… Не особо вникая, я минут пять выслушивала, как плохо она думает обо мне и моем воспитании детей, но я оставалась довольно сдержанной, поскольку нуждалась в ней, и у меня не было возможности избежать этого разговора. Когда все же удалось повесить трубку, мое отражение на темном экране телевизора вызвало у меня типичную тревогу человека, знающего, что он сильно облажался, и не имеющего более оправданий, даже перед самим собой. Тело и разум начали жаловаться на непосильную нагрузку. Несмотря на то что мне не терпелось рухнуть в постель, я приняла душ. Пока горячая вода стекала по моей спине, а стекло в душевой кабинке запотело, я сумела сосредоточиться. После того как я едва не умерла от рук Жанеты, мне стоило сбалансировать весы жизни и оценить то, что действительно имеет значение. Я подумала о Паулу, и у меня сжалось сердце: золотой муж, верный друг, отец моих детей… Нельзя и дальше пренебрегать нашими отношениями. Хотя я не чувствовала себя изменницей: я никогда не изменяла по-настоящему, это был просто случайный секс, я все же приняла решение. Нельсон выпадает из сферы моих интересов. Это, конечно, пылкая подростковая фантазия, но слишком уж она начала угрожать реальности. Мои дети этого не заслуживают, Паулу этого не заслуживает, мой брак, в конце концов, этого не заслуживает. И я пообещала себе, что с этого дня буду более заботливой, понимающей и принимающей участие в их жизни. Надевая ночную рубашку, я уже просчитывала шаги триумфального возрождения: проснуться завтра ранним утром, надеть сексуальный наряд и сделать Паулу сюрприз, встретив его в аэропорту. Возможно, такая инициатива и покажется ему странной, но вряд ли он откажется от предложения занять утро рабочего дня короткой остановкой в мотеле на улице Маргинал, прежде чем забрать детей у матери. Это должно быть забавно. Лежа в постели, я проверила по интернету время прибытия первых рейсов и установила будильник. Кажется, никогда в жизни я не засыпала так стремительно. * * * Утро пятницы в Сан-Паулу выдалось особенно прохладным, что не облегчало воплощение моей идеи надеть для мужа что-нибудь провокационное, но я все же сделала по-своему. Короткое платье и пальто с поясом, прекрасно подчеркивающим фигуру. К выходу на посадку в аэропорту Конгоньяс я прибыла рано. Провела пальцем по зубам, чтобы стереть возможные красные пятна помады, и сунула в рот термоядерный «Холлс». Я оперлась о перила перед раздвижной дверью, которая открывалась и закрывалась, когда выходили пассажиры. Рядом со мной обнимались при встрече счастливые члены семьи, какой-то парень держал таблички с именами «Жоана Альваренга» и «Мистер Говард Грей». Я разволновалась, решив, что увидела рядом с конвейерной лентой силуэт Паулу, ожидавшего чемодан, но ошиблась. Взглянула на часы: большинство пассажиров первого утреннего рейса уже прибыли, а Паулу так и не появился. Я бродила взад и вперед, как собака, жаждущая получить миску с кормом. Я уже начала писать ему, когда увидела целующуюся и хихикающую парочку, идущую к выходу. Что-то показалось мне знакомым, но дверь закрылась, прежде чем мне удалось в этом убедиться. Паулу? Этого не может быть. Разве он не с Марио? Я с нетерпением подождала, пока пройдет еще одна волна пассажиров, и спряталась в сторонке, вне поля зрения. Сердце билось настолько часто, что казалось, у меня вот-вот случится сердечный приступ. Когда двери открылись… Это точно был он, обнимавший высокую блондинку, худее меня. У меня подкашивались колени при виде того, как она удивительно интимно проводит руками по спине моего мужа. Когда они подошли ближе, я узнала шлюшку: это Карла. Она много лет работала с Паулу, и я никогда ничего не подозревала, ни ее, ни кого-либо еще! В шоке мой мозг перебирал обрывки разговоров, искал возможные намеки, воспоминания о любой подсказке, которая могла бы привести меня к выводу об этой нелепости раньше. Когда Паулу начал мне изменять? Всегда пунктуальный, соблюдает графики и расписания… Когда он успел трахнуть эту сучку, в обеденный перерыв? Я хлопнула себя по лбу, повторяя про себя: тупица, тупица, тупица! Не теряя времени, я спряталась за колонну, а эти двое ушли, взявшись за руки, каждый со своим багажом. Потребовалось очень много самоконтроля, чтобы не устроить сцену, как в кино, не пойти за этой хищницей, не изметелить ее и не выбить твари зубы. Но я не хотела действовать импульсивно. Все еще дрожа, я последовала за улыбающейся парочкой, идущей по дорожке к такси. Пока они стояли в обычной очереди, я присоединилась к небольшой очереди на представительские такси. Пропустила нескольких пассажиров перед собой, синхронно шагая с Паулу и этой сучкой. Они тихонько разговаривали, он гладил рукой ее лицо, так же ласково, как когда-то прикасался ко мне. Это было явно тяжелое прощание после милой, наполненной любовью встречи. Они поцеловались в последний раз и взяли разные машины. Я решила сесть на хвост Карле. Мне нужно узнать все о шлюхе, которая незаметно разрушила мою семью. У меня внутри все бурлило, во рту был привкус рвоты даже после упаковки «Холлс». Мы ехали по улице Рубем Берта, свернули направо на Индианополис. В районе Джабакуара такси Карлы остановилось перед простеньким домом с небольшим двориком, прямо у узкого крыльца. Карла вышла из машины и радостно завизжала, когда ребенок лет четырех прошел по траве, к ней навстречу. Няня, присматривавшая за мальчиком, шагала за ним. Когда она обняла своего сына и закружила его в воздухе, я почувствовала, как все мое тело похолодело и я вот-вот потеряю сознание. На моих глазах творилось немыслимое: мальчик был копией Рафы в детстве. То же круглое лицо, тот же тонкий нос, усыпанный веснушками, те же косо посаженные глаза, которые Паулу унаследовал от доньи Белы. У моего мужа была другая семья. Другая жизнь, другой дом, другая женщина. Вот почему он так хорошо ко мне относился и был настолько снисходителен. Он меня вовсе не любил, а лишь испытывал чувство вины. Таксист даже спросил, хорошо ли я себя чувствую, но прежде чем выдавить из себя пару слов, я открыла дверцу и оставила свой завтрак на тротуаре. Он смиренно ждал, даже не жалуясь, что его коврики испачканы. Чувствуя, как в горле застрял горький комок, я вытерла рот предплечьем и велела шоферу убираться отсюда к черту. – Куда? Я дала адрес дома престарелых и свернулась калачиком на заднем сиденье. Жизнь во лжи… Они вместе уже много лет, мальчик – живое тому доказательство. Сколько раз Паулу жаловался на меня ей? Без сомнения, они смеялись мне в лицо, веселились из-за моих проблем, он показывал ей наши фотографии, и я почти слышала едкие комментарии коровы о «первой леди». Мне удавалось сдерживать поток слез, пока я не оказалась на коленях отца. Я свернулась калачиком, как сломленный ребенок, желая исчезнуть. Хорошо, что он не способен понять весь этот позор. Слепая, совершенно слепая. Как мерзко: я не видела в своем доме того, что мне надоело каждый день видеть на улице! Кто-нибудь еще знал? Я провела там весь день, цепляясь за костлявое, морщинистое тело отца, не двигаясь больше чем на несколько сантиметров. Постепенно гнев сменился грустью. Рыдания утихли, промежутки между ними удлинились, и я смогла наконец нормально дышать. Я неторопливо умылась, убеждаясь: вокруг глаз красные пятна, нос распухший, как у клоуна. Клоун, дурочка в руках Паулу, так и есть. Уже стемнело. Насколько смогла, я привела себя в порядок, поцеловала отца на прощание и ушла, чтобы попытаться восстановить то, что осталось. Я никогда не чувствовала ничего хуже этой жалости к себе. На мобильнике высветилось пять пропущенных звонков от Паулу. «Черт возьми», – подумала я, открывая Uber. Приложение пискнуло, сообщив предполагаемое время прибытия машины через шесть минут. Сунув телефон в карман, я почувствовала чье-то прикосновение к плечу. Я едва поверила своим глазам: в джинсах, розовой классической рубашке и с улыбкой говнюка на лице в нескольких сантиметрах от меня стоял Грегорио. – Тяжелый день, а, принцесса? Я тяжело сглотнула, настолько не веря в происходящее, что даже не смогла отреагировать. Лишь жалко попыталась вытереть слезы. Он сильно схватил меня за руки, его ногти впились мне в кожу: – Думаешь, только ты получаешь то, что хочешь, Вероника? Я слежу за тобой со вчерашнего дня, я видел лицо той суки, которой ты дала стрихнин. Что бы ты ни затеяла, я все разрушу. Ты дерьмовый полицейский, фальшивка. – Отпусти руку! Сделай что-нибудь со мной, и тебя линчуют на площади, ты, мерзкий некрофил, и не найдется ни единой дыры, в которую ты смог бы заползти. – Нет проблем. Я тоже могу тебя поджарить, ты, дочь-суицидница коррумпированного отца. Мне уже известна вся схема, у меня было целое утро для изучения. Твой босс изрядно облажается, узнав о твоих незаконных расследованиях, и ему придется объясняться по поводу инспектора Жулио Торреса, живого-здорового. Он не в курсе, что мой отец – овощ! – Полагаю, ты маловато раскопал. За отца я опасаюсь меньше, чем за себя. Он заключил сделку о признании вины. Он чист перед законом, что, впрочем, тебя не касается. На мгновение Грегорио заколебался. Его угроза превратилась в дым. Тем не менее он огрызнулся: – Осторожно, принцесса, когда забираешь у человека все, ему больше нечего терять. Сообщишь обо мне в соцсетях – и я уничтожу тебя, прежде чем твой пост наберет сотню лайков. Я хотела плюнуть ему в лицо, но сдержалась: – Мне от тебя потребуется еще одна услуга, вероятно, в ближайшие несколько дней. Как только ты сделаешь то, о чем я попрошу, без лишних вопросов, я вручу тебе твое мерзкое маленькое видео и оставлю в покое. Честное слово.