– Веро, Веро… Ты уже говорила с Карваной? Рассказала ему? – Не позднее чем завтра, клянусь, – нагло солгала я. – Можешь получить эту информацию, ради меня? Пожалуйста! Через несколько минут у меня был ответ. * * * Несмотря на отвратительную погоду в выходные, понедельник выдался солнечным. Я вышла пораньше, надев вторую версию своего привычного наряда: просто сменив обувь на более удобную, и направилась прямиком в Парк-ду-Карму. Я дважды объехала квартал, в котором жили Брандао и Жанета. Рассматривая их маленький домик посреди скопления скромных жилых домов, я по-новому оценила происходящее. За короткое время я столько всего там пережила. Я заглянула в окна в поисках признаков жизни: ничего. Машины Брандао на месте тоже не было – хороший знак. Припарковав свою «Хонду» подальше и подготовив пути быстрого отступления, я направилась к дому. Рефлекторно оглянулась через плечо, но позади никого не увидела: всего пара детей, играющих в мяч на улице в двух кварталах от меня. Подойдя к забору, я поймала себя на ощущении, будто за мной наблюдают, но, должно быть, просто показалось. Может, старая соседка-сплетница. В этот момент мне пришло в голову, что стоило сказать Нельсону, что я заеду к Жанете домой, прежде чем отправиться в полицейский участок. Важно проинформировать кого-то о моем местонахождении на тот случай, если что-то произойдет. Но уже слишком поздно. Я в этом районе, около дома, печаль моя рассеялась, а адреналин взял свои позиции. Пути назад не было. У входа в дом я обнаружила два черных мешка для мусора. Отнесла их в сторонку, чтобы рассмотреть повнимательнее. Распутала узлы, ожидая ужасного запаха тухлой еды и мусора, но его не было. К моему удивлению, в пакетах нашлись только обрывки бумаги и куски женской одежды, никаких остатков пищи. Где они обедали? Вскоре я узнала блузку Жанеты в цветочек, изорванную в лохмотья. Мое отчаяние усилилось, и я перерыла бумажки, не потратив много времени на то, чтобы найти – а я знала, что непременно найду, – ее кроссворды. Жанета никогда бы их не выбросила. Значение находки меня потрясло: что-то пошло не так. На мгновение я даже помолилась, чтобы она отказалась убивать своего мужа и сбежала. Может, она в своем родном городе, с семьей. Либо так, либо… она мертва. Я почувствовала, как у меня пересохло во рту, голова закружилась, но я не позволила себе впасть в панику. Это же просто догадки, правда? Я аккуратно сложила все обратно и направилась к задней двери, уже натренированная во взломе с проникновением. Делая первые шаги по дому, освещенному лишь солнечными лучами, пробивающимися сквозь занавески на окнах, я уже понимала: нет никаких признаков того, что жилище обитаемо. Ни грязной посуды в раковине, ни вымытой – на сушилке, холодильник пустой, стиральная машина пустая, на бельевой веревке ничего. На столе в гостиной остались только декоративные безделушки. Похоже, что дом готовили к сдаче. Хуже того, он походил на заброшенный мавзолей. Я провела пальцами по журнальному столику и обнаружила слой пыли, скопившейся с выходных. Очень странно. Жанета была помешана на чистоте и ни за что бы не позволила дому оставаться в таком состоянии. Вздрогнув, я пошла в комнату супругов. Мои глаза невольно наполнялись слезами, и я смахивала их предплечьем, открывая шкафы и ящики комода. Только мужская одежда, вещи Брандао. В ванной, на туалетном столике – ничего. Ни единого следа Жанеты. Я села на унитаз, у меня закружилась голова, я помотала ею. Похоже на дурной сон. Брандао вычеркнул Жанету из своей жизни. Она словно призрак. Если я все расскажу Карване, как докажу, что она существует? Я умылась, пытаясь сохранять спокойствие и мыслить рационально. Метнулась к изголовью Жанеты, но в ящике ее тумбочки лежал только ключик. Дерьмо, дерьмо, дерьмо… Как можно так легко стереть человека? Словно кто-то шепнул на ушко, у меня возникла идея попробовать ключ на запертом ящике Брандао. Поскольку мебель была одинаковой, это сработало. Я была особенно осторожна, стараясь ничего не сдвинуть, и рылась в фиолетовом конверте. Любовных записок больше не было, осталась только выцветшая фотография и… удостоверение личности Жанеты! Я вздрогнула с головы до пят, когда нашла RG[52]. Неизбежно принялась сравнивать ламинированную фотографию 3×4 с другим снимком, поскольку уверенности в том, что это один и тот же человек, у меня не было. Что-то неправильно, но я не могла понять, что. Нельсон поможет с этим. Я сунула документы в сумку, не заботясь о том, что Брандао заметит их отсутствие. Война объявлена. Я собиралась снова закрыть ящик, когда мой взгляд чуть дольше задержался на патронах 380-го калибра. На этот раз что-то новенькое: рядом с боеприпасами лежал пистолет. Малокалиберное оружие, возможно, украденное много лет назад в другом штате. Импульсивно я забрала пистолет и горсть свежих патронов. Из дома я вышла через заднюю дверь, убедившись, что ничего не забыла. Перекинув сумку через плечо, я взяла в обе руки по пакету для мусора и швырнула их на пассажирское сиденье «Хонды». В полицейский участок я приехала около часа дня, делая вид, будто пришла рано и веду себя естественно. Карвана ушел на обед, а на моем столе на маленьких листочках бумаги были записаны десятки заданий – старик плохо владел электронной почтой. Я даже приступила к выполнению наиболее срочных поручений, но вскоре бросила: у меня не было ни малейшего желания этим заниматься. Я открыла Фейсбук, пытаясь найти среди жителей Жалиса, родного городка Жанеты, носителей ее девичьей фамилии. С троими из них я связалась, сообщив по электронной почте, что я из полиции и мне нужна информация. Двое заподозрили меня в чем-то и отказались делиться сведениями, но последняя, по имени Жени, согласилась пообщаться со мной. Я придумала лживую историю, заявив, что мне нужно поговорить с Жанетой. Жени объяснила, что она – ее кузина, но понятия не имеет, где находится Жанета. В итоге она дала мне номер Жанис, сестры Жанеты. Я позвонила той, рассказав ту же историю, но ничего не вышло. Жанис ничего не слышала о Жанете в течение многих лет: ее сестра бросила семью, причинила горе матери, и все из-за парня, которого они не одобряли. – Кто вы? – спросила она после жалоб. – Ее подруга? Что-то случилось? Боже мой, я всегда знала, что добром эта история не кончится… Насколько могла вежливо, я уклонилась от расспросов Жанис и уставилась на телефон. Не могу же я прийти к Карване с пустыми руками и рассказать всю эту историю. Мусорные мешки в моей машине могли бы помочь что-то доказать, но истина в том, что старик не будет меня слушать, не будь у меня веских улик. Внезапно у меня появилась идея. Сейчас или никогда, последняя попытка. Мужайся, Веро, дерзай, сказала я себе. Я набрала уже известный номер домашнего телефона Жанеты. Повесила трубку, не дожидаясь, пока мне ответят. Сердце прыгало в груди. Я отрепетировала хорошую ложь, прежде чем позвонить снова. Гудок. Еще один. – Алло! – угрюмо ответил Брандао. – Добрый вечер, могу я поговорить с Жанетой? – Напряженная улыбка появилась на моих губах, и я принялась барабанить ногтями по столешнице. Брандао потребовалось несколько секунд, чтобы ответить, словно он размышлял: – Здесь нет никого с таким именем. – В самом деле? Она клиентка нашей пекарни, забыла зонтик на прилавке. Этот телефон нашелся у нас в реестре. Я просто хотела, чтобы вы знали, что… – Я же вам сказал, что никто с таким именем в этом доме не проживает! – рявкнул он и швырнул трубку, словно мне прямо в лицо. Я взяла удостоверение личности Жанеты и фотографию из своей сумки и отнесла к столу Нельсона. – Ты выглядишь как человек, который съел что-то несвежее. Что случилось? – спросил он, разворачиваясь в кресле и отодвигаясь от компьютера. Я присела рядом с ним и тихо сказала: – Жанета исчезла. Я пошла к ним домой и ничего не нашла. – От этого дела воняет. Думаешь, она мертва? – Я бы предпочла надеяться, – грустно улыбнулась я. – Ты уже говорила с Карваной? – Он вышел. Я начала готовить отчет, старик захочет, чтобы все было задокументировано, ты знаешь, как бывает. Нельсон уставился на меня с выражением лица директора школы, готового отчитать нерадивого ученика: – Веро, Веро… Ты обещала мне, что сегодня покончишь с этим. – Я выполню свое обещание. Но мне нужна твоя помощь с деталями… – Я положила две фотографии рядом на стол. – На этих снимках… Это один и тот же человек? Нельсону не потребовалось и пяти секунд, чтобы ответить: – Конечно, нет, Веро. Они очень похожи, но у этой родинка на подбородке. Я взглянула еще раз, не веря его словам. Так очевидно! Никогда мне не удавались эти игры «найди семь ошибок». Кем же тогда была женщина на фотографии? Поблагодарив его за помощь, я вернулась к своему столу, опустошенная и огорченная, что сама не заметила разницы. Правда заключалась в том, что я терпела неудачу множество раз: с Жанетой, сначала оставив ящик Брандао открытым, потом – потеряв ее след по пути к бункеру; с Мартой Кампос, позволив Грегорио следить за мной и обнаруживать то, что может меня скомпрометировать. В качестве полицейского я неудачница. Мне не хватает таланта, ума, сообразительности. Мне никогда не стать хорошим детективом. Я чувствовала себя не в своей тарелке, и только теперь стала задумываться, что, возможно, мое истинное призвание в другом. В тот момент я еще не знала, в чем именно, но, к счастью, не потребовалось много времени, чтобы это выяснить. 30 Я не достаю ногами до земли, думает он, крича в темноту. Он уже охрип. Умоляет бабушку вытащить его оттуда, но крики замирают внутри вонючей птичьей клетки на его голове. От сильного запаха птичьего помета и древесины у него кружится голова – ему всегда кажется, что он вот-вот потеряет сознание. За что она его так наказывает? Он не понимает. Он делает все, что ему говорят, включая ежедневную чистку коробочек для снегирей, от дерева снаружи до пенопласта внутри. Трудно сделать все так, чтобы ей понравилось. Бабушка требовательна, а коробки она использует, чтобы научить птичек петь: они остаются там подолгу, в одиночестве, в темноте, слушая «старших», пока не научатся. Сегодня он в очередной раз вернулся с автовокзала без мамы. С тех пор как эта предательница уехала в Сан-Паулу, обещая, что вернется, его бабушка заставляла его ждать ее каждый день. Втиснувшись на пластиковую скамейку, он смотрит, как люди приезжают и уезжают на автобусах, путешествуют по этой неизвестной Бразилии. Ему всего восемь, но он ходит один. В лице каждой женщины он выискивает образ, запомнившийся ему благодаря одной-единственной фотографии: мама, смуглокожая, темноволосая, с яркими зелеными глазами и тонкими чувственными губами. Есть родинка на подбородке. Именно на подбородок он всегда смотрит первым делом. И каждый раз злится, не увидев родинку. Он знает, что будет дальше. С помощью веревок однорукая бабушка подвесит его к крюку для гамака, закрепленному на стене подвала. В довершение всего наденет ему на голову эту коробку, чтобы он подумал. Компанию ему составляют птахи в других ящиках, его соратники по наказанию и истязанию. Он часами висит там, словно умеет летать. Мало-помалу бунт нарастает. Он ненавидит свою мать и даже представляет ее мертвой, всегда по-разному. Он знает, что бабушка не виновата – бедная старушка любит его, она – единственный человек, который у него есть на свете. Устав кричать, он вместе с птичками насвистывает грустную песенку, и только когда мелодия выходит идеальной, бабушка вызволяет его из коробки. Я не достаю ногами до земли, снова думает он. На этот раз он почему-то не может свистеть. Он сжимает губы, заставляя напрячься, какие-то ноты вырываются, но звучат фальшиво, что вгоняет его в еще большее отчаяние. Кожа на запястьях лопается, легкие просят воздуха, и после того, как он слишком сильно попытался свистнуть, чувствует привкус крови во рту. Он не имеет представления, когда его клюют в первый раз. Ни во второй, ни в третий раз. Словно все снегири одновременно нападают на него, нанося удары по его телу, особенно по вздымающейся груди и бедрам. Он воет от боли, но бабушка не приходит. Снегири продолжают яриться, раздраженные несовершенством его свиста. Кончики клювов острые, и плоть им не слишком сопротивляется: они пробивают кожу, вгрызаются в живую плоть, птицы начинают поедать его, повисшего с коробкой на голове. Брандао просыпается, задыхаясь, свернувшись калачиком на мокрой от пота простыне. Его лихорадит. Он проводит жесткими ладонями по рукам и ногам, убеждаясь, что это был просто плохой сон. Полусидя и оправившись от испуга, он поворачивает голову и смотрит на себя в зеркало: ребенок теперь мужчина. Мужчина в лохмотьях. За окном садится солнце. Ошеломленный, он встает и трет глаза. Не приняв душ и не перекусив, быстро одевается и берет «Корсу». Он мчится, не глядя на дорожные знаки, ему сигналят, его оскорбляют, он едва не разбивает машину, но мир снаружи – это нечто другое, это не имеет значения. Он тормозит только при подъезде к автовокзалу Тиете. Выходит из машины нетвердыми шагами, словно пьяный, несмотря на то, что ничего не пил. На информационном табло указано, что с севера только что прибыл автобус. Он бежит к нужной стойке и скрещивает руки, смахивает пот с лица, изучает спускающихся женщин. Ждет десять, двадцать минут. Люди встречают своих родственников, автобус уезжает и прибывает другой, на этот раз с юга. Где Жанета? – Жанета-а-а! – кричит он. Прохожие с чемоданами странно смотрят на него. На что они уставились? Он разворачивается и мчится между автобусными парковками, выкрикивая имя жены. Стучит по стойкам, распихивает темнокожих женщин и в ярости пинает мусорные баки. Где она? Подходит охранник, удерживает его за руку и что-то говорит. Прежде чем он заканчивает фразу, Брандао бьет парня кулаком и снова бежит. Его преследуют другие охранники, поэтому ему приходится пробираться сквозь толпу людей, идущих к станции метро, а затем свернуться калачиком рядом с грязным оранжевым мусорным баком. Там он прислоняется к стене, и пока перед его глазами торопливо проносятся чужие ноги, туманные фантазии начинают растворяться, и в мыслях проносятся реальные факты. Что он натворил? Он видит, как волосы Жанеты превращаются в огонь, слышит крики, издаваемые ее пылающим телом, и вспоминает смутное удовлетворение: ее руки пожирает жар, пока они не становятся черными, как уголь. Как он мог поступить так глупо? Он потерял над собой контроль. Жанета предала его, забрала самое для него дорогое, эту несчастную женщину. У него не было иного выхода. Она заслужила такой конец, а он – нет. Он заслуживал оставаться со своей бабушкой, заботиться о ней до ста лет, имел право наказывать проклятых женщин, бросивших свои семьи, а именно такие всегда выходят из автобусов на грязной автостанции. Кто теперь поговорит с ним о них? Кто разделит с ним бункер, который он возвел под землей, чтобы размещать их внутри? Брандао проводит руками по своей бритой голове, и к нему подходит молодой темнокожий мужчина, спрашивает, все ли в порядке. Конечно, ничего не в порядке, разве он не видит? Бабушка Брандао умерла; Жанета, с которой он делил свои фантазии, мертва. Больше нет никого. – Почему она со мной так поступила? – спрашивает Брандао у темнокожего. Ему хочется ударить парня, как того охранника, но мужчина замечает это и уходит. Жанета была идеальной, преданной женой, которая уважала его интересы и наслаждалась их приключениями. Как она так изменилась за столь короткое время? Ему приходит в голову мысль: она бы никогда так не поступила, во всяком случае в одиночку. Кто-то добыл яд, кто-то помог ей набраться храбрости. Он качает головой, ища охранников поблизости. Не найдя их, возвращается к машине и едет домой. Полный решимости раскрыть источник предательства, он в ярости переворачивает всю комнату вверх дном. Даже не найдя следов, он уверен: этот некто существует. Он обыскивает тумбочку, кухонную мебель и шкаф в спальне. Что-то под кроватью привлекает его внимание: серебристый зонт Жанеты. Разве ему не звонили из пекарни? В висках бешено бьется пульс, когда он бежит к телефону. В истории звонков разыскивает нужный номер. И перезванивает. – Департамент убийств, добрый вечер. – Голос женский. Удивленный, он изменяет голос: – Подскажите, пожалуйста, с кем я разговариваю? – Вероника Торрес, чем могу помочь? Брандао вешает трубку, словно оборвалась связь. Ты уже помогла, дорогая. На компьютере он вводит в поисковик «Вероника Торрес» и «департамент убийств Сан-Паулу» и вскоре получает дополнительную информацию. Фиксирует все на бумаге, прежде чем сделать несколько звонков со своего мобильного. Надевает форму, проверяет патроны и выходит из дома, решая, что перед убийством он может подвергнуть пыткам того, кто настроил против него его маленькую пташку. 31 Я задержалась в участке допоздна, работая с Карваной, заполняя отчеты, внося материалы в каталог, отвечая на забытые электронные письма. Как будто мне недостаточно ужасного ощущения, что я худший в мире полицейский, самая паршивая мать и самая глупая жена, еще и старик решил содрать с меня шкуру. – Ты расслабилась, Веро, – заявил он, когда я в сотый раз вошла в его кабинет, отдавая очередную пачку документов. – Все непросто. – В промокшей одежде, с разбитой душой, я даже не удосужилась ответить. Волосы мои были такими жирными, что даже прилипали к затылку, раздражая. Ублюдок, развалившись в кресле, с расстегнутой рубашкой, демонстрирующей вьющиеся седые волоски на груди, вздернув подбородок, рассматривал меня с ног до головы, будто преступницу. – Что с тобой творится, Веро? – У меня дома серьезные проблемы, док. Подумываю подать на развод. – Хоть я и испытывала к нему некоторую симпатию, я пока не готова была рассказать правду, никому. Чем меньше людей знают, что мне изменили, тем лучше. Карвана улыбнулся, выдыхая дым своей вонючей сигары в мою сторону. Ладно, вдобавок к тому, что я грязная, от меня теперь пахнет табаком. – Домашние проблемы не должны ставить под угрозу работу, Веро. Пришло время переосмыслить твою карьеру в полиции, – заявил он, холодный и циничный, как политик. – Ты же знаешь, я сделаю все для твоего отца. Я имею в виду, ты в курсе, что я для твоего отца сделал все. И для тебя тоже. Но похоже, старый Жулио никогда не выйдет из этого состояния, верно? Он останется там, в лечебнице, и будет пускать слюни до конца своих дней, никому ничего не говоря. – Какое отношение это имеет к моей карьере? – Мне нужно оправдать твое присутствие перед руководством. Становится непросто, когда… К счастью для меня, жалкую речь Карваны прервал звонок телефона на его столе. Он любил доводить меня до трясучки, но сам дрожал, стоило позвонить какой-нибудь большой шишке. По выражению его лица я сразу поняла, что это серьезно. Когда закончился разговор, он быстро встал, застегнул рубашку и попросил завязать узел на галстуке, пока сам надевает пиджак.