Сидя в вагоне поезда, уносящего меня из камбоджи, я размышлял о Лирии Роуз. Бедный парень! Вынужден жить под одной крышей с настоящим чудовищем… Она использует его как бесплатную рабочую силу. Ужасная, одинокая жизнь. Вряд-ли у него много друзей. Думаю, и любимой девушки тоже нет. Честно говоря, я бы, не удивился узнав, что Польский всё ещё девственник. Несмотря на его огромный рост и недюжинную физическую силу, в нём чувствовалось что-то чахлое, разложенное. Лирия вызвала у меня мгновение и сильное отторжение — возможно, она слишком напоминала моего отца. Если б я не уехал, то сейчас наверняка превратился бы в подобие бедолаги Польского. Если б я остался в родительском доме в Сурре, отдавшись на волю деспотичного безумца… Всю дорогу до Франции я был очень подавлен. Грустным, уставшим, готовым разрыдаться. Не знаю, переживал ли я уныние Польского или своё собственное… Глава 59 Вернувшись, я не застал Кэт дома. Открыв её ноутбук, попробовал зайти в почту. Тщетно: страница была закрыта. Я допускал, что Кэт не повторит такой ошибки. Неужели я опущусь до взламывания её почты, стану с маниакальной методичностью подбирать пароль? Ну уж нет. Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что превратился в пресловутого ревнивого мужа. По злой иронии судьбы. Кэт как раз репетировала роль Дездемоны в постановке «Оттела». И почему я не догадался переправить злополучные письма себе? Тогда у меня появилось бы письменное свидетельство её неверности. Я допустил непростительную ошибку. Тогда я стал припоминать, что порции в тот вечер и видел ли я её вообще. После солидной порции марихуаны я едва трезво соображал. Правильно ли я понял содержание писем? Я поймал себя на том, что пытаюсь притянуть за уши любые теории, лишь бы доказать невинность моей жены. Вдруг это было сценическое упражнение? Может, она так входила в «Оттелу»? Помню, перед премьерой спектакля «Всё моё сокровище» по Аслану Виллеру Кэт целых семь недель заставляла себя говорить с американским акцентом… Вдруг также и сейчас… Вот только в письмах стояла подпись «Кэт», а не «Дездемонна». Жаль, что эта история мне ни разу не приснилась. Вот бы проснуться и забыть случившееся, будто это был ночной кошмар… Увы, я прочно увяз в страшном болоте недоверия, бесконечных подозрений и страхов. Внешне наша с Кэт совместная жизнь оставалась такой же безоблачной. По субботам мы по-прежнему гуляли и ничем не отличались от любой другой парочки в парке. Возможно, паузы в нашем разговоре затягивались чуть дольше обычного, но они не вызывали чувства неловкости. Пока мы молча бродили по парку, я мысленно вёл сам с собой ожесточённый спор, в миллионный раз повторяя одни и те же вопросы. Зачем она это сделала? Как же она так могла?… Как можно клясться в вечной любви, выйти замуж, трахаться со мной и жить под одной крышей — и одновременно год за годом нагло врать мне в лицо?! Когда начался роман с тем мужчиной? Любит ли она его? Собирается ли она уйти к нему навсегда? Несколько раз, пока Кэт принимала душ, я просматривал текстовые сообщения в её телефоне, однако ничего криминального я там не нашёл. Либо новые сообщения от того мужчины больше ей не приходили, либо жена их стёрла сама. Может, Кэт немного невнимательна, но уж точно не глупа. Я мог никогда не узнать правды. Просто не поймать жену на измене… Может, было бы лучше, если бы я её за этим не поймал? — У тебя всё нормально? — удивлённо спросила Кэт, когда мы вечером после прогулки сидели на диване. — В каком смысле? — Ну я не знаю. Ты какой-то выпотрошенный. Глава 60 Прохладным августинским ранним утром. Голые деревья вдоль подъездной дороги напоминали моему воображению голые скелеты, небо заволокли тяжёлые тёмные тучи, которые уже готовые разразиться бесконечным проливным дождём. Стоя у пропускного пункта, я достал из кармана кожаных штанов пачку сигарет, Стюард. Я не курил уже больше двух месяцев, находясь долгое время в завязке я понял как мне тяжело я твердо пообещал себе, стоя у гостиничного зеркала, что в этот последний раз брошу с курением навсегда. Но сейчас почему-то в этот момент я снова потерял своё обещание. Зажёг сигарету, я чувствовал раздражённость к самому себе. Среди психотерапевтов принято считать, что курение — это пристрастие, с которым должен уметь справляться любой хороший специалист. Чтобы от меня не несло табачным, густым дымом я забросил в рот пару мятных жевательных подушечек и разжевывал их, до тех пор пока сигарета всё ещё по-прежнему находилась в моих руках. Я прыгал с ноги на ногу и зябко ежился от пронизывающего ветра — в моём организме присутствовало волнение, нежели холод. Меня внезапно одолели смутные сомнения. Мой коллега по работе из Бразилии заявил без обвинений, что я совершаю большую глупую ошибку. Он намекнул, мне чтобы я не обольщался насчёт головокружительной карьеры в Германии: об этой стране в целом и о профессоре Димомидиксе в частности по психиатрической лечебнице блуждают неосмысленные слухи. — Ещё очень часто упоминают психотерапевты не признают никаких совершенных ошибок в своей жизни. Очень большое значение они придают терапии в группе пациентов. В одно время я когда-то даже работал с психологом Фроловым. В семидесятые он руководил сообществом альтернативным психо-биспансером в Трущобах на окраинах города. Денег с таким подходом особо не заработаешь, особенно сейчас и именно в этом городе. — Тут мой коллега ненадолго время замолчал, размышляя стоило ли ему продолжать, работать потом спустя через какое-то время он тихо шёпотом на ухо мне сообщил: Пойми, Бренд, я тебя не пытаюсь запугать, но у меня есть информация, что в Германии намечаются серьёзные сокращения по финансовому заработку. Через восемь месяцев тебя запросто могут выкинуть на улицу оставив безработным. Подумай хорошо, стоит ли затевать серьёзные опасные игры с жизнью? Я сделал вид, будто задумался (исключительно только из вежливости), и через пару пролетевших мимолетных мгновений ответил не замедлив: — Стоит. Я в этом уверен. — Ой чувствую, загубишь ты себе карьеру Бренд… Но если ты уже конечно всё для себя решил… — наконец произнёс мой коллега, сокрушенно качая головой. Он всё ещё пытался меня отговорить шагнуть назад от края пропасти. Я не собирался откровенно говорить по поводу моей заветной давней мечты излечить Элисон Бэроонс. Конечно, сейчас я бы мог сформировать свой план в понятных моему коллеге главных терминах: например, что столь трудный жизненный случай обязательно выльется потом в книгу или появиться на свет научным трудом. Впрочем, какая теперь разница он всё равно повторил бы, всё сначала что я совершаю ошибку. Возможно, мой коллега прав… В скором времени всё выяснится! Я затушил окурок, подошвой сапог пытался сам себя успокоить набравшись смелости шагнул на проходную. Грозный располагался в самом старом крыле больницы Эндревич — Стоун. Изначально это было игральное здание построенное из красного кирпича. Затем в 2000 году оно стало постепенно обрастать огромными уродливыми пристройками. В глубине этого комплекса и находился Гроуверд. Единственным, было то, что указывало на каких-то страшных пациентов энергетика таилась в стенах, больничных палат повсюду стояли камеры, даже торчали на алюминиевых заборах, словно наблюдающие хищные птицы. Стюард, где располагалась стойка регистраторы, её постарались сделать уютной. В гостиничном зале стояли большие красные диваны, на стенах висели неловкие, будто созданные детскими, руками рисунки, выполненные пациентами больницы. Здесь Гроуверд напоминал моей памяти скорее детскую художественную школу, чем надёжно охраняемую психиатрическую больницу для преступников. Вскоре ко мне подошёл мужчина высокого роста на его лице я увидел сияющую улыбку он протянул руку: — Здравствуйте! Позволье представиться Иннокентий, старший медбрат. Добро пожаловать в Гроуверд! К сожалению, в роли встречающей международной делегации только я, — пошутил он. С его лица всё также по-прежнему не сходила улыбка. Иннокентий отличался приятным опрятным внешним видом и крепким мускулистым телосложением. На вид я бы дал ему около сорока пяти. У него были тёмные волосы, над краем белого халата воротничка виднелась небольшая часть татуировки — вьющийся вверх по шее утонченный узор. От Иннокентия пахло табачным дымом и ударяющимся в ноздри запахом лосьона после бритья. Несмотря на легко проскальзывающий в речи французский старшего медбрата Иннокентия для меня он был безупречен. — Я переехал сюда в Германию из Франции восемь лет назад, — рассказывал он. — Сначала он ни единого слова по-французски не знал. А через два года уже говорил и понимал его без всяких затруднений. — Конечно я в восторге! — Французский выучить на самом деле легко. Попробовали бы вы освоить уроки языка по-Тайскому! — Иннокентий рассмеялся и, сняв с пояса серебряное кольцо со звякающими друг о друга ключами, вручил их мне. — Эти ключи от одиночных палат, а вот коды доступные к больничным отделениям. — Ничего себе! В Бразилии всё было гораздо скромнее и соблюдались рамки приличия. — Неделю назад нам пришлось серьёзно повысить уровень защиты. С тех пор сюда в больничную палату перевели Стефани Майор… — А кто такая Стефани Майор? Вместо ответа Иннокентий кивком указал на женщину, появившуюся из двери позади стойки регистрации. В чертах её лица угадывалось карибское происхождение. Лет сорока шести, на голове безупречное неотразимое женственное каре. — Стефани Майор, она является управляющей в Гроуверде, — сухо улыбнувшись, представилась женщина. Её рукопожатие оказалось намного крепче и решительнее, чем у Иннокентия, и гораздо менее равнодушным. — Как управляющая Гроувердом я уделяю первостепенное внимание безопасности, — заявила Стефани. — Это касается и пациентов, и больничного персонала. Если вам не обеспечена должная безопасность, значит, она не обеспечена и пациентам. — Стефани выдала мне небольшое устройство (сигнализацию, на случай нападения). — Всегда держите его под рукой: не нужно просто оставлять его в этом кабинете. Я с трудом поборол в себе желание произвести фразу «слушаюсь, мэм!». С {suggestion} Стефани лучше не ссориться, иначе проблем не из8. Я всегда придерживался подобной тактики со строгими начальницами: не спорил, не высовывался, и всё было прекрасно. — Приятно с вами познакомиться, — с улыбкой произнёс я. Стефани кивнула, в ответ, но не улыбнулась: — Иннокентий вас проводит. Затем Стефани развернулась и, больше не взглянув на меня, ушла. — Пойдёмте, за мной — позвал Иннокентий. И я последовал за ним к массивной стальной двери, ведущей в само отделение. Тут же рядом с металлодетектором дежурил охранник. — Думаю, вас учить не надо, — произнёс Иннокентий. — Никаких острых предметов, ничего, что может быть использовано как оружие. — Зажигалки тут тоже нельзя, использовать — добавил охранник, выуживая её у меня из кармана и глядя с осуждением. — Прошу прощения, я совсем забыл! — извинился я. — Я провожу вас в кабинет. — Иннокентий жестом пригласил меня следовать за ним. — Сейчас все на общем собрании, поэтому здесь так тихо. — Я могу к ним присоединиться? — спросил я. — Не хотите для начала устроиться в кабинете? — изумился Иннокентий. — До кабинета я могу дойти и потом. Вас не затруднит проводить меня на собрание? — Ну что — ж как скажете. — Иннокентий пожал плечами. — Тогда нам сюда. И мы пошли по длинным коридорам, отделенным друг от друга запертыми дверьми. Ритмично закрывались двери, лязгали и уезжали в пазы при открытии мощные штыри, поворачивались в замках ключи. Мы продвигались вперёд с черепашьей скоростью. Судя по виду коридоров, ремонт здесь не проводили уже несколько лет: краска на стенах облупилась, помещения пропитались слабыми затхлыми запахами плесени и разложения. — Ну вот мы пришли, — проговорил Иннокентий, останавливаясь перед одной из закрытых дверей. — Заходите. — Благодарю вас. Пару мгновений и я собирался с мыслями, а открыл дверь и шагнул внутрь. Глава 61 Собрание проводилось один или три раза каждый день и представляло собой нечто среднее между административным совещанием и сеансом групповой психотерапии. На повестке дня обсуждались насущные вопросы, конкретно касающиеся психиатрической больницы в целом и лечения конкретных пациентов в частности. Это была, если говорить словами профессора Диомидикса, попытка вовлечь пациентов в собственное лечение и побудить их нести ответственность за свое состояние. Не стоит и говорить, что этот метод не всегда срабатывал. Прошлое Диомидикса, связанное с сеансами групповой терапии, означало, что Диомидикс любил проводить разного рода собрания и особенно поощрял совместную работу с коллегами. Видимо, Диомидиксу очень часто нравилось выступать перед аудиторией. В этом мне он напоминал театрального героя. Профессор поднялся со своего места и шагнул мне на встречу с распростертыми объятиями. — Бренд! А вот и вы! Добро пожаловать! Диомидикс говорил с едва уловимым французским акцентом, который почти исчез за те сорока пяти лет, что за эти годы он прожил во Франции. Статный, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, в этом энергичном озорном человеке скрывался юный молодой человек и больше напоминал легкомысленного двоюродного брата, чем психотерапевта. Однако это не означало, что Диомидикс не уделял должного внимания своим пациентам. Напротив, утром он приезжал в Гроуверд первым, ещё до прихода уборщиц, в своём кабинете засиживался допоздна, после того как на дежурство заступала вечерняя смена, а то было что Диомидикс ночевал в своём кабинете на кожаном диване. Трижды разведенный профессор шутил что самым удачливым оказался третий брак, когда он связал свою жизнь с Гроувердом.