— Вот мне интересно, что именно вы бы хотели для себя выяснить? К примеру, не робкого ли я десятка? Надеюсь, теперь понятно, что меня не так — то уж и просто напугать. Кидайтесь на меня сколько угодно — я всё выдержу. Элисон смотрела сквозь зарешеченное окно на свинцово — серое небо. Я сделал небольшую паузу, затем продолжил: — Я должен кое-что вам рассказать, Элисон. Пожалуйста, поймите, что я вам не враг. Очень надеюсь, что однажды, вы поймёте это. Безусловно, чтобы добиться человеческого доверия, нужно какое-то время. Мой собственный психотерапевт любила говорить, что тесная связь требует наличия аналогичного опыта, тогда можно получить ответы на свой вопрос. И такие вещи в один миг не случаются. Элисон уставилась на меня своим непроницаемым взглядом. Шли секунды. Минуты. Это больше напоминало тест на выносливость, чем психотерапевтический сеанс. С какой бы стороны я ни пытался зайти, везде неизменно упирался в тупик. Возможно, я действительно тратил время впустую. Похоже, Крист верно отметил, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Что же я тут тогда делаю? Зачем карабкаюсь на борт этой развалины, да ещё и привязываюсь к матче? Чтобы погибнуть на дне морском? Ответ на все мои заданные вопросы, как вы понимаете, находился в кресле напротив. Говоря словами профессора Диомоса, Элисон, словно молчаливая сирена, манила меня к верной погибели. Я дошёл до главной точки. От отчаяния мне хотелось прокричать ей: «Ну, скажите вы хоть что-нибудь!!! Что угодно!!! Просто поговорите со мной!!! Но я поступил иначе, рискнув нарушить правила ведения сеанса. Мне надоело ходить вокруг да около, и я перешёл непосредственно к главному делу. — Предлагаю поговорить о вашем молчании, — заявил я. — Что оно означает? Каково это — всё время держать рот на замке? И самое главное: почему вы перестали со мной разговаривать? Элисон смотрела куда-то в другую сторону. Интересно, слушала ли она меня вообще? Глава 16 — Сижу я тут с вами, значит, а в голове всё время маячит картинка: человек, др адской боли кусающий свой кулак, чтобы только не заорать, лишь бы сдержать рвущийся наружу крик. Помню, когда я сам начинал ходить к психотерапевту, то очень старался не заплакать. Я дико боялся, что не выдержу и утону в своих собственных слезах, когда «плотину» наконец прорвет. Возможно, и вас обуревают схожие чувства. Вот поэтому я готов ждать, пока вы не почувствуете себя в полной безопасности рядом со мной, пока вы не поймёте, что не утонете в водовороте вырвавшихся из — под контроля эмоций. Я буду топтаться в этом бурном потоке здесь, вместе с вами. Снова тишина. — В работе я придерживаюсь релятивистского похода, — проговорил я. — Вы знаете, что это означает? И снова в ответ я слышу молчание. — Это означает, что Фредерик кое в чем всё — же ошибался. Вопреки его убеждению, психотерапевт никак не может быть «чистым листом». Мы всё время невольно выдаём о себе массу информации: например, по цвету моих носков или по тому, как я сижу и разговариваю, обо мне можно узнать ещё очень многое. Несмотря на все мои попытки не раскрываться, я тем не менее показываю вам, кто я такой на самом деле. Элисон посмотрела на меня. Она смотрела словно в упор, её подбородок слегка подрагивал. Неужели в этих голубых глазах светился вызов? По крайней мере, она отреагировала на мои слова! Я уселся в кресле поудобнее и продолжил разговор: Глава 17 Необязательно быть психологом, чтобы о чём-то догадаться: Кэти оставила ноутбук открытым, желая (по крайней мере, подсознательно) дать мне в руки доказательства о своей неверности. Ну что ж, теперь я их сам получил. Теперь я знал всё наверняка. Поздним вечером когда Кэт вернулась, я не стал закатывать сцену ревности — я притворился спящим, а утром ушёл на работу, пока Кэт ещё не проснулась. Я избегал Кэт — точнее, пытался избегать самого себя. Я находился в состоянии шока. Я понимал, что нужно срочно взглянуть правде в лицо — даже если потеряю самого себя. «Возьми себя в руки Бренд!» — бормотал я, сворачивая очередной косяк. Выкурил его в приоткрытое окошко, а потом, слегка под кайфом, отправился на кухню за вином. Бокал выскользнул из моих рук, я попытался подхватить его во время падения, однако мне не удалось. От удара о столешницу бокал разбился, во вдребезги и я по инерции приложился рукой к острому осколку стекла, перерезав себе палец. Всё вокруг меня тут же оказалось в крови. Кровавое пятно алело на разбитом бокале, кровь текла по моей руке и смешивалась с лужицей белого вина, пролитого на стол. Я кое-как оторвал кусок бумажного полотенца и попытался потуже обмотать палец, чтобы остановить кровотечение. Затем поднял руку над головой и смотрел, как вдоль запястья к локтю бежали тонкие алые ручейки: они сливались и расходились, имитируя сложный узор вен. Я задумался о Кэт. Случалось ли в моей жизни катастрофа или просто что-то болело, на душе я всегда обращался за поддержкой к супруге. Мне было необходимо нужно, чтобы она присматривала за мной. Вот и сейчас я чуть не позвал её на помощь… Не успела эта мысль промелькнуть в моей голове, как перед мысленным взором возник образ двери, которую я быстро захлопываю и запираю на ключ, надёжно отделяя от себя Кэт. Отныне моя жена исчезла навсегда. В моей жизни её больше нет. Мне жутко хотелось заплакать, но слёзы никак не шли: боль спряталась глубоко внутри, под толстым слоем грязи и дерьма. — Чёрт, — бормотал я, — Ох боже мой черт… В какой-то задумчивый момент я уловил тиканье наручных часов. Звук впервые показался мне непривычно громким. Я нарочно стал вслушиваться, чтобы остановить бешеный водоворот своих мыслей. Тик — так, тик-так… Хор голосов в моей голове постепенно набирал свою мощь. С чего я вообще взял, что Кэт никогда мне не изменяла? Это кажется просто невозможно. Это было бы неизбежно. Кто я для неё такой, чтобы она хранила мне верность? Это в любом случае произошло бы. Я никогда в жизни не был для неё достаточно хорошим мужчиной. Я всего-навсего бесполезный, ни к чему не пригодный уродец — я для неё пустое место. Ясное дело, рано или поздно она устала бы от меня. Я впредь не заслуживал Кэт. Я не заслуживал хорошей жизни с ней в принципе… Адский хор орал снова и снова, обрушивая на меня одну ужасную мысль за другой. Оказывается, я настолько плохо знал свою супругу. Прочитав её электронные письма, я наконец понял, что живу с мало знакомым мне человеком. Наконец-то я разглядывал её истинное положение дел: Кэт не спасала меня вовсе. Она вообще не могла никого спасти. Она — не героиня, достойная восхищения, а всего — лишь испуганная девчонка, живущая одним враньем и хитрыми уловками. Красивая легенда про нас, которую я сам и сочинил, радости и горести, планы, то общее, что в нас было, и наши различия, и наша жизнь, которая казалось такой устойчивой и защищённой, — всё рассыпалось в один миг, словно карточный дом от дуновения сильного ветра. В моей памяти всплыла неудавшаяся попытка самоубийства в университете: я разрываю неловкими от холода пальцами упаковки с парацетамолом. Сейчас меня накрыла такая же беспросветная тьма. Мне хотелось только одного — свернуться клубочком и просто умереть. Я подумал о своей матери. Может, ей позвонить? Обратиться за помощью в момент отчаяния и нужды? Я представил, как она отвечает на звонок, говорит дрожащим голосом. То, как сильно дрожал голос моей матери, зависело от настроения моего отца и от того, пила ли она или нет. Она конечно, выслушает с глубоким сочувствием, но мыслями она будет не со мной рядом: одним глазом мама вынуждена присматривать за психически — больным отцом, наблюдать за ним как за беспомощным маленьким щенком который ещё не в состоянии отправиться во взрослую жизнь. Чем же она сможет мне помочь? Как одна тонущая крыса может спасти другую? Мне нужно было выбраться из квартиры. Я задыхался — здесь, именно в этом месте, наполненном вонью этих красных хризантем. Вон отсюда! На свежий воздух! Засунув руки в рукава и опустив голову, я быстро шагал по улицам. Метался по городу без намеченной цели, прокручивая в голове наши с Кэт отношения. Внимательно анализировал, припоминал малейшие подробности и всё искал зацепку. Думал о некоторых странностях в поведении Кэт:, резкие перепады настроения, внезапные поездки, как часто она в последнее время возвращалась домой в очень позднее время. А ещё мне на память пришли адресованные мне ласковые записки, которые Кэт прятала в самых ценных неожиданных местах, моменты нежности и настоящей, неподдельной любви. Возможно ли это? Неужели она всё это время пряталась от меня? Или притворялась что на самом деле любит или когда-нибудь любила? Неожиданно вспомнилось мимолетное сомнение, закрывшееся в глубину души во время встречи с подругами моей жены. Все они были актрисами. Громкие, самовлюбленные, напряжённые. Одна за другой сыпали рассказами о себе или других не известных мной людей. Я будто перенесся на много лет назад и вновь одиноко топтался возле школьной игровой площадки, глядя на то, как играют другие дети. Тогда я убедил себя, что Кэт вовсе не такая, как все и её друзья она несомненно отличалась от них. Но на деле оказалось, что это я сам себя обманывал. Если б я впервые увидел Кэт в окружении подруг, в тот первый вечер в баре, то наверное это бы оттолкнуло бы меня от неё подальше? Это вряд-ли. Ничто не могло помешать нам стать парой влюблённых: я знал, что Кэт уготован мне, с того самого момента, как я впервые увидел её в белом кружеве платье до пола. Что же мне теперь делать? Разумеется открыто высказать своё недовольство! Поведать обо всём, что я тогда увидел. Поначалу она, конечно, станет отпираться. А потом, осознав, что правду не утаишь, признается в своих грехах и упадёт на колени, обуреваемая угрызениями совести. Будет молить о прощении. Ведь именно так? А если засмеяться мне в лицо, развернётся и уедет навсегда? То, что же тогда?! Из нас двоих в случае разрыва отношений я потеряю больше. Это же очевидно. Кэт наверняка выживет. «Я кремень», — часто говорила она. Кэт снова встанет на ноги, отряхнет с души, словно это дорожная пыль, воспоминания о прошлом и уверенно забудет обо мне. Зато я её не забуду никогда. Разве я смогу забыть её? Без Кэт меня снова ждут пустота и полное одиночество, жалкое существование, которое я влачил раньше. Я никогда не найду такую, как Кэт, больше не испытаю волшебство особой связи с другим человеком, не переживу те глубочайшие эмоции, которые возникают, только если любишь по — настоящему. Кэт — любовь всей моей жизни. Моя жизнь!.. Я понял, что не готов отказаться от неё. Ещё не готов. Пусть Кэт и предала меня, я всё равно любил её. Наверное, я просто сошёл с ума… Над моей головой пронзительно крикнула птица. Вздрогнув от неожиданности, я остановился и посмотрел вокруг. Оказалось, что я ушёл дальше, чем когда-то планировал. Я с удивлением сообразил, куда именно привели меня ноги: через пару улиц находился дом Иланы. В критический момент я неосознанно потянулся к своему психотерапевту, что неоднократно делал в своём прошлом. Здорово же меня накрыло — ведь я почти готов позвонить в звонок и попросить о помощи… А почему бы и нет? Да, я вёл себя слишком непрофессионально, так не делается, но я был в отчаянии и очень нуждался в совете. Вскоре я уже стоял у знакомой мне белой двери и жал на кнопку звонка. Через пару секунд внутри послышались шаги, в прихожей вспыхнул яркий свет, и Илана приоткрыла дверь, оставив наброшенной цепочку. Она ужасно постарела. Наверное, ей уже за семьдесят. Она очень сильно похудела, стала меньше ростом и немного сгорбилась. Поверх белой ночной сорочки Илана набросила коричневый кардиган. — Кто здесь? — спросила она, подслеповато вглядываясь в кромешную темноту. — Здравствуйте, Илана, — отозвался я, шагнув ближе к яркому свету. Илана тут же узнала меня. На лице пожилой женщины отразилось недоумение. — Бренд, что ты здесь делаешь… — Её глаза метнулись от моего лица к пораненному и наспех замётанному пальцу. Сквозь повязку сочилась кровь. — Ты в порядке? — Нет не совсем. Можно зайти в дом? Мне очень нужно с вами поговорить. Илана ни мгновения не колебалась. — Конечно. Входи. — Она кивнула с обеспокоенным лицом и, сняв цепочку, распахнула дверь настежь. Глава 18 Я шагнул внутрь дома. — Чаю хочешь Бренд? — заботливо спросила Илана по пути в гостиную. Комната осталась точно такой, же как я её и запомнил: большой ковёр, плотные красные шторы, на каминной полке тикают серебряные часы, рядом кресло и кушетка с выцветшей синей обивкой. Мне сразу стало на душе спокойно. — Если честно, то я бы сейчас не отказался от чего — нибудь покрепче, — сообщил я. Илана кинула на меня быстрый внимательный взгляд, но она не отказалась угостить меня выпивкой, чего я втайне почти ожидал. Она налила стакан шерри и вручила мне. В силу привычки я уселся на дальний левый край кушетки, а руку положил на подлокотник, как делал каждый раз, когда приходил сюда на сеанс психотерапии. Ткань на подлокотнике истиралась от нервно трепавших её пальцев многочисленных пациентов Илана. Вино оказалось тёплым, приторным до тошноты, однако я допил до дна. Я отчетливо ощущал на себе взгляд Иланы — пристальный, но не давящий, не создающий неловкости. За девятнадцать лет нашего знакомства она ни разу не заставила меня почувствовать дискомфорт. Вот и сейчас терпеливо ждала, пока я молча глотал шерри. — Меня посетило странное чувство: сижу здесь со стаканом вина. Знаю, что не в ваших правилах предлагать пациентам алкоголь, — наконец подал голос я. — Ты мне больше не пациент, а просто друг давнего знакомства. И, похоже, тебе самому сейчас не помешает помощь друга. — Неужели я настолько плохо выгляжу? — К сожалению, да. Судя по всему, причина очень серьёзная. Иначе ты бы не пришёл без приглашения в двенадцать часов ночи. — Вы правы Илана… Мне просто больше не к кому пойти. — Рассказывайте, Бренд. Что случилось? — Даже не знаю, с чего мне начать. — Давайте — ка с самого начала. Глава 19 Я сделал глубокий вдох и стал рассказывать Илане обо всём, что произошло. Я признался, что вновь курить марихуану, что делал это втихаря, и как под кайфом прочёл переписку Кэт и узнал об её измене. Я спешил и задыхался, стремясь поскорее скинуть камень с души — будто на исповеди. Илана с непроницаемым выражением лица слушала не перебивая. Было сложно понять что — либо по её выражению лица.