Оказалось, что за стенами храма итальянцы весьма дружелюбны и экспансивны. Некоторые приветливо махали руками Алексии и ее спутникам. Леди Маккон это несколько раздражало: она ведь даже не знакома с этими людьми, да и не имеет особого желания знакомиться, а они ей машут! Это как-то обескураживало. Кроме того, вскоре стало очевидно, что высокоодаренная гувернантка Алексии многое упустила, когда учила ее итальянскому. Она никогда не упоминала, что итальянцы объясняются главным образом при помощи жестов. Хотя свои чувства местные выражали, на вкус Алексии, слишком громко, смотреть на них было настолько же приятно и забавно, как и слушать. Как ни отвлекали внимание разные удивительные зрелища вроде мужчин без рубашек, гонявших ногами резиновые мячи по берегу Арно, и этот танцующий язык, леди Маккон все же заметила неладное. — За нами следят, верно? Мадам Лефу кивнула. Алексия остановилась посреди моста и будто невзначай оглянулась через плечо, прикрывшись парасолем. — Право, если они не хотят, чтобы их заметили, могли бы и не надевать эти нелепые белые ночные рубашки. Подумать только — расхаживать по улицам в таком виде! — Священные туники благочестия и веры, мадам, — поправил хозяйку Флут. — Ночные рубашки, — стояла на своем Алексия. Они двинулись дальше. — Я насчитала шестерых. А вы? — Алексия говорила тихо, хотя наблюдатели держались пока в отдалении и не могли их услышать. Мадам Лефу поджала губы: — Да, что-то в этом роде. — Полагаю, с этим ничего нельзя поделать. — Ничего. Площадка для посадки дирижаблей во Флоренции располагалась прямо в саду Боболи — огромном, роскошном парке с террасами, раскинувшемся во всем своем великолепии позади самого внушительного замка, какой леди Маккон когда-либо доводилось видеть. По правде говоря, Палаццо Питти походил скорее на темницу, пусть и необычайно красивую и гармоничную в архитектурном отношении. Им пришлось обойти громадное здание кругом, чтобы выйти к воротам сада, в который их пропустил таможенный чиновник в форменном мундире. Сад был довольно красивый и изобиловал пышной растительностью. Площадка для дирижаблей располагалась прямо за дворцом, на той же террасе. В центре ее возвышался какой-то египетский обелиск, служивший для привязки тросов, хотя сейчас ни одного дирижабля на стоянке не было. Камера хранения багажа и зона ожидания располагались в перестроенной древнеримской беседке. Чиновник, ответственный за выдачу багажа, охотно проводил их в камеру хранения, где Алексия нашла свои чемоданы, скромные дорожные сумки мадам Лефу и потрепанный саквояж Флута, любезно присланные месье Труве. Когда они начали разбирать свои вещи, Алексия заметила краем глаза, как мадам Лефу схватила какую-то маленькую штучку, лежавшую поверх ее шляпной картонки, но что это было, не разглядела. Она хотела спросить, но тут к ней подошел клерк — с просьбой поставить подпись на квитанции. Она расписалась, клерк взглянул на подпись, прочитал имя и вдруг сделал удивленное лицо: — Ла дива Таработти? — Да. — A-а. Я… — он неопределенно покрутил в воздухе рукой, видимо, тщетно стараясь припомнить английские слова, — иметь одна вещь для вас. Он поспешно отошел и через минуту, вернувшись, протянул Алексии то, что немало удивило и ее, и ее спутников. Это оказалось письмо на имя ла дива Алексия Таработти, подписанное круглым, размашистым почерком. И оно пришло не от месье Труве, как мог бы предположить любой здравомыслящий человек. О нет — письмо было от миссис Танстелл! Алексия удивленно повертела в руке конверт. — Ну что тут скажешь — видимо, от Айви никуда не скрыться, она везде настигнет! — Лучше и не думайте об этом, мадам, — с чувством отозвался Флут и торопливо отошел, чтобы нанять повозку. Клерк любезно протянул Алексии нож для разрезания писем, и она вскрыла письмо. «Моя милейшая, дражайшая Алексия, — так пышно оно начиналось, не обещая и в дальнейшем ничего более здравого. — Без тебя тут в Лондоне жизнь просто кипит! Просто кипит, я тебе скажу! — послание отличалось характерной для Айви хаотичной пунктуацией и путаницей в словах. — Танстелл, гений и душечка, получил главную роль в зимнем сезоне в опере „Пенни-фартинг“ в Фортвимси-ниа-Хэм! Можешь себе представить? — Алексия всеми силами старалась от этого воздержаться. — Мне неловко в этом признаваться, но из меня выходит в некотором роде недурной коммерсант, или, если перефрезеровать, — Алексия тут же представила себе Айви за фрезерным станком, — настолько хороший, что это угрожает душевному спокойствию моей матери. Передай, пожалуйста, мадам Лефу, что дела в ее шляпном магазине идут превосходно, и я даже произвела там некоторые улучшения». Алексия поделилась этими сведениями с француженкой, и та сразу побледнела. — Еще ведь и недели не прошло. Много ли вреда она могла наделать за такое короткое время? — судя по голосу мадам Лефу, она пыталась успокоить сама себя. Алексия продолжила чтение. «Я краснею, когда пишу это, но я, сама того не желая, вызвала волну всеобщего помешательства на новом фасоне наушников для полетов на дирижабле. Мне пришла в голову мысль прикрепить к ним с внешней стороны парижские накладные локоны, чтобы юные леди-путешественницы могли щеголять замысловатыми прическами и при этом не мерзнуть. Такие наушники-локоны, как я их называю, хороши еще тем, что принимают на себя большую часть того, что могут сотворить с волосами эфирные потоки. И что я тебе скажу, Алексия, — спрос на них сумасшедший! Только сегодня утром по меньшей мере три модных журнала назвали их последней новинкой среди предметов гардероба, необходимых каждому путешественнику! Прилагаю вырезку, чтобы ты могла убедиться». Алексия прочла этот отрывок вслух для мадам Лефу, а затем протянула ей вырезку из газеты. «И еще одна шокирующая новость: отважный капитан Фезерстоунхоф объявил о своей помолвке с мисс Уиббли, хотя та только-только вышла из пансиона благородных девиц! Это событие имело неприятные последствия в виде новых слухов, что он бросил твою младшую сестру ради какой-то институтки, к тому же персоны нон грата, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Вряд ли ты удивишься, если я скажу тебе, что весь Лондон гудит, обсуждая предстоящую свадьбу! От души надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии. Навсегда твоя лучшая подруга Айви». Алексия с улыбкой сложила листок пополам. Приятно было получить весточку из простой обыденной жизни, где нет ни тамплиеров, крадущихся за тобой по улицам Флоренции, ни погонь вооруженных трутней — словом, никаких более серьезных забот, чем мисс Уиббли, ставшая вдруг «персоной нон грата». — И что же вы об этом думаете? Мадам Лефу бросила на Алексию лукавый взгляд: — Только что из института благородных девиц, говорите? — Я понимаю, это шокирует. Девицы, только что вышедшие из пансиона, по большей части похожи на суфле: пухлые, чересчур податливые внутри, и, главное, их очень легко испортить. Мадам Лефу засмеялась: — Да еще наушники с прикрепленными локонами. Как там говорят у вас в Англии? Ну и ну! Флут вернулся с пони и рессорной двуколкой для чемоданов. Алексия улыбнулась, но, хоть ей и не хотелось это признавать, была немного разочарована. Она не могла не заметить, что в письме Айви не было ни единого упоминания ни о лорде Макконе, ни о стае Вулси. Либо подруга предпочла умолчать об этом из осторожности (что было примерно настолько же вероятно, как если бы Флут вдруг пустился плясать ирландскую джигу), либо лондонские оборотни стараются не привлекать к себе внимания света. — Этак вы можете ненароком сделаться единственной владелицей высокодоходного бизнеса по продаже наушников-локонов. Мадам Лефу перевернула газетную вырезку и замерла. Лицо у нее вытянулось. — Что с вами? Женевьева, вам дурно? Изобретательница без слов протянула вырезку Алексии. На ней уместилась не вся статья, а лишь ее часть, но и этого было довольно. «…удивил всех нас, опубликовав в „Морнинг пост“ свои извинения перед женой. Он утверждает, что все предшествующие слухи и обвинения были ложными, притом возникшими по его вине, что ребенок его и что этот ребенок являет собой чудо современной науки. Ходят различные слухи, с какой целью граф сделал это опровержение. Саму леди Маккон никто не видел с тех пор, как…» Колени Алексии, до сих пор служившие ей довольно надежными опорными конструкциями, вдруг ослабли, и она тяжело осела прямо на каменный пол таможенного склада. — О-о… — только и выговорила она, потому что ничего другого не приходило на ум, а следом добавила: — Черт возьми. А потом, к удивлению всех, в том числе и своему, расплакалась. И не как-нибудь там деликатно, аккуратными слезинками, как истинные леди, — нет, она зашлась в неприлично громких рыданиях, словно малое дитя. Мадам Лефу с Флутом ошеломленно уставились на нее. Алексия все плакала и плакала. Перестать она не могла, как ни старалась. Наконец мадам Лефу вышла из оцепенения, склонилась к подруге и заключила ее в объятия — пусть костлявые, но все же успокаивающие. — Алексия, дорогая моя, что с вами? Ведь это же хорошая новость? — У-у-ублю-у-удок! — прогудела Алексия. Мадам Лефу явно растерялась. Алексии стало ее жаль, — и она предприняла еще одну отчаянную попытку взять себя в руки, чтобы все объяснить. — Я уже так привыкла на него злиться! — Так вы плачете, потому что больше не можете злиться на него? — Нет… Да! — ревела Алексия. Флут протянул ей большой носовой платок. — Это слезы облегчения, мадам, — объяснил он француженке. — А-а, — мадам Лефу ласково, осторожно промокнула кусочком ткани мокрое, все в красных пятнах лицо подруги. Алексия поняла, что выставляет себя на посмешище, и попыталась встать. Слишком много всего одновременно бурлило в голове, и из глаз все текло и текло. Она глубоко, прерывисто вздохнула и трубно высморкалась в носовой платок камердинера. Мадам Лефу гладила ее по спине, все еще поглядывая на нее озабоченно, но Флут уже смотрел в другую сторону. Алексия проследила за его взглядом. Четверо крепких молодых людей деловито шагали через сад прямо на них. — Это определенно не тамплиеры, — убежденно проговорила мадам Лефу. — На них нет ночных рубашек, — согласилась Алексия и принюхалась.