— Шон Доннеллан? — повторил он, когда они назвали ему имя ирландца несколькими секундами ранее. Они сидели за кухонным столом Родди, окруженные обломками его непутевой жизни, молчаливо надеясь на информацию. Хелен и Том выжидающе смотрели на него, ожидая, что Родди даст показания по делу и единолично разрешит загадку тела-на-поле. — Он приехал в деревню перед войной, — подтолкнула Хелен, — мы не знаем почему. Родди медленно покачал головой. — Мне жаль, — сказал он, прежде чем, наконец, признаться, — никакие колокольчики не звенят. Затем он показала в направлении передней части дома. — Пойдемте, — сказал он им. Они проследовали за Родди по коридору. — Куда мы идем? — спросила Хелен. — Проконсультироваться с Оракулом, — сказал Родди. Он поднялся по лестнице, бросив через плечо: — Не оступитесь. Они осторожно переступали через стопки старых книг, любезно составленных на лестнице в уникальной системе файлов Родди, пока он не найдем им постоянный дом. Они поднялись по второму пролету ступенек и вышли в большой лофт с низким потолком, который был долей Родди от верхнего этажа старой школы, который был поделен так, чтобы каждый дом имел свой собственный лофт. Родди щелкнул переключателем, и голая лампочка, висевшая в центре комнаты, осветила беспорядочную сцену, по сравнению с которой кухня стала выглядеть чистой. Пыльная комната была наполнена старой техникой, выглядевшей, будто ее позаимствовали из музея: каток для глажки белья, твердый металлический каркас обрамлял старую швейную машинку. Груда составленных виниловых пластинок на семьдесят восемь оборотов стояла рядом с граммофоном в шкафчике из орехового дерева, который располагался по соседству со старым креслом-качалкой. Стиральная машина сороковых годов стояла в деревянном окружении: разбитый туалетный столик, напольная лампа исключительной уродливости и две прикроватные тумбочки. Тут и там были вазы и старые горшки, пивные керамические кружки и оловянные высокие кружки были разбросаны посреди других памятных вещиц минувших лет. Все было беспорядочно расставлено у низких покатых стен верхнего этажа, присутствовал заплесневелый запах от векового здания и от его древнего содержимого. Оказалось, что это частная коллекция Родди, на самом деле, предмет его гордости и радости. — Та-да! — сказал Родди. — Что? — спросил Том. — Архив, — сказал ему Родди, удивившись, что Том не понял важности этого места. — Все здесь. Том посмотрел еще раз и заметил огромную стопку картонных коробок, составленных в дальнем конце чердака. Затем его глаза привыкли к относительному полумраку, и он заметил поблизости два металлических шкафчика. Родди зашагал по направлению к ним, половицы тревожно скрипели под его ногами, и Том наполовину был уверен, что Родди провалится сквозь пол, но тот дошел до шкафчиков и выдвинул ящик, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. — Если бы это случилось в этой деревне, — сказал он им с гордостью, — это будет здесь. Хелен хотела сказать что-нибудь вдохновляющее, но она чувствовала угнетение от огромного количества бумаг, которые скопил Родди. Если каждая коробка была заполненной, это займет часы, даже дни, чтобы их просмотреть, и нет никакой гарантии, что они обнаружат что-то. — Я думал, ты будешь довольна, — сказал он. — Это замечательно, Родди, спасибо, — выдавила она из себя. Он одарил ее гордой улыбкой. — Газеты, местные журналы, протоколы заседаний совета, школьные записи, любительские драматические постановки, рождения, смерти и браки. Это все здесь: тщательно помечено, рассортировано и разложено, — он снова улыбнулся. — Если этот парень отметился здесь как-то, пока был здесь, его имя будет где-то упомянуто. Мне нужно ненадолго выйти, но я верю, что вы будете обращаться с моим архивом со всем уважением, которого он заслуживает, так что можете оставаться и приступать к поиску. Я вернусь через несколько часов. Родди спустился по лестнице. Когда он ушел, Хелен посмотрела на груды записей, а затем посмотрела на Тома, который пожал плечами. — Хорошо, ладно, — сказал он. — Я начну с коробок, а ты займись картотекой. Том подтащил первые две коробки к себе и сел на пол. Он начал вытаскивать бумаги и просматривать их одну за другой, сортируя их в аккуратные стопки, которые отправятся прямиком в коробку, когда он закончит с ними. — Как только ты прочитаешь что-то, Бога ради, положи это в кучу на другом конце комнаты, я не хочу просматривать ничего из этого дважды. — Хорошо, — сказала Хелен, начиная извлекать файлы из картотеки Родди, — но это может занять несколько часов. Том улыбнулся. — У тебя на уме другое место, где бы ты хотела быть больше, чем здесь? — спросил он, широко обведя рукой заплесневелую комнату. — Ничего не приходит на ум. Она горько улыбнулась, затем упала в старое кресло-качалку, положив первую кучку пыльных бумаг к себе на колени одновременно с этим. *** Рождественский визит прошел не хорошо. Это было не так, как он хотел. Он запланировал все заранее, даже взял отгул на работе, который предполагал подготовку всего, что она обычно любила в свой особенный день, ее так называемый день рождения; так как оно проведет свой двенадцатый день рождения со своей сукой матерью. Линдси всегда нравилось в парке, когда она была маленькой, даже когда шел дождь, а ее мать всегда винила его, когда их дочь приходила домой в грязной одежде, когда все, что он пытался сделать, так это порадовать свою маленькою дочь. Как и следовало ожидать, в этот раз снова шел дождь, но он не думал, что она станет возражать. Они все еще могли покормить уток, и он пообещал ей после мороженное, но она лишь закатила глаза. Он не был уверен, почему. Теперь же он думал об этом, его дочь часто закатывала глаза, когда он учил ее жизни. От этого он чувствовал себя глупо, даже если был взрослым, а она все еще была ребенком, который абсолютно ничего не знал о мире. Они провели в парке немного времени, но она бесконечно ныла. — Пап, тут холодно, — детское преувеличение, воздух был лишь едва свежим, или же «Пап, идет дождь или ты не замечаешь»? — Не хитри, Линдси, — сказал он ей, но это лишь привело к еще большему закатыванию глаз и тому, что она уперла руки в бедра. Пришлось перейти к ланчу, в виду отсутствия у нее интереса находиться на улице. И нет, она не захотела идти в кафе, которое они посещали по особенным случаям. — Но тебе нравилось это место, когда ты была маленькой, — запротестовал он. — Да, вот именно, пап. Ему стало больно, он расстроился. Он ждал того момента, когда они пойдут сюда. Это стало бы радостью после месяцев питания дешевой дрянью, и вернуло бы назад воспоминания о счастливых временах, когда они втроем все еще были семьей, до всех этих ссор, мерзости и гнусности, о которых он старался не думать. — Хорошо, куда тогда ты хочешь пойти, Линдси? Где-то нам надо перекусить. — Я могу выбирать любое место? — спросила она, умоляюще. — В пределах разумного, — ответил он, затем упрекнул себя за то, что подумал, что она выберет какое-то дорогое место, чтобы поесть. Его маленькая девочка не была такой же, как женщины, с которыми он пытался встречаться, после того как его брак развалился. С теми, которые считали, что ты должен засыпать их подарками и потчевать ужинами, прежде чем они позволят с собой что-то делать. Линдси не была такой же, как и они. — Мы можем пойти в МакДональдс? Его дочь была обрадована такой перспективой, но он не мог вынести идеи об еще большем количестве тяжелой, жирной пищи. — Ох, нет, Линдси, не в МакДональдс. Может мы пойдем в какое-нибудь место получше? — О, пожалуйста! Девочка состроила гримасу боли, как будто он был самым несправедливым отцом за всю историю. Иногда, он чувствовал, что больше, на самом деле, не знает свою дочь. Вот что бывает, когда долго живешь не под одной крышей. Сейчас она была для него, как незнакомка. Он хотел схватить ее и трясти, приказать перестать меняться таким образом, оставаться такой, какой она была, когда была папиной маленькой девочкой. Вместо этого, он просто посмотрел на нее и сказал: — Ладно, только в этот раз, — и она снова просияла, но для него день уже был испорчен. У него началась одна из его головных болей, жгучая боль позади глаз, которая, как ему говорили, была связана со стрессом. — Круто! — закричала она, как только он уступил, ее настроение было таким же переменчивым, как погода, и его также тяжело было предсказать. Он не был уверен, как все пошло настолько неправильно с того момента, но все началось, когда они увидели парней постарше, которых она знала. Линдси сразу же пошла к ним, затем встала и флиртовала, пока он одиноко стоял в очереди за их ланчем, что, казалось, займет века, хоть предполагалось, что это фаст-фуд. Когда они, наконец, обслужили его, он отнес шаткий пластиковый поднос к столику у окна, настолько далеко от парней, насколько возможно. Линдси даже не обратила внимания, и, казалось, что забыла, что ее собственный отец вообще существует. Он наблюдал, как она оживленно размахивала руками, пока рассказывала им какую-то глупую историю; как она заливисто смеялась, перебрасывала волосы и практически вела себя, как ее мать. Он гадал, было ли уже слишком поздно для нее. Сколько еще он сможет спасать ее? Парни только ухмылялись, пытаясь выглядеть равнодушно, но он знал, чего они хотели. — Страдай маленькое дитя с приходом меня, — произнес он слова, пока наблюдал, как его дочь строит из себя дурочку. Он даже не понимал, что сказал их вслух, пока не поймал взгляд женщины поблизости, которая тотчас же отвернулась. Никто больше не слышал его, к счастью, но теперь он чувствовал себя дураком и злым. — Линдси, — позвал он, но она либо не слышала его, либо сделала вид, что нет, — Линдси! — затем, наконец, — Линдси! Твоя еда остывает! — так громко, что другие едоки, повернулись посмотреть на него, и он понял, что его лицо должно быть искажено от гнева. Молодая пара за соседним столиком опустила взгляд и обменялась взглядами, как, если бы он был каким-то ненормальным, которого молчаливо терпят, что разозлило его еще больше. Затем он увидел взгляд, который бросила на него Линдси, по сравнению с которым их неодобрение показалось пустяком. Ее лицо было картиной стыда и смущения. Она промаршировала к столу, театрально села и спросила: — Ты хоть когда-нибудь можешь вести себя нормально? — Еда, которую ты хотела, которую ты заказывала, — он теперь почти сжимал зубы, — в месте, в которое ты попросила меня привести тебя… остывает. — Да? — возразила она. — Ну, я больше не голодна. Глава 27 Теперь у каждого из них была огромная куча отбракованных бумаг, составленных аккуратно с одной стороны или помещенных обратно в коробки и отодвинутых подальше, чтобы избежать путаницы. Среди бумаг находились разнообразные записи, но не было никакого упоминания о пропавшем ирландце. — Если я увижу еще одну листовку о Коронации пятьдесят третьего года и сопутствующей уличной вечеринке, я порву ее на мелкие кусочки, — сказал Том. — Я с радостью поменяюсь с тобой, — сказала она ему. — Ты можешь забрать протоколы собраний женского института за тридцать лет. Поменяю твой чай и булочки на мой джем и Иерусалим. Они продолжили работать в тишине последующие полчаса, пока Том, наконец, не озвучил свои мысли.