На групповых фотографиях улыбаются, стоя рядом, мусульмане и иудеи, католики и протестанты, тутси и хуту, хорваты и боснийцы; подобные фотографии вызывают более сильные чувства, чем умилительные картинки со щеночками. Действенны ли эти программы? Зависит от того, какого «действия» мы ожидаем. По мнению одного из экспертов, Стивена Уорчела из Гавайского университета, эффект таких программ в целом благотворный: люди меньше боятся и усваивают более положительный образ Чужих, перестают воспринимать Чужих как однородную массу, видят промахи Своих и к себе начинают относиться как к нетипичному представителю Своих. Но все это лишь, что называется, «по горячим следам». К сожалению, подобные эффекты недолговечны. Участники программ редко поддерживают контакт; по данным одного из опросов, 91 % израильских и палестинских подростков потеряли связь. Постепенное снижение количества предрассудков обычно связано с рационализацией исключительности: «Да-да, большинство Чужих, конечно, ужасные, но мне попался один, который был очень даже клевый». Если трансформация происходит резко и основательно, то, заслышав новые идеи из уст свежеобращенного миротворца, к нему начинают подозрительно относиться уже и Свои. Например, ни один из тысяч участников ближневосточной программы «Семена Мира» не стал в результате активистом-миротворцем[510]. Давайте подумаем про последствия контакта вот с какой точки зрения: вместо того чтобы продолжать ненавидеть Чужих, как это делали наши предки, дождемся дня, когда мы рассердимся на Чужого за то, что он съел последнюю конфету, или включил отопление слишком сильно, или, как всегда, не положил на место пресловутое орало, перекованное из меча. Это уже прогресс. Суть этой точки зрения отсылает нас к упоминавшейся выше работе Сьюзен Фиске о том, что бессознательную реакцию миндалины на лицо Чужого можно изменить, если это лицо будет нами восприниматься как принадлежащее индивиду, а не просто представителю Чужих. Наша способность индивидуализировать самую монолитную массу монстров просто невероятна. Трогательный пример этому привела Пумла Гободо-Мадикизела в книге «Той ночью умер человек: Южноафриканская история о прощении» (A Human Being Died That Night: A South African Story of Forgiveness, Cape Town: David Philip, 2003). Гободо-Мадикизела выросла в поселке черных в обстановке апартеида Южной Африки, сумела получить и школьное, и высшее образование, а также кандидатскую степень по специальности «клиническая психология». С первых же дней свободы Южной Африки она работала в Комиссии по установлению истины и примирению. В ее задачу входило заставить людей задуматься о происходившем. Особенно значимой в деятельности Гободо-Мадикизелы стала работа с Юджином де Коком, человеком, чьи руки в буквальном смысле обагрила кровь эпохи апартеида. Он командовал особым элитным подразделением, организованным для борьбы с противниками апартеида; он лично руководил похищениями людей, пытками, убийствами черных активистов. Исследовательница проводила с де Коком допросы-интервью о его подразделении смерти. Будучи клиническим психологом, за 40 часов допросов она постаралась разобраться, что же за человек оказался перед нею. Как и ожидалось, де Кок был личностью многогранной, противоречивой – что свойственно любому человеку, – а не неким архетипом. Какие-то эпизоды заставляли его мучиться угрызениями совести, а другие не вызывали даже трепета; некоторые совершённые зверства его никак не трогали, зато он гордился твердостью своих принципов, диктующих, кого следует оставлять в живых; он кивал на своих начальников и одновременно подчеркивал собственное командирское положение (его начальники в основном избежали суда, свалив всю вину на де Кока и обрисовав его как неистового злодея, а не просто как чиновника института апартеида, коим он, по сути, и являлся). Во время разговоров де Кок доводил исследовательницу расспросами, убил ли он кого-то из ее близких (не убил). И Гободо-Мадикизела с болью и беспокойством обнаружила, что испытывает все возрастающую эмпатию к этому человеку. И тут настал поворотный момент. Это случилось, когда де Кок вспоминал какой-то эпизод и пришел в сильное волнение. Гободо-Мадикизела бессознательно протянула руку и дотронулась – жест-табу! – до его пальца сквозь прутья решетки. На следующее утро ее рука будто налилась свинцом, парализованная тем прикосновением. В замешательстве исследовательница не могла понять, чья сила – его или ее – определила тот жест (может быть, он как-то манипулирует ее действиями?). Но следующая их встреча усмирила всю бурю ее чувств: де Кок поблагодарил Пумлу и признался, что она дотронулась до пальца, который нажимал на спусковой крючок. Нет, никакой непостижимой дружбы не случилось, не заиграла нежными переливами волшебная музыка. Но бессознательный жест понимания и эмпатии показал, как тончайшая, хрупкая ниточка, на тот краткий миг сделавшая двух людей Своими, определила всю сцену. Сжигать мосты и наводить мосты Создание обновленных категорий Своих в условиях конфликта часто требует сжигания культурных мостов. Взять, например, восстание Мау-Мау в Кении в 1950 г. Мощный удар британского колониализма в этой стране прошелся по народу кикуйю; это племя обитало на особо богатых землях, в которых британцы были сильно заинтересованы. В конце концов возмущение кикуйю вылилось в движение Мау-Мау[511]. Земледельцы кикуйю не проявляли особой воинственности (в отличие, скажем, от своих соседей – кочевников масаи, которые вечно терроризировали кикуйю). Чтобы выковать новую «породу» кикуйю – воинов, требовался яркий символический акт. Клятвы внутри их культуры имели огромную силу, и ритуал клятв, принятых у Мау-Мау, переходил границы всех принятых норм и чудовищным образом нарушал все табу кикуйю, так что дорога обратно в общество теперь была им заказана. Смысл такой клятвы совершенно ясен: «Ты сжег все мосты. Теперь у тебя нет семьи, кроме Нас». Подобная стратегия используется и сейчас в чудовищных актах насилия, когда повстанческие группировки воруют детей, чтобы воспитывать из них солдат{961}. Иногда новобранцам приходится сжигать символические культурные мосты. Но, помимо этого, осознавая ограниченные возможности детского абстрактного мышления, повстанцы заставляют детей совершать более конкретные действия – убивать членов своих семей. Теперь мы твоя семья. Если так случится, что детей-солдат отпустят на свободу, то вероятность их нормального здорового развития в дальнейшем резко возрастет – при условии, что найдутся родственники, которые примут их в свои семьи. Главное, чтобы остался несожженный мост{962}. Пока я все это пишу, поступают новости о том, что спасены более 200 нигерийских школьниц, похищенных в 2014 г. террористической группировкой «Боко харам». Что выпало на долю этих девочек, даже трудно представить: ужас, боль, подневольный труд, непрекращающееся насилие, беременности, СПИД. Эти девочки вернулись, но скольких из них дома не приняли – из-за СПИДа, из-за уверенности, что девочки сами стали террористками, из-за рожденных в неволе младенцев, которых они принесли с собой. Такое отношение приведет лишь к тому, что психика этих девочек будет сломана навсегда. В главе 11 разбиралось понятие псевдовидов; при его применении Чужие видятся настолько непохожими на Своих, что и людьми-то не считаются. Из главы 15 мы узнали, с каким искусством демагоги выставляют Чужих насекомыми, грызунами, заразой, раковой опухолью, испражнениями… Вывод однозначен: опасайтесь провокаторов, представляющих Чужих вещами, о которые можно вытирать ноги, которые нужно травить ядами или выбрасывать в выгребную яму. Все просто. Но пропаганда, выстроенная с использованием псевдовидов, бывает и не такой прямолинейной. Осенью 1990 г. иракские войска вступили на территорию Кувейта. И тут, в преддверии войны в Персидском заливе, американское общество услышало одну чудовищную историю – и содрогнулось. Десятого октября 1990 г. перед главами комиссии по Правам человека конгресса США предстала 15-летняя беженка из Кувейта{963}. Девушка (она назвала только свое имя – Наира) работала добровольцем в одной из кувейтских больниц. Со слезами на глазах она рассказывала, как иракские солдаты выносили из больницы инкубаторы для новорожденных, чтобы отправить их в свою страну, и как 300 выброшенных из инкубаторов недоношенных младенцев были оставлены на произвол судьбы. Страна замерла в ужасе: «Эти люди бросают младенцев умирать на холодном полу! Они нелюди!» Выступление Наиры услышали и увидели в новостях 45 млн американцев, его цитировали семь сенаторов, отдавая свой голос в поддержку войны (резолюцию о вступлении США в войну приняли с перевесом в пять голосов), его десять раз упомянул Джордж Буш-младший в дебатах о введении войск. И американцы начали военные действия с одобрения 92 % американцев – такой процент населения поддержал решение президента. По словам члена палаты представителей Джона Портера (он представлял республиканцев от Иллинойса), «нам ни разу, нигде и никогда не доводилось слышать о таком неслыханном зверстве и бесчеловечности, таком садизме, как те, о которых рассказала сегодня Наира». Прошло много времени, прежде чем выяснилось, что рассказ про инкубаторы представлял собой чистейший обман, феномен псевдовидов. Беженка была не беженкой, а 15-летней дочерью посла Кувейта в США Наирой ас-Сабах. Сюжет с инкубаторами явился плодом работы PR-агентства Hill+Knowlton, нанятого кувейтским правительством с подсказки Портера и сопредседателя палаты представителей Тома Лантоса (от калифорнийских демократов). Агентство провело исследование и выяснило, что люди особенно остро реагируют на истории преступлений против младенцев (еще бы!), ну и соорудило сюжетец, натаскало «свидетельницу». Блеф был разоблачен группами движения за права человека (из организаций «Международная амнистия» и «Защита прав человека») и средствами массовой информации. «Свидетельство» изъяли из записей конгресса – но это произошло уже много позже окончания войны. Да, нужно быть очень осторожными, когда нам предъявляют образ врага в виде червяков, опухоли или отбросов. Но нужно быть не менее осторожными, если в расчете добиться каких-то своих целей манипулируют не нашей ненавистью, а нашей эмпатией. Сотрудничество Как я писал в главе 10, понимание эволюции сотрудничества (кооперации) требует разрешения двух фундаментальных вопросов. Первый – понять, как сотрудничество вообще зародилось. Удручающая логика дилеммы заключенного прямо говорит, что первый сделавший шаг к кооперации априори окажется на шаг позади. Один из ответов связан с концепцией популяции-основательницы. Когда из популяции по каким-то причинам изолируется некая небольшая группа, то в ней растет среднее количество родственных связей, которыми – за счет родственного отбора – и подпитывается сотрудничество{964}. Если эта группа затем воссоединяется с основным населением, то плодотворность коллективных усилий новоприбывших служит хорошей рекламой сотрудничества для всех остальных. Другой ответ касается эффекта зеленой бороды – примитивной, бедняцкой версии родственного отбора. Напомню – эта версия предполагает, что определенный генетический признак сопровождается хорошо заметным маркером (зеленой бородой) и в коллектив собираются носители данного признака. В этих условиях безбородые окажутся в невыгодном положении, если только они тоже не научатся сотрудничать. Как мы видели, эффект зеленой бороды наблюдается у многих видов. Эти рассуждения подводят нас ко второму фундаментальному вопросу: откуда у людей взялось такое поразительное свойство, как сотрудничество с неродственниками? Мы придерживаем двери лифта для незнакомцев, пропускаем машину справа, выходим из автобуса по очереди. Мы выстраиваем культуры для миллионов людей, соблюдающих общие правила. А это требует более мощной основы, чем изоляция популяции-основательницы или эффект зеленой бороды. С тех пор как Гамильтон и Аксельрод ввели моду на «око за око», исследователи посвятили горы литературы механизмам поощрения кооперации у людей. Механизмов этих множество. Игра, неограниченная по времени. Двое играют в дилемму заключенного и знают, что после очередного раунда больше не встретятся. Логика диктует выбирать предательство; все равно игрокам уже не представится возможность обсудить эту ситуацию после первого – и единственного – раунда. А если играются два раунда? И здесь предательство доминирует над сотрудничеством – по тем же самым причинам. Другими словами, исходя из соображений здравого смысла в финальном раунде всегда выгоднее предавать, а не сотрудничать. Таким образом, в двухраундовой игре определяющим станет поведение в раунде 2, поскольку рассуждения сводятся к ситуации игры однораундовой, когда логичнее предавать. Три раунда? То же самое. Получается, что при известном числе раундов логика голосует против кооперации. А вот в той игре, крайняя временная граница которой не определена, логичнее сотрудничать: неизвестное число раундов заставляет подумать о будущем, где возможны расплата и возмездие, где преимущества коллективного подхода накапливаются при все возрастающем количестве взаимодействий{965}. Множественные игры. Два противника играют одновременно две игры (раунд за одну игру, раунд – за другую, по очереди). В одной из игр порог установления сотрудничества намного ниже. Как только запускается процесс кооперации в менее жесткой игре, психологический настрой на сотрудничество переносится и на параллельную игру. Именно поэтому менеджеры в высококонкурентных фирмах привлекают специалистов со стороны для проведения «игр доверия», чтобы игровая ситуация, в которой легко устанавливается доверие, благоприятно повлияла и на рабочую обстановку. Игра с открытыми картами. В такой игре другие участники видят, как вы себя вели в предыдущих играх. Репутация очень мощно поддерживает сотрудничество. Боги-морализаторы, по сути, выполняют похожую роль: они ведь видят нас насквозь, для них все карты открыты. Как мы видели в главе 9, сплетничают все, от охотников-собирателей до горожан, и в результате наши поступки становятся записями в широко открытой для всех книге репутаций{966}. Игра с открытыми картами способствует становлению уникального и сложнейшего типа человеческого сотрудничества – т. н. непрямого реципрокного альтруизма. Человек А помогает человеку Б, который помогает В, который помогает Г… Взаимопомощь между двумя людьми в ситуации ограниченных взаимодействий подобна бартерному обмену. А непрямая помощь – это что-то вроде предоплаты, где валютой служит репутация{967}. Наказание Другие животные не озабочены вопросами репутации и раздумьями на тему неограниченных по времени взаимодействий. Тем не менее у многих видов сотрудничество устанавливается – с помощью наказаний: например, бывали случаи, когда самца-павиана, который слишком уж грубо обращался с самкой, на долгое время выгоняли из группы собравшиеся вместе родственники самки. Да, наказание – это действенный инструмент для кооперации, но у людей это палка о двух концах. Во всех культурах до той или иной степени присутствует желание заплатить за наказание нарушителей правил, и чем выше в обществе просоциальность, тем больше люди готовы платить. В одной работе исследовалась сельская община эфиопов, жизнеобеспечение которой строилось на вырубке местного леса; дерево затем пережигали на уголь, и этот продукт продавали. Такое производство представляет собой классическую трагедию общин: никто не начнет за здорово живешь вдруг ограничивать заготовку дров для поддержания леса в здоровом состоянии. Исследование показало, что если жители какой-то деревни выказывали высокую степень готовности устанавливать административные наказания в экономических играх, то в этом поселении больше следили за нормативами вырубки леса и именно здесь леса были самыми здоровыми. И, как мы видели в главе 9, особенно просоциальны те культуры, в которых боги карают нарушителей обычаев{968}. Сложность в оплате наказаний состоит как раз в самой оплате: стоимость контроля и наказания нарушений может оказаться выше выгод, приносимых сотрудничеством. Решением становится ослабление контроля нарушений после длительного периода кооперации: другими словами, в игру вступает доверие. Например, очень немногие амиши[512], вероятно, покупают себе дорогостоящие домашние системы безопасности со встроенным сканером сетчатки глаза{969}. Еще одна сложность касается того, кто наказывает. У других видов наказание обычно осуществляется жертвой, т. е. обиженной стороной. По определению, наказание (штраф) в игре с двумя игроками (например, в «Ультиматуме») всегда совершается вторым участником. В этой ситуации тот, кто штрафует, отказывается от предлагаемой несправедливой доли, потому что: а) надеется испытать физиологическое удовлетворение от того, что лишил противника его большей доли (как мы знаем из предыдущей главы, миндалина и островок подпитывают этот мощный мотиватор наказаний); б) пытается подтолкнуть наказуемого к более справедливому дележу в будущих раундах; в) совершает акт альтруизма в надежде, что наказуемый поведет себя более справедливо в последующих играх, с кем бы он ни играл. Для наказывающей стороны чрезвычайно трудно соблюдать баланс между тратой и прибылью, чувством и разумом, синицей в руке и журавлем в небе. Может случиться, что наказуемый так разозлится, что еще меньше захочет сотрудничать впоследствии, – в играх это довольно часто происходит{970}. Человек придумал специфическое и очень эффективное средство устанавливать сотрудничество – наказание производит третье лицо, сторонний объективный наблюдатель. Тем не менее такое наказание может быть затратным для третьих лиц, т. е. эволюционная трудность состоит не только в том, чтобы запустить процесс кооперации, но и в том, чтобы запустился альтруизм третьих лиц, которые вызовутся наказывать{971}. Люди часто решают подобные проблемы, деля задачу на несколько этапов. Вводят вторичное наказание, осуждая тех, кто отказался выступать в роли карающего: это мир, где правят нормы чести, где человека наказывают, если он умолчит о нарушениях. Альтернативой этому служит система награждения наказывающего: судьи и полицейские получают за службу зарплату. Кроме того, недавние теоретические и практические изыскания показывают, что те, кто берет на себя наказующую роль, вызывают доверие. Но кто контролирует этих карающих третьих лиц? И вот тут-то люди сотрудничают в максимальной степени, чтобы распределить и понизить, соответственно, затраты, а любителей прокатиться за чужой счет наказывают (например, мы платим налоги и штрафуем неплательщиков). Когда все переменные сбалансированы и система приходит в стабильное состояние, мы получаем невероятно высокий уровень кооперации{972}. Упомянутые «переменные» были рассмотрены в великолепной статье в Science 2010 г. Она строилась на анализе определенного поведения 113 000 онлайн-участников, каждый их которых покупал некий объект (сувенирную фотографию), выполняя одно из следующих условий{973}: а) разрешалась покупка по фиксированной цене (для контрольной группы); б) можно было купить предмет по произвольной цене; продажи взлетали, но люди платили в основном мизерную цену, оставляя «магазин» в убытке; в) цена устанавливалась фиксированная, но покупателям сообщали, что Х% от выручки идет на благотворительность; продажи выросли, но меньше, чем на Х%, и «магазин» опять потерял деньги; г) допускалось заплатить произвольную сумму, половина которой, по объявленным условиям, шла на благотворительность. Такое условие подстегнуло и уровень продаж, и количество денег, которое люди готовы были выложить. «Магазин» получил прибыль плюс деньги на благотворительность. Другими словами, корпоративная социальная ответственность, по данным исследования, несколько поднимает продажи (сценарий в), но гораздо более действенна ситуация, когда персональная и корпоративная ответственность уравновешены и человек лично определяет количество пожертвованных денег. Выбор партнера Как мы уже видели, «кооператоры», если им удается отыскать друг друга и объединиться, побеждают более многочисленных, но разобщенных одиночек. Именно это заставляет зеленобородых искать «родственную душу» (если не родственника). Таким образом, если подобный элемент ввести в игровую ситуацию (и при этом дать возможность отказаться от того или иного партнера), уровень кооперации возрастет, причем установление сотрудничества обойдется дешевле, чем наказание предателей{974}. Все эти результаты указывают на многочисленные теоретические пути для налаживания сотрудничества; в реальной жизни они срабатывают тоже, причем мы уже много узнали о том, какой способ и в каких случаях наиболее эффективен. Мы научились совместными усилиями строить амбар для соседей, сеять и собирать урожай риса всей деревней или так согласовывать движения сотни марширующих учащихся, чтобы результат их перемещений выглядел в итоге как герб школы. И да, напомню высказанную ранее мысль: «сотрудничество» – это безоценочная концепция. Иногда «всем миром» отправляются грабить соседнюю деревню. Примирение и то, что маскируется под его синонимы «Ура, добыча! Я поймал колобуса и только впился в него зубами и добрался до самого вкусного, как вдруг появляется тот парень и выпрашивать начинает. На нервы действует, ага? Я и рыкнул на него. Он намека не понял и ну тягать к себе колобуса – я, понятно, цапнул его за плечо. Чувак убрался, сел на полянке, спиной ко мне. Успокоился я, пораскинул мозгами. Если уж по-честному, правильно было бы с ним поделиться, не убудет. Он, конечно, типа, кругом неправ, нечего мою добычу хватать, но я тоже хорош: мог бы просто щипануть, а не кусать со всей дури. Как-то я паршиво себя чувствую теперь. И вообще, мы же друганы, когда вместе на разборки с другими ходим, – надо бы как-то это… помириться. Подтаскиваю колобуса, сажусь поближе. Как же все неудобняк получилось – парень на меня не смотрит, а я вроде как крапивой занят, будто бы между пальцев попала. Ну я пододвинул ему мясца немного, он поискал у меня в хайре букашек, приятно. И чего мы сразу так не сделали, а вместо этого дурость какую-то устроили?»