За день до этого, вернувшись из Неймегена после встречи с генералом Браунингом, полковник Чарльз Маккензи сидел на южном берегу Недер-Рейна. «Я думал, что́ буду докладывать генералу, – писал он позже. – Я мог либо сказать, что, оценив ситуацию на обоих берегах реки, уверен, что переправа с южной стороны не будет успешной. Или я мог бы сказать, как приказали, что [30-й корпус] делает все возможное, чтобы переправиться, и мы должны держаться»[1192]. Спустя какое-то время «я решил сказать ему то, что [Хоррокс и Браунинг] сказали мне: они делают все возможное, и переправа состоится. Я чувствовал, что ему будет легче поддержать своих людей, если я так скажу». Вернувшись в штаб дивизии, Маккензи доложил обстановку Уркварту, тот не выказал никаких чувств. Состояние отеля «Хартенстейн» было отчаянным. Некогда безупречная территория отеля напоминала «участок открытых горных разработок, одни окопы и воронки от бомб», а само здание выглядело словно «тронь и рухнет»[1193]. В медпункте дивизии было свыше тридцати раненых. Среди многочисленных жертв немецкого минометного обстрела в «Хартенстейне» были бригадир Хакетт и его старший писарь штаб-сержант Пирсон. Последний был оскорблен тем, что его бригадиру приходится есть руками, и пошел искать нож и вилку[1194]. Тогда его и ранило осколком снаряда. Он сумел добрести до медпункта в «Хартенстейне» и нашел там Хакетта, тяжело раненного в живот. Позднее обоих немцы эвакуировали на их же джипе как военнопленных в больницу Святой Елизаветы. У Хакетта было не меньше четырнадцати дырок в кишечнике. Бригадир Латбери, который уже был там пациентом, слышал, что шансов выжить у Хакетта было пятьдесят на пятьдесят[1195]. 24 сентября в 09.00 полковник Уоррек отправился к генералу Уркварту. Он убедил его, что ему необходимо связаться со старшим офицером немецкой медслужбы, чтобы «организовать эвакуацию раненых в более безопасный район на контролируемой немцами территории», поскольку нет никакой возможности переправить их на другой берег реки. «Командир дивизии совершенно ясно дал понять, что ни при каких обстоятельствах противник не должен заподозрить, что это проявление слабости, и нужно четко понимать, что эта мера продиктована исключительно соображениями гуманности». В тот же день огонь на время прекратили – «очистить поле боя от раненых, чтобы обе стороны могли продолжить бой»[1196]. Полковник Уоррек, который мог спокойно передвигаться от «Хартенстейна» до «Схонорда» под флагом Красного Креста, подошел к немецкому врачу. Им оказался Эгон Скалка, старший офицер медслужбы дивизии СС «Гогенштауфен». Скалке, австрийцу из Каринтии, было всего двадцать девять лет. В прекрасно сидевшей на нем форме, с волнистыми волосами, он явно злоупотреблял одеколоном. Его холеные руки с золотым перстнем-печаткой СС указывали, что он не снисходил до операций. Уоррек попросил о встрече с командиром дивизии. Скалка согласился, и они вдвоем поехали на джипе под флагом Красного Креста к командному пункту дивизии «Гогенштауфен» на вилле «Хесельберг», на дороге на Апелдорн из Арнема. (Скалка впоследствии утверждал, что инициативу проявил именно он, а не Уоррек. Он сказал, что слышал о тяжелом положении раненых от Харцера, а тот узнал из перехваченных немцами радиограмм[1197]. По его словам, он въехал в периметр обороны, размахивая белым флагом, с пленным томми на переднем сиденье джипа[1198].) Уорреку пришлось подождать, пока Скалка зайдет к командиру дивизии. Скалка утверждал, что Харцер рассердился из-за того, что Уорреку не завязали глаза и привезли его без согласования: «Вы с ума сошли, везти его сюда без разрешения?»[1199] Затем Харцер ушел в соседний кабинет, к Биттриху, расспросить его о перемирии и эвакуации британских раненых. Биттрих согласился сразу. Скалка тем временем позвонил старшему офицеру медслужбы в районе и попросил прислать все доступные машины скорой помощи и автомобили. Биттрих и Харцер вышли к Уорреку и выразили стандартное немецкое сожаление о том, что «их странам приходится воевать между собой»[1200], за которым явно слышался намек на то, что им нужно плечом к плечу вместе сражаться с Советами. Условия прекращения огня и эвакуации согласовали быстро, но Уркварт был прав, опасаясь, что этот демарш только укрепит немцев в их уверенности в своей грядущей победе. Харцер накормил Уоррека бутербродами и вручил бутылку бренди для Уркварта. Он и его офицеры поделились также запасами морфия из британских контейнеров, сброшенных за пределами периметра. (После войны Харцер писал Уркварту из лагеря, надеясь, что тот засвидетельствует рыцарское поведение дивизии «Гогенштауфен»: «По итогам Нюрнбергского процесса все войска СС были объявлены преступной организацией. Я призываю британских солдат в знак признания честного сражения в Арнеме вспомнить то время и признать справедливость поведения по крайней мере тех немецких солдат, которые участвовали в той операции»[1201]. Он безуспешно просил доставить ответное письмо от Уркварт-Уркхарта «в подтверждение моих заявлений».) Затем Скалка отвез Уоррека в больницу Святой Елизаветы, к британским раненым. Они лежали в постелях с простынями, за ними хорошо ухаживали голландские врачи и медсестры, а также немецкие монахини. Конечно, Уоррека поразил контраст с Остербеком, когда он, раненный в спину, увидел, что там не могут оперировать из-за нехватки воды. К тому времени, когда они вернулись в «Схонорд», перемирие уже началось. Немецкие военные грузовики выстроились в ряд, но, поскольку носилки в британской армии были слишком длинными, чтобы поставить их боком, получалось, А что можно установить их только по три в ряд, и потребовалось втрое больше автомобилей. Подполковник Маррэйбл незаметно дал указание своим людям как можно скорее вывезти тяжелораненых, но затем не спешить с остальными – на случай, если прибудет 30-й корпус и спасет их от лагеря для военнопленных. Как и ожидал Уркварт, один из немецких врачей попытался убедить полковника Уоррека, что англичане обязательно должны сдаться, имея столько раненых, и он должен сделать все возможное для того, чтобы убедить командира дивизии. По словам переводчицы Хендрики ван дер Влист, Уоррек молча слушал, затем медленно покачал головой и спокойно сказал: «Нет. Мы пришли не сдаваться. Мы пришли сражаться»[1202]. «Да, я тоже могу это понять, – ответил врач СС. – Это было только предложение». При эвакуации раненых немцы захватили несколько джипов Красного Креста. (В следующий раз союзники увидели машины в Арденнах: на них ехали диверсанты Отто Скорцени, переодетые под американцев.) Захватили они и «Тафельберг», полный раненых. Немецкий солдат-коротышка с падающей на глаза каской раскричался на одну из голландских медсестер, помогавшую британским солдатам. Английский санитар подошел к нему и крикнул прямо в лицо: «Заткнись, а то по башке вмажу!»[1203] Эта неожиданная реакция заставила замолчать. Частичное прекращение огня по крайней мере дало возможность гражданским, попавшим в периметр точно в ловушку, шанс бежать. Когда они проходили немецкие позиции, эсэсовцы издевались над беженцами, мол, вот что вы получили за дружбу с британцами. В 16.00 немцы подвели войска к «Схонорду», чтобы использовать здание в качестве прикрытия при атаке. Подполковник Маррэйбл жестко приказал им покинуть госпиталь, но не смог убедить отступить. Присутствие оставшихся там охранников спровоцировало прибывших поляков, сразу же начавших стрелять по немцам. «Подвергаясь серьезному риску с обеих сторон, подполковник Маррэйбл отправился на переговоры с поляками и сумел на время восстановить спокойствие»[1204]. У другого врача, капитана Моусона, задача была гораздо труднее: теперь, когда из-за немецкого наступления «Схонорд» оказался под перекрестным огнем, ему предстояло убедить майора Уилсона из 21-й отдельной парашютной роты сдать свои хорошо укрепленные позиции. Эсэсовцы продолжали давить, угрожая уничтожить «Схонорд», если британцы не оставят определенные здания. Они подвели две САУ, но авианаводчики Уилсона уничтожили одну и заставили отступить другую, стремясь не допустить мотопехоту внутрь госпиталя. Уоррек заметил: «Я скорее удивился, когда подскочил суровый с виду капрал СС со “Шпандау” и пулеметной лентой на шее и приказал им (по-английски)“валить отсюда к чертовой матери и побыстрее”, и все это сопровождалось сердитым взглядом и жестом в сторону нарукавной повязки с Красным Крестом»[1205]. Только после того, как четырехчасовое прекращение огня закончилось, Биттрих осмелился сообщить об этом в штаб-квартиру группы армий «В». Модель был в ярости. «Бог мой, да чем вы думали? – требовал он ответа. – Это перемирие лишь на руку врагу!»[1206] Но Модель все еще был готов защищать Биттриха и позаботился, чтобы штаб фюрера не узнал об этом инциденте. Гитлера бы удар хватил. Он все еще издавал приказы, не имеющие никакого отношения к тому, что происходило на местах, и последний из них генерал-фельдмаршал фон Рундштедт передал как раз тем утром. «Фюрер приказал как можно скорее уничтожить противника в районе Арнем – Неймеген – Мок и на востоке, а брешь на линии фронта к северу от Эйндховена закрыть концентрическими атаками»[1207]. Модель просто ответил, что ликвидация периметра вражеской обороны в Остербеке ожидается на следующий день[1208]. Немецкие генералы продолжали ждать новых высадок десанта, и Биттрих с облегчением узнал, что 506-й батальон тяжелых танков с большим количеством «Тигров» прибудет позже в тот же день. Теперь, переправившись через реку прошлой ночью, передовой батальон дивизии «Гогенштауфен» оказался против польских десантников. Мёллер утверждал, что отношение к раненым и погибшим «внезапно изменилось»[1209]. Поляки хотели просто убивать немцев. Такое подкрепление весьма повысило боевой дух оборонявшихся британцев. «В полдень хозяин дома выходит из подвала, – писал в своем дневнике один авианаводчик, – и готовит нам еду из своих скудных запасов. Картошка да шпинат, но и на том спасибо. Как только все было готово, мы заметили движение в доме рядом. Какие-то странные парни показывают мне поднятые вверх большие пальцы в знак победы, и мы понимаем, что это авангард поляков, которых, по-видимому, [десантировали] на другой стороне реки. Настроение у всех поднимается»[1210]. Самих поляков мало что могло подбодрить в периметре обороны Остербека. «Казалось, что всюду, куда ни глянь, англичанин, поляк, немец, голландец или дохлая корова», – писал капрал Владислав Короб[1211]. Офицер-кадет Адам Небещаньский обнаружил тело британского майора у окопа, прямо на солнцепеке. Боясь, что труп разложится, они с товарищем решили бросить его в другую траншею и там закопать, но стоило схватить майора за руки и за ноги, тот изумленно открыл глаза. Он сладко задремал на открытом воздухе во время прекращения огня[1212]. Небещаньский с товарищем извинились, а потом им посчастливилось найти сброшенный с парашютом контейнер с банками рождественского пудинга, и они так наелись, что ходили сытыми до вечера. Лейтенант Смачный, который переправился одним из первых, рассказал, каким образом удавалось забрать контейнеры: одна группа устраивала в стороне ложную атаку с гранатами и при этом орала во всю мочь, а другая незаметно подкрадывалась и утаскивала добычу[1213]. Во время затишья авианаводчик разговорился с несколькими поляками. «К его крайнему недоумению и разочарованию, один из поляков заметил, что, покончив с немцами, они должны готовиться к следующей войне – с русскими»[1214]. Вновь прибывшие польские десантники были поражены состоянием своих британских союзников. «У всех красные глаза от недосыпа и белые губы от нехватки воды»[1215], – писал капрал Короб. Почти все они за эту неделю похудели килограммов на шесть, а то и больше от полного истощения организма и скудной пищи. Некоторые из раненых, лежавших в подвалах, порой бредили и кричали: «Убейте их! Убейте их!»[1216] В то же время те, кто еще держался, уже не заключали пари, кто застрелит больше немцев. Люди так безумно устали, что согласились бы на любую рану, лишь бы иметь возможность пойти и лечь где-нибудь. Рядом с церковью Остербека некоторые сачки выбирались из окопов в кирпичный амбар за домом гробовщика, чтобы тайком поспать в пыльном старом катафалке, вроде тех, что тащит черная лошадь со страусиными перьями. Нервы бойцов были настолько расстроенны, что они выходили из себя из-за любой мелочи. Реакция у них была замедленной, понимали не сразу. Офицерам и сержантам приходилось повторять почти любой приказ, чтобы до людей хоть что-то дошло. После того как капитан Спрингетт Деметриади из отряда «Фантом» в штабе дивизии передал Браунингу сообщение Уркварта, описавшего их ужасное состояние, он сказал, что будто «эпитафию себе отправляли»[1217]. Чувство юмора тоже изменилось. Люди стали неимоверно циничными. Сослуживец Деметриади по «Фантому» лейтенант Невилл Хэй сказал: «“Знаешь, почему операцию назвали “Маркет”?” – “Нет”. – “Потому что мы ее купили”»[1218]. На северо-восточной оконечности периметра в Собственном Его Величества Королевском батальоне Шотландских пограничников оставалось всего семеро офицеров и меньше сотни бойцов. Те, у кого еще были силы, отправлялись на снайперскую охоту. Остальные сидели в разбитых домах и ждали новой атаки. Солдаты разведроты рядом с ними приободрились, увидев, что им на помощь впервые пришли «Тайфуны», поразительно метко бившие ракетами по немецким позициям. «Фрицам это явно не понравилось, и у нас была передышка от обстрела», – написал лейтенант Стивенсон в дневнике. Как только это шоу кончилось, по ним снова ударили минометы и снайперы из домов в полусотне метров от них. «Какого-то крутого эсэсовца ранило на улице, вот он орал. Наши не могли добраться до него из-за снайперского огня, поэтому врубили для него из окна колыбельную «Лили Марлен», такой дурью страдали». В течение четырех дней они не получали пайков и питались в основном фруктами, но «хуже всего было без сигарет»[1219]. Майор Блэквуд и выжившие бойцы из его 11-го парашютно-десантного батальона тоже страдали от хронической нехватки еды и сигарет, до сброшенных контейнеров им было не добраться. «Весь день и бомбы и снайперы, – писал Блэквуд в дневнике. – Наши “Тайфуны” обстреляли оба фланга. Дивное зрелище. Как обычно, прилетели “Дакоты”, сбросили контейнеры, большая часть упала на территорию гуннов. Снимаю шляпу перед летчиками. Летят сквозь ужасный зенитный огонь, лишь бы доставить нам запасы. Я видел, как огненный шквал подбил двоих, но пилоты летели ровно, и экипажи продолжали сбрасывать груз через дверь… Даже те, что падают к нам, достать трудно. Если мы мчимся к ним сразу, фрицы уничтожают их минометами; если ждем до темноты, так там уже успевают поживиться крысы из другого сектора. Сегодня у нас ничего нет»[1220]. Защитникам было вдвойне обидно представлять, как враг наслаждается, поедая их пайки. «Мы питались хорошо, даже роскошно благодаря британским грузам, – вспоминал штандартенфюрер Харцер. – В тех контейнерах было то, чего мы не видели годами, шоколад, настоящий кофе»[1221]. 24 сентября 129-я бригада из 43-й дивизии Томаса продолжала атаковать боевую группу Кнауста у Элста. Британцы уже обнаружили, что польдеры и сады Бетюве представляли собой еще более сложные, чем bocage в Нормандии, участки для атаки. «Адское шоссе» от Синт-Уденроде до Вегела оставалось ключевой целью немцев. 6-й парашютный полк Гейдте предпринял еще одну атаку, даже после того, как в Эрде, потерпев поражение в «битве за дюны», погибла почти вся боевая группа Хубера. После неожиданного успеха батальона Юнгвирта, совершившего рейд на основной маршрут 30-го корпуса у деревни Куверинг, к нему присоединился Гейдте и расстрелял многочисленный британский конвой снабжения. Столбы дыма были видны издалека, повсюду вонь горящей резины. Позднее американцы утверждали, что британцы остановились, чтобы выпить чаю, когда попали под обстрел, но на самом деле их остановили сообщения о немецких штурмовых орудиях впереди. При поддержке нескольких легких зениток бойцы майора Ханса Юнгвирта и солдаты из отряда Гейдте успели разграбить уцелевшие грузовики. Они даже захватили нескольких офицеров в служебных машинах, не заметивших опасности, и увели два «Шермана». Из Вегела при поддержке нескольких танков были направлены два батальона 506-го парашютно-десантного полка. С другой стороны пришел батальон 502-го полка, а из 50-й дивизии прибыло британское подразделение. Уже на следующий день силы Юнгвирта и Гейдте были почти окружены, но ущерб, нанесенный британским конвоям, и двухдневная блокировка «Адского шоссе» были невероятным достижением для столь маленького и неопытного батальона. «Радость от успеха была недолгой», – писал Гейдте[1222], однако сбой поставок для 30-го корпуса помог убедить Демпси и Хоррокса в том, что любая надежда усилить 1-ю воздушно-десантную дивизию, стоявшую к северу от Рейна, слишком оптимистична. К сожалению, запланированные на ту ночь переправы генерал-майора Томаса все еще продолжались. Прежде всего требовалось доставить медикаменты, с чем уже не справились увязшие в грязи DUKW – броневики-амфибии. Подполковник Мартин Херфорд, капитан Перси Луис и четверо солдат из 163-го медотряда днем переправились на северный берег «на лодке с медикаментами под флагами Красного Креста. По ним не стреляли»[1223]. Но, как только они высадились, их окружили немцы и сказали, что им не позволят доставить медикаменты в 1-ю вдд, но они могут использовать их для лечения британских военнопленных. Потом Луису и четырем санитарам разрешили вернуться на британские позиции. Вечером, когда стемнело, капитан Луис предпринял еще одну попытку перебраться с новыми запасами. После высадки был слышен сильный огонь. Луиса больше никогда не видели. Подполковник Джеральд Тилли, командир 4-го батальона Дорсетского полка, получил указания к вечеру. В Дриле он встретился с бригадиром Беном Уолтоном, и они поднялись на колокольню – так же, как этим утром Хоррокс и Сосабовский. Уолтон сказал, что им необходимо расширить базу периметра обороны в Остербеке и батальону Тилли предстоит переправиться на амфибиях DUKW, уже бывших в пути. Это вряд ли обнадеживало после того, что произошло с DUKW прошлой ночью. Уолтон имел в виду, что за Дорсетским полком быстро последует остальная часть 2-й армии. Учитывая отсутствие лодок и мостового оборудования, это казалось неубедительным. Тилли отправился инструктировать командиров рот, но в 18.00 прибыл вестовой и передал подполковнику просьбу еще раз прибыть к бригадиру Уолтону в дом южнее Дрила. Уолтон сказал, что крупномасштабная операция остановлена. Тилли предстояло переправить батальон через Недер-Рейн и удерживать периметр до тех пор, пока не будет эвакуирована воздушно-десантная дивизия. Он должен был взять с собой как можно меньше людей. «Идея состояла в том, чтобы этим маневром отвлечь внимание противника, пока не получится вывести десантников»[1224]. Вернувшись в сады, где был рассредоточен его батальон, Тилли с понятной неохотой отобрал 300 бойцов и 20 офицеров. Он чувствовал, что его батальон «отправляют на верную смерть»[1225] без всякой на то причины, поэтому не взял с собой ни заместителя, ни адъютанта. Позже он отвел в сторонку одного из ротных, майора Джеймса Графтона: «Джимми, я должен тебе кое-что сказать, потому что хоть кто-то кроме меня должен знать настоящую цель этой переправы. Мы не собираемся укреплять плацдарм. Мы попытаемся его удержать, пока эвакуируют десантников. Боюсь, нами хотят пожертвовать, чтобы вывести их»[1226]. Ошеломленный Графтон уставился на Тилли: «Сэр, разрешите спросить, а бойцам сказали?» «Нет, – ответил Тилли, – и нельзя никому ничего говорить, даже офицерам». Уолтон передал Тилли два идентичных экземпляра плана эвакуации для генерала Уркварта. Один из них Тилли оставил себе, а другой отдал Графтону. С наступлением темноты бойцы Дорсетского полка и польская парашютная бригада готовились к переправе. По мере приближения ночи гнев Тилли все усиливался. Обещанные пайки так и не доставили, и к 22.00, когда по плану генерала Томаса должна была начаться операция, лодок все еще не было. Как и в большей части операции «Маркет – Гарден», почти все шло не так, чаще всего из-за некомпетентности, которую усугубляло невезение. Часть автоколонны, которая везла в Дрил надувные лодки, проехала левый поворот и направилась прямо по дороге Неймеген – Арнем, через линию фронта. Немцы пропустили колонну до Элста, где грузовики окружили бойцы Кнауста – к удивлению водителей Королевской службы тылового обеспечения. Немцы были весьма разочарованы, обнаружив только лодки, в то время как надеялись найти пайки и конечно же сигареты. Два грузовика из остального конвоя застряли, и в итоге доставили только девять лодок. Дорсетский полк получил лодки лишь в понедельник, в 01.00. Что до остальной польской парашютной бригады, у них было три резиновые шлюпки, способные нести пару солдат каждая, и три резиновые лодки на шесть человек. «Частые вспышки освещают район переправы»[1227], – записано в журнале боевых действий бригады. На северном берегу также горел лесозаготовительный завод, который немцы подожгли специально, чтобы дать больше света своим пулеметчикам, которые в темноте могли стрелять лишь по фиксированным направлениям. Пламя отражалось на воде, дорсетцы гребли изо всех сил, даже прикладами и шанцевым инструментом, пытаясь совладать с сильным течением. Поляки гребли даже руками – весел не хватало и им. Три артполка из 30-го корпуса стреляли поверх их голов, но не смогли подавить огонь 30-го пулеметного батальона, бывшего так близко к линии фронта. В нетерпении подполковник Тилли сел в первую же лодку. Он высадился на песчаную полосу на северном берегу и побежал с белой саперской лентой, чтобы повести за собой людей из других лодок. Но других не было. Тилли и его группа остались одни: он просчитался с маршрутом и высадился за немецкими линиями. Тилли и приплывшие с ним бойцы пошли вверх к Вестербоуингу и наткнулись на немецких резервистов, которые, возможно, были бы только рады сдаться. В хаосе схватки подполковника ударили по голове гранатой-колотушкой, которая, к счастью, не взорвалась. Но, когда появилось еще больше немцев, ему пришлось уничтожить свою копию плана эвакуации и только потом сдаться. Рота «В» майора Уайта потеряла людей и при переправе, и по прибытии. Дорсетский полк насчитывал 18 офицеров и 298 бойцов, уцелели лишь пять офицеров и менее сотни солдат. Предупреждение Сосабовского генералу Томасу об опасностях маршрута Хевеадорп – Вестербоуинг, к сожалению, полностью оправдалось. В 02.15, через семьдесят пять минут, бригадир Уолтон остановил операцию: вражеский огонь был слишком интенсивным. Согласно журналу боевых действий польской парашютной бригады, Дорсетский полк пытался переправиться в 04.00[1228]. Но после решения Уолтона остановить операцию у поляков из 1-го батальона, ожидавших, пока переправятся бойцы Дорсетского полка, словно гора упала с плеч. Они прибыли из Валбурга незадолго до полуночи. Двум другим польским батальонам, бывшим восточнее, удалось высадить на северном берегу только 153 человека, не считая раненых. Браунинг и Хоррокс попытались использовать это как доказательство против Сосабовского и его бригады, несмотря на то что половина польских лодок погибла под пулеметным огнем. Браунинг намекал на то, что Сосабовский сдерживал своих людей, стремясь их сохранить. В отличие от остального Дорсетского полка, майор Графтон и почти вся его рота благополучно высадились и перешли польдер, ведущий к церкви в Остербеке. Там Графтон нашел майора Лонсдейла, все еще в бинтах, но спокойного и, казалось, «гостеприимного, как хозяин загородного дома в выходной день»[1229]. Падре отнес пакет с планом эвакуации прямо генералу Уркварту в «Хартенстейн». Подполковнику Эдди Майерсу, главному инженеру 1-й воздушно-десантной дивизии, удалось переправиться невредимым на броневике-амфибии DUKW. Он доставил Уркварту письмо от Браунинга. Тот писал, что «армия спешит к вам на помощь»[1230], а закончил утверждением, что он, Браунинг, командует обороной коридора, и заявлением, которое весьма удивило бы и генерал-майора Тейлора, и бригадного генерала Гэвина. «Возможно. вам будет интересно узнать, что мой фронт направлен во все стороны, но я сближаюсь с врагом лишь на юго-востоке, примерно на восемь тысяч ярдов [ок. 7 км 300 м], что вполне достаточно в нынешних обстоятельствах». Это заявление о своем руководстве битвой за «Адское шоссе» не выдерживает никакой критики, особенно в свете того, что позднее, в частной беседе, Браунинг признал, что его штаб проявил себя далеко не с лучшей стороны. Майерс доставил также довольно важное письмо от генерал-майора Томаса. Подготовка к эвакуации остатков 1-й вдд шла полным ходом, и вывод войск решили назвать «операция “Берлин”». Уркварт должен был дать сигнал, как только решит, что они больше не могут держаться. Той же ночью арнемские подпольщики тайно собрались в подвале особняка «Пензелей» на Вельперплейн, чтобы обсудить, что им делать теперь, когда 1-я воздушно-десантная дивизия на грани поражения[1231]. Они помогли всем чем могли – от предоставления сведений о передвижениях немцев до охраны пленных. Прямо под носом у немцев они даже добывали медикаменты, сброшенные за территорией периметра обороны[1232]. Но всего этого оказалось недостаточно. Настроение было мрачным, они считали, что англичане могли бы использовать их гораздо больше. Британский офицер признался одному из подпольщиков, Альберту Хорстману: он сказал, что из-за многочисленных неточных сообщений, полученных ими от участников Сопротивления во Франции, они ошибочно предположили, что и в Нидерландах будет так же[1233]. Некоторые из собравшихся утверждали, что должны продолжать борьбу даже в том случае, если победят немцы. Другие считали это ненужной жертвой, тем более что война явно затягивалась[1234]. Их лидер Пит Крёйф убедил товарищей, что они не должны брать в руки оружие и рисковать своей жизнью. Оккупация продолжалась к северу от Недер-Рейна, так им еще есть чем заняться: союзники в Бетюве нуждались в разведданных. А многим находившимся там британцам требовалась помощь, чтобы вернуться на свою сторону фронта. Сам Крёйф позже пробрался в больницу Святой Елизаветы и прямо из-под носа немцев вывел сначала бригадира Латбери, а затем бригадира Шона Хакетта. Хакетт описал Крёйфа как «человека лет сорока, худощавого, с умным лицом, черты которого напоминали птичьи, с внимательным взглядом»[1235]. Обоих офицеров укрыли голландские семьи, а затем их тайком переправили на британские позиции. Но для главнокомандующего вермахта в Нидерландах все подпольщики были «террористами». Он утверждал, что даже население в районах, освобожденных союзниками, было «вооружено и организовано в террористические группы»[1236]. Глава 24 Операция «Берлин» Понедельник, 25 сентября Одним из многих поводов для иронии в ходе операции «Маркет – Гарден» стало совпадение отступления немцев в Элден рано утром 25 сентября с решением англичан об отводе 1-й воздушно-десантной дивизии. Боевая группа Кнауста в сражении против 129-й бригады и 4-го/7-го полка Гвардейских драгун понесла такие потери, что Биттрих распорядился отвести ее из Элста и дислоцировать по обе стороны от Элдена, менее чем в двух километрах от южной оконечности Арнемского автодорожного моста, который 1-я вдд так и не захватила. По случайному совпадению 129-ю бригаду как раз собирались заменить на другую, из 50-й Нортумбрийской дивизии, так что немцев во время их отхода никто не преследовал. Биттрих сообщил: «Враг шел следом очень осторожно»[1237]. Генерал Уркварт, получив незадолго до рассвета письмо Томаса с подробностями операции «Берлин», принял решение за два часа. В том состоянии, в каком находилась дивизия, истощенная, без необходимых боеприпасов и продовольствия, выжить она не могла. Немцы попытались отрезать англичан от реки, и они оказались в западне. Уркварт приказал радисту связаться со штабом 43-й дивизии. Окончательное решение, пройдя все инстанции, принималось на самом верху. «Говорил с Хорроксом по телефону, используя условный код, – записал генерал Демпси в своем дневнике. – Альтернатива была такая: “малыш” – отводим войска; “большой” – продолжаем переправу»[1238]. «Я думаю, должен быть малыш», – сказал Хоррокс. «Я собирался сказать, что в любом случае это будет малыш», – ответил Демпси. Затем он сообщил фельдмаршалу Монтгомери, что отвод состоится этой же ночью, и получил согласие. Особого выбора у фельдмаршала не оставалось. Официальный биограф Монтгомери в этот момент отметил, что «ставка Монти на проход в Рур через Арнем оказалась не чем иным, как безрассудством»[1239]. Офицеры в его тактическом штабе никогда не видели «Мастера» таким тихим и замкнутым. Жертва 1-й воздушно-десантной дивизии была чревата последствиями. Более того, в ходе операции «Маркет – Гарден» ударные силы 2-й армии оказались в тупике Бетюве, где она ничего не могла предпринять. Даже горячий сторонник Монтгомери фельдмаршал Брук пришел к выводу, что стратегия фельдмаршала была ошибочной. «Вместо того чтобы наступать на Арнем, он должен был в первую очередь закрепиться в Антверпене», – написал Брук в дневнике[1240]. Неспособность оборонять устье Шельды, ведущей к этому чрезвычайно важному порту, теперь выглядела как явная ошибка. После того как Модель в штабе фюрера предсказал, что они сокрушат этот «котел», Kessel, как немцы назвали осажденный район Остербека, в этот день им пришлось нанести масштабный удар. Огонь – минометный, артиллерийский, штурмовой, танковый – достиг беспрецедентной интенсивности. Теперь в боевой группе Шпиндлера была танковая рота – пятнадцать «Королевских тигров» из 506-го батальона тяжелых танков[1241]. Американский офицер поста наведения истребителей лейтенант Брюс Дэвис «насчитал 133 взрыва снарядов у отеля [ «Хартенстейн»] с 07.20 до 08.05». «Истерички Мими» – Nebelwerfer – сильнее всего били по нервам защитников. Но уже второй день подряд, к удивлению и радости бойцов, прилетали истребители-бомбардировщики Королевских ВВС, а «Тайфуны» своими ракетами уничтожали немецкие минометы. В 07.50 штаб Биттриха доложил группе армий «B»: «Враг в осажденном районе Остербека все еще держит оборону. Каждый дом превращен в крепость»[1242]. В 09.00 Уркварт сообщил полковнику Уорреку о решении отступить через Недер-Рейн. Вывезти раненых было невозможно, поэтому оставляли и медслужбу – помогать бойцам в плену. Уоррек не стал роптать: такой была роль медкорпуса. Он отправился на командный пункт Легкого полка, удостовериться, что артиллерия 30-го корпуса на юге знает точное положение всех перевязочных пунктов и санитарных постов. Предполагали, что только один снаряд 64-го полка среднекалиберной артиллерии попал в медцентр[1243]. На противоположном берегу реки обстреливали польский штаб и санпост в Дриле. «В первый день сражения, – писал лейтенант Владислав Стасяк, – врачи выглядели так же, как их коллеги, работающие в обычных больницах. Теперь они сменили свои белые шапки на десантные каски и надели бронежилеты под халаты»[1244]. По крайней мере, среди раненых на их передовом эвакопункте было не так уж много случаев невроза – боевой усталости. Только двое польских десантников перенесли «полное нервное расстройство», а еще один покончил с собой в щелевом окопе[1245]. В 10.30 немцы начали наступление южнее отеля «Хартенстейн» – со стороны «Тафельберга», который они захватили накануне. «Обнаружили сотню немцев в лесу между “Хартенстейном” и рекой, – доложил Брюс Дэвис. – Опасаясь, что они пронюхают о нашем плане, я по рации навел артиллерию 43-й дивизии, чтобы она накрыла их в окрестных лесах, особенно на южной стороне, между “Хартенстейном” и берегом»[1246]. Радиосвязь с 64-м полком среднекалиберной артиллерии поддерживал подполковник Лодер-Симондс. «Мы били средним калибром в радиусе ста ярдов [немного больше 90 м] от наших собственных войск, что было очень сложно», – заметил он позднее[1247]. Фактически они стреляли более или менее в центр периметра. Майор Блэквуд и остатки его 11-го парашютно-десантного батальона находились слишком близко и вряд ли могли чувствовать себя в безопасности. «Наши артиллеристы, стремясь подавить опасную контратаку, вызвали шквальный заградогонь среднекалиберных орудий 2-й армии. Бывало, орудия били рядом, и нам доставалось, как говорится, по полной. От взрывов содрогалась и земля, и мы тоже». В то утро дождь поливал с такой же интенсивностью, что и пушки. «Мы стащили зонтик из разрушенного дома и раскрыли, – отметил Блэквуд. – Не военный, но пригодился»[1248]. К полудню полковник Уоррек вернулся в «Схонорд». Раненых эвакуировали на тридцати немецких «скорых», на джипах и даже на ручных тележках. Стрельба продолжалась. Затем в «Схонорд» привезли раненых из других мест, уже переполненных. Скалка настаивал на том, чтобы начать с одного только «Схонорда», хотя и в «Тафельберге» было много тяжелораненых. Уоррек, желая скрыть, насколько серьезно ослаблена дивизия, на первой же встрече сказал ему, что у него всего 600 раненых, однако на самом деле их было втрое больше. Немцы доставляли раненых англичан в казармы Виллема III в Апелдорне – там британские врачи и санитары устроили импровизированный госпиталь. Хендрика ван дер Влист решила, что должна пойти с ними и помочь. Были там и голландцы-эсэсовцы. «Мне было стыдно за земляков перед англичанами, но пришлось с ними ладить»[1249]. Она ничего не могла сделать, когда те обнаружили у британских раненых запрещенную на оккупированной немцами территории голландскую валюту с портретом королевы Вильгельмины. Эсэсовцы обыскивали всех подряд и забирали деньги. Британцы подняли крик. «Объясни им, сестра. Мы отбираем не деньги, – сказали они. – Это просто мусор»[1250]. Прибытие поляков существенно укрепило силы англичан, и они сумели захватить ряд позиций, где в живых оставалась лишь горстка защитников. Госпожа Кремер-Кингма на своем опыте убедилась, что поляки, взявшие на себя защиту ее дома, очень отличаются от англичан. Их офицера убили, и поляк, принявший командование, указал на вход. «Когда немцы войдут в этот дом, – заявил он, – будем биться до конца в подвале»[1251]. «А как же мы?» – в ужасе спросили голландцы. Поляки задумались и согласились не сражаться в подвале и пустили туда семью. В другом доме, находившемся под защитой поляков, плакали родители: их сынишке шрапнель сорвала почти все мясо с ягодицы. Офицер-кадет Адам Небещаньский отдал ему последний кусочек шоколадки, и отважный паренек сумел даже благодарно улыбнуться[1252]. Капитан Зволяньский, офицер связи в «Хартенстейне», переплывший Недер-Рейн в обе стороны, теперь страдал от обезвоживания. «Мы уже два дня не пили воды, – писал он. – То немногое, что у нас осталось, только для раненых». Он решил бежать к ближайшему колодцу, как только стихнет артобстрел. Двое британских солдат согласились пойти с ним, но, зная, что за выходом следит снайпер, они прекрасно понимали, что придется бежать всем вместе, а любая остановка позволит ему прицелиться. «Мы то бежим от дерева к дереву, то падаем в канавы и наконец добираемся до кустов у колодца. Два англичанина, укрывшись за небольшой насыпью, подползают ближе к колодцу. Как только они вытаскивают ведро и ставят на землю, один из них осматривается и сразу же получает ранение в руку. Мы все равно наполняем наши фляги и бежим обратно к развалинам штаба, прежде чем начнется артобстрел»[1253]. Одному человеку жизнь спасло курение. Во время одной из самых интенсивных бомбежек британский лейтенант из узкого окопа рядом с лейтенантом Смачным подбежал к нему попросить сигарету. Когда огонь усилился, лейтенант не смог вернуться и решил покурить вместе со Смачным. Пара мгновений – и минометный снаряд, ударив в нескольких метрах от них, попал в самый центр щелевого окопа лейтенанта и разнес его на куски[1254]. Вскоре после полудня началась главная атака немцев на восточном фланге у церкви Остербека. Немцы пытались отрезать британцев от реки. Опергруппа Лонсдейла и отряд планеристов угодили в самое пекло. Эсэсовцы, саперы с огнеметами, САУ и несколько «Королевских тигров» угрожали гаубицам Легкого полка. Некоторые артиллеристы вели огонь прямой наводкой ближе чем с полусотни метров. Одну батарею захватили. Последние оставшиеся противотанковые орудия были приведены в боевую готовность. «Мало звуков страшней, чем лязг и грохот танка, что надвигается на тебя», – написал в тот день майор Блэквуд из опергруппы Лонсдейла. Но они удержались. «Есть что-то мрачно-комическое, – добавил он, – в зрелище лихорадочных метаний гунна, напрасно пытающего спастись, когда пули выбивают грязь у него из-под ног»[1255]. Майор Кейн из Южно-Стаффордширского полка, заметно приободрившийся после нежданной возможности побриться, снова проявил себя необычайным храбрецом. Когда у него закончились снаряды для PIAT, он схватил 2-дюймовый миномет. «Благодаря умелому обращению с оружием и смелому руководству теми немногими бойцами, что все еще были под его командованием, – говорилось в документе о его представлении к награждению Крестом Виктории, – он полностью деморализовал противника, беспорядочно отступавшего после более чем трехчасового боя»[1256]. Уркварт отдал распоряжение своим офицерам не объявлять об отходе до раннего вечера – на случай, если кто-то попадет в плен. Прошлой ночью в «Денненорде», на западном фланге, бывший генерал-губернатор эсквайр Бонифаций де Йонге думал, что их собираются спасти. Он был убежден, что артиллерийская стрельба союзников с юга поддерживает масштабную переправу через реку. Разочарование было огромным. «Во второй половине дня поступило так много раненых, что мы уже не справлялись. Люди лежали друг на друге. Все переполнено. Готовить было невозможно. Майор сказал, что ночью они вместе со всеми, кто может двигаться, отступают на тот берег, в Дрил. Так что весь этот план – полный провал. Все жертвы, все страдания, все напрасно!»[1257] Майор Пауэлл тоже был встревожен, когда узнал в «Хартенстейне», что сегодня ночью они уходят. Он полагал, что прибытие Дорсетского полка означало скорую переправу всей 2-й армии. Он почувствовал тошноту, думая обо всех напрасных усилиях и стольких потерянных жизнях[1258]. Майор Блэквуд, напротив, не питал никаких иллюзий, когда услышал весть о ночной эвакуации: «Это был горький момент, но продукты и боеприпасы на исходе, все противотанковые орудия подбиты, люди девять дней под огнем орудий и минометов, они уже едва соображают, альтернативы нет»[1259].