Часть 4 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Двенадцать, – пренебрежительно заявил один из моих бойцов.
Я коротко кивнул. Охранников было двенадцать. Дюжина седовласых солдат, которые чувствовали себя вполне вольготно и не обращали на рабов внимания. Каждый был облачен в лорику хамату, носил гладиус, вполне возможно, некогда служил в составе римского легиона. Сейчас охранники о чем-то непринужденно болтали, тогда как рабы шли молча, понурив голову. До чего же надо было довести несчастных людей, чтобы сто человек не предпринимали никаких попыток высвободиться, будучи охраняемыми всего двенадцатью римскими солдатами. Вспомнилось о том, что здесь приравнивали людей к хозяйственному инвентарю, а обращение с человеком было в крайней степени жестоким, губительным.
– Готовы? – спросил я.
– Ждем отмашки, – сообщил Рут.
– Побыстрее бы уже, Спартак, а то во рту маковой росинки не лежало! – ухмыльнулся один из моих бойцов.
– Полная боевая готовность! – отрезал я.
Бойцы выхватили мечи. Я осмотрел свой конный отряд из тридцати человек, в подавляющем своем большинстве кавалеристов Рута, и нетерпеливо уставился на небосвод. Все до одного мои бойцы сидели верхом на выхоленных жеребцах, ожидали приказ. С минуты на минуту солнце скроется за горизонтом, в этот момент я дам гладиаторам отмашку выступать. В нескольких десятках миль отсюда выступит Тирн, а вместе с нами еще несколько десятков отрядов гладиаторов, подобных моему, прежде разбитых на вексилляции у лагеря при Каннах. От предвкушения сводило мышцы, но меня не покидала уверенность, что у каждого из разбросанных по округе отрядов задуманное выйдет от и до.
– Все помнят, что требуется делать? – уточнил я.
Никто не ответил. План знали наизусть. Колонна двигалась медленно. Изнуренные пахотой рабы с трудом передвигали ногами. Многие из них спотыкались, получали нагоняй от охранников и едкие комментарии вилика. Маленького роста старикашка завидел приближение колонны, выскочил навстречу рабам и охранникам из виллы и с тех пор не затыкал рот. Фактически являясь таким же бесправным рабом, как остальные, вилик все же имел гораздо большие полномочия. Выглядело это отвратительно. Наверняка, единственное, о чем думали сейчас несчастные, – быстрее оказаться в своей комнатушке размером с мышиную конуру, съесть положенную порцию ячменя на ужин и забыться сном, дабы на следующий день, с новыми силами, вновь отправиться на пахоту в поле. Но прежде им следовало вытерпеть все те издевательства, которые позволял себе сделать один человек в сторону другого. На моих глазах вилик подбежал к колонне рабов, остановился рядом с упавшим на колени гладиатором, принялся кричать несчастному прямо в лицо:
– Вставай, паскудник этакий! Не хватало еще, чтобы из-за тебя пропал урожай! И вот на таких, как ты, хозяин переводит ячмень и воду! Где это видано! – заверещал он, а потом, обращаясь уже к старшему охраннику, добавил: – Этого завтра в кандалы, толку от него на пашне не будет!
Несчастный раб при этих словах попытался подняться на ноги, но, обессиленный, рухнул наземь. Товарищи, стоявшие рядом, безучастно наблюдали за происходящим. Охранникам даже не пришлось касаться рукоятей своих мечей.
– Ты прав, – старший охранник говорил с хрипотцой. – Выведи его из строя и помести в кандалы! Сегодняшнюю ночь проведет в подвале, без ужина.
Вилик довольно закивал, схватил исхудалого раба за предплечья, силясь поднять с колен, но быстро задохнулся в отдышке. Управляющий усадьбой, несмотря на положение невольника, имел солидный животик, второй подбородок и отнюдь не напоминал человека, страдающего от недоедания. Он с трудом поднял раба на ноги и тут же влепил ему оплеуху.
– Слышал, что тебе сказано? Сегодня без ячменя! – просипел вилик гордо.
Раб только что-то глухо простонал в ответ. Возможно, ему уже было все равно, никаких сил у человека, которому предстояло всю сегодняшнюю ночь и завтрашний день не просто провести в кандалах, но и работать в них, не было. Когда несчастный покинул строй, колонна с рабами двинулась дальше. Расстояние между нами сократилось. Солдаты из-за сумерек и собственной невнимательности не замечали укрывшийся на холме отряд. Вилик оторвался от основной колонны, волоча за собой раба. То и дело были слышны его возгласы, управленец угрожал изнеможенному невольнику скорой расправой. Охранники продолжили прерванный разговор, краем глаза поглядывая на рабов в колонне.
Я медленно вытащил гладиус из ножен. Меч приятно тяготил руку. Пора было покончить с беспределом, который происходит на этой земле.
– Начали! – прошипел я и первым отправил своего нумидийского скакуна в галоп.
Повторять дважды не пришлось. Двадцать девять бойцов моего отряда рванули с места в карьер. Жеребцы озорно заржали, прохладный весенний ветер развеял густые гривы, и отряд гладиаторов в сумерках спустился к подножью холма. Охрана не сразу поняла, что происходит. При виде приближающихся из темноты всадников с клинками наголо солдаты замерли, мигом замолкли, с секунду всматривались в наши силуэты, а затем по команде старшего обнажили свои мечи. Надо отдать должное этим головорезам, никто из них не растерялся и отнюдь не собирался отступать. Рабы при виде нашего конного отряда с любопытством наблюдали за происходящим, но остались стоять в стороне, не проронив ни единого слова, опасаясь получить нагоняй от надсмотрщиков. Я скакал первым, и когда расстояние между нами сократилось, старший среди охранников сделал уверенный шаг вперед. С гладиусом на перевес, охранник одарил меня взглядом исподлобья, но слова, которые хотел было сказать головорез, в буквальном смысле слова застряли поперек его горла. Я сделал выпад, удар совершенно чудовищной силы рассек старшему ключицу и угодил прямо в сердце старого солдата. Головорез вскрикнул, опустился наземь, выпустил свой гладиус из рук. Копыта моего нумидийского жеребца втоптали истекающее кровью тело в грязь. Все происходило стремительно! Гладиаторы с остервенением бросились на попытавшихся защищаться охранников возле колонны с рабами. Охрана взяла плотный строй, который быстро рассыпался, стоило всадникам ударить в первый ряд. Жеребцы, подгоняемые наездниками, прошивали насквозь неряшливые ряды незадачливой охраны. Головорезы падали под копыта жеребцов, не в силах устоять на ногах. Жизни обрывали смертельные удары спат и гладиусов. Кто оказался посмекалистей, пытался бежать, но бойцы из моей группы быстро догоняли беглецов. Я приказал убивать всех до последнего. Силы охранников таяли на глазах, когда из углового входа в виллу показались еще несколько десятков человек, услышавших звуки сражения и решивших выяснить, что происходит снаружи. С тех пор как восстание приобрело размах, многие крупные рабовладельцы для исключения провокаций шли на крайние меры и усиливали охрану в разы. Вилла, на которой остановился мой выбор, оказалась не исключением. Хозяин латифундии стянул на охрану своих владений без малого центурию отборных вояк. Большинство из них не были одеты в доспехи, но успели похватать гладиусы и сики. Среди них был тот самый вилик, который, завидев происходящее на улице неподалеку от стойла, вскрикнул и схватился за голову.
– Эй! Кто вы такие? Что вытворяете? Да вы понятия не имеете, чья эта вилла! Безумцы! – верещал он, отступая.
Яростные крики вилика, смешенные с угрозами, только раззадорили моих бойцов! Один из гладиаторов подскочил к колонне невольников, готовых провалиться сквозь землю посреди поля брани. Он остановил своего гнедого, всучил одному из невольников гладиус павшего охранника.
– Вооружайтесь и присоединяйтесь к восстанию Спартака! Теперь вы свободные люди! – прорычал гладиатор.
Раб недоверчиво посмотрел на меч, неуверенно взял гладиус из рук всадника, переложил клинок из одной руки в другую и вскинул гладиус над своей головой. По щекам несчастного потекли слезы, в глазах появился давно угасший блеск. С мечом наголо он бросился в самую гущу сражения, к воротам виллы, где численное большинство было за охранной. Примеру брата по несчастью последовали остальные невольники. Рабы в колонне хватали мечи павших охранников и с криками «Свобода» бросались в самую гущу сражения. Рабов было слишком много, мечей на всех не хватало, но отчаявшиеся люди хватали с земли палки и булыжники. На моем лице застыла улыбка. Невольники, которым сегодня выпал шанс сбросить с себя оковы господина, хотели воспользоваться им сполна. Первые камни полетели в сторону углового входа в виллу, сбивая с толку охранников, все еще размышлявших над тем, с какой стороны ударить по моей группе, добивавшей остатки головорезов из колонны. Несколько человек из охраны нырнули в проход вилы, вскоре оттуда появились щиты. Римляне наспех построились, отбили шквал обрушившихся на них булыжников и двинулись в лоб обезумевшим рабам, которые напрочь позабыли об изнурительном дне, проведенном на пашне, и единым нахрапом бросались на щиты римлян.
– Бейте! Бейте пакостников! – вилик, словно ужаленный, прятался за стеной щитов, всем своим видом показывая, что не имеет никакого отношения к происходящему, а одна только мысль о причастности к восстанию претит его нутру.
Рабы ударили, ничуть не смущаясь выставленной стены щитов. Атака невольников выглядела неумелой, неподготовленной, но отчаянной, поэтому охрана дрогнула. Римляне прижались к выходу из виллы, всеми силами сдерживая напор рабов. Успех невольников не удалось развить, римляне контратаковали, наземь упали первые рабы, сраженные выверенными ударами мечей охраны, из строя выпадали раненые. В неравной битве у невольников не было шанса победить! Я скомандовал гладиаторам поддержать захлебывающееся наступление рабов у входа в виллу. Бойцы из моего отряда устремились к стойлам. Маятник сражения раскачивался, никому не удавалось прочно захватить инициативу. При виде гладиаторов охранники укрылись в вилле. Входная дверь с грохотом захлопнулась, скрипнул засов. Несколько рабов, осмелевших, с мечами в руках попытались выломать дверь, но ничего не вышло.
– Выйдите и сражайтесь!
– Каково вам теперь, а?
Рабы тщетно лупили по двери, с противоположной стороны никто не отвечал. Охранники обдумывали ситуацию, в которой они оказались, и в эти минуты искали выход. Один из рабов попытался просунуть лезвие гладиуса в щель между дверью и стеной. Лезвие клинка зашло почти наполовину, и раб, найдя упор, приложил усилие. Сделал он это с такой силой, что клинок лопнул, а в руках невольника остался огрызок. У него, как и у каждого из невольников, получивших возможность расплатиться с римлянами по счетам, совершенно безумным светом горели глаза. Вряд ли кто-то из них до конца отдавал отчет своим действиям и понимал, что происходит. Двигало этими людьми только одно – неутолимая жажда мести.
– Что дальше, Спартак?
Рут с гладиаторами ожидали распоряжений. Гопломах кружил верхом на своем гнедом в нескольких десятках футов от заблокированного охранниками входа виллы, где толпились невольники.
– Не вмешивайтесь! – отрезал я. – Они имеют право отомстить!
Рабы у дверей затеяли стаскивать к запертой двери тела павших товарищей, блокируя проход. Несколько человек обогнули виллу, возможно, зная о наличии в здании дополнительных выходов. Еще с дюжину невольников скрылись в стойлах, ткогда как остальные вскарабкались на крышу постройки, к отверстию дымохода. Я не сразу понял, что затеяли рабы, но очень скоро увидел стоги сена в руках невольников, выбегавших из стойл. Сено тут же забрасывали поджидавшим их на крыше товарищам. Вернулись рабы, которые обогнули здание по периметру. Они держали в руках зажженные факелы. Два факела, висевшие у входа в виллу, уже держали невольники, забравшиеся на крышу.
– Они хотят выкурить этих свиней, – бросил Рут, безразлично наблюдавший за происходящим. – Может быть, поможем им?
Я задумался, но покачал головой. Нет, наша помощь им не требовалась. Рабы вполне могли справиться сами. Да и не выкуривать они собрались охрану, невольники решили удушить своих поработителей угарным газом, живьем. В помещении, в котором римляне искали себе спасение, был заблокирован единственный выход. Окон в вилле не было, а значит у охраны, забаррикадировавшейся внутри, не было никакой возможности спастись. Извергая ругательства, что-то крича на целой россыпи разных языков, рабы потрошили плотно набитые стога сена, поджигали их и пропихивали в отверстие дымохода. В небо устремились густые столпы дыма, сумерки озарили вспышки пламени. К сражающимся у виллы невольникам присоединялись все новые рабы, выбегавшие из других зданий. Многие из них были заключены в кандалы. Это были те люди, которые проводили большую часть своей жизни в грязных душных подвалах, ходили на виноградники и занимались всяческим ремеслом. Рабы, по разумению хозяев, самые опасные, неконтролируемые. Сейчас они скидывали с себя оковы невольников, присоединялись ко всеобщему, охватившему виллу безумию.
Из здания, в котором оказались заперты охранники, послышались первые крики, перемешанные с угрозами. В дверь застучали, затем на полотно обрушился первый удар. Показалось, под натиском римлян сдвинутся тела, дверь откроется, но невольники, оставшиеся внизу, навалились на тела всем своим весом. Дверь было не открыть. Ругательства и угрозы очень скоро сменились криками, мольбой о помощи, раскаянием и призывами открыть дверь. Тщетно! Ответом был громкий, дружный хохот рабов, подносивших сено к проему дымохода. Люди чувствовали вкус свободы, их было не остановить.
Глава 2
Марк Робертович Крассовский стоял на небольшом холме и с любопытством рассматривал стены гарнизона вечного города. Крепкие, высокие, наверняка сумевшие бы выдержать не одну осаду. Некоторое время назад консулы Спурий Сервилий Приск и Квинт Клелий Секул сделали выбор в пользу туфа, пористой горной породы желтоватого цвета. Из туфа вырезались массивные блоки, выкладывалась крепостная стена в поперечной конусообразной кладке снизу-вверх, что придавало конструкции прочность. Бросалось в глаза, что внешняя сторона блоков туфа тщательно стесана, а по заверениям Лонга, изнутри стены блоки спускались ступеньками, что облегчало оборону защитникам Рима. Выглядел римский гарнизон внушительно, но Крассовский прекрасно знал, что для организации обороны такого огромного крепостного пояса, растянутого не на одну милю в длину, требовался значительный людской запас, время и военный талант обороняющейся стороны. Ни того, ни другого, ни третьего у жителей Рима в запасе не было. Во многом потому, что сенат не ожидал подобной дерзости от претора Красса, которого намедни было решено отстранить ото всех занимаемых должностей. Да, в вечном городе его ждали только затем, чтобы провести суд, возможно, изгнать, лишить статуса, состояния. Никто из этих толстых, напыщенных курийских жирдяев не мог знать, как в итоге все обернется. Неудобно получилось, когда вместо покаяния и явки с повинной Марк Робертович подвел к стенам Рима свои легионы. Крайне неудобно, но до того Марк Робертович предупреждал сенат о поспешности их выводов в своем письме. Поэтому сейчас им придется пенять только лишь на себя. Он действовал исходя из тех условий, которые были ему надиктованы, не больше и не меньше.
Крассовский прислушался к совету своих военачальников и не стал заходить в сам город. Было решено перекрыть важные транспортные развязки Рима, блокировать его сообщение через такие крупнейшие пути, как Аппиевая и Лабиканская дороги. Для того войско было разделено, Марк Робертович лично возглавил один из легионов, остановился у Капенских ворот, с выходом на Целий, один из семи холмов вечного города. Остальные легионы блокировали Целимонтанские, Эсквилинские и прочие городские ворота. Рим оказался отрезан от внешнего мира. Мосты были сожжены не только для сената, но и для самого Марка Робертовича. Неожиданное появление Красса ставило сенат врасплох, олигарх ждал опрометчивости в действиях римских нобилей. Марк Робертович поставил сильных мира сего в неудобное положение, заставил их почувствовать свою слабость, а теперь давал время принять правильное решение. Второго шанса у сената уже может и не быть. Обратный отсчет пошел…
Республика в том виде, в котором он ее застал, когда только появился в этом мире, больше не могла существовать. Крассовский выдвинул ультиматум, но оставлял за сенатом право выбора. На Форуме, расположенном между Палатином, Капитолием и Эсквилином, понимали, что опущенные решетки на воротах городских стен были лишь миражом. Своими решениями толстосумы обрекли Марка Робертовича на диктаторскую власть.
Крассовский ухмыльнулся, посмотрел на свои руки, медленно сжал кисти в кулаки. В том, другом, мире, теперь таком призрачном и далеком, он был королем в городе на семи холмах. Здесь он станет императором. От мысли, что здесь и сейчас он творит судьбу вечного города, а заодно перекраивает историю целого мира, засосало под ложечкой. Пьянящая, возбуждающая мысль. Не этого ли он хотел всегда? Пощады не будет никому!
Погруженный в свои мысли, Марк Робертович не заметил, как медленно поползла вверх решетка Капенских ворот. В проеме ворот появилась группа людей, облаченных в тоги. Делегация поспешно двинулась к холму, на котором стоял олигарх в окружении своих ликторов. Члены делегации были безоружны, приветственно вскинули руки. Олигарх не отреагировал на приветствие и молча, с презрением смотрел на двух мужчин, возглавлявших делегацию. Римляне были облачены в тоги с пурпурными полосами и остановились у подножия холма.
– Привет победителю Спартака, претору Марку Лицинию Крассу от консула Публия Корнелия Лентула Суры! – сказал один из них.
Олигарх поежился от этих слов, почувствовав, как к горлу подкатил липкий ком.
– Марк Лициний, мое почтение, от консула Гнея Ауфидия Ореста, – поприветствовал Крассовского второй мужчина.
– Не стоит фамильярничать! – пролаял Марк Робертович, в горле запершило.
– Что ты, что ты! Имею честь приветствовать старого друга, только и всего, – усмехнулся тот, который назвался Публием Сурой. – Или, быть может, ты уже не узнаешь своих старых друзей, Марк Лициний? Я всегда рад видеть таких людей в здравии и благополучии… – он огляделся. – Не вижу своего любимого родственничка Публия Суллу? Где он?
Крассовский промолчал. Разумеется, этого человека он видел впервые и вряд ли знал, что Публий Корнелий Лентул Сура глубоко верил в идею своей исключительности, утверждая, что по Сивилинным книгам трем представителям рода Корнелиев уготована царская власть, которой уже удостоились Цинна и Сулла. Возможно, глубоко уверовав в пророчества и видя в подходе Крассовского под стены Рима свой шанс, Сура, не обращая внимание на презрительный взгляд Марка Робертовича, сделал шаг навстречу олигарху. Он широко расставил руки, попытался обнять Крассовского. Дорогу консулу перегородил Лиций Фрост.
– Займи место рядом с остальными, – скомандовал Фрост.
Сура в нерешительности остановился, взглянул на Крассовского через плечо, расплылся в своей обворожительной улыбке.
– Даже так, Марк… – пролепетал он. – Ты уверен, что поступаешь правильно? В этом мире не так много друзей, а тем более тех, на кого можно положиться в трудную минуту!
Его слова остались без ответа. Видя, что ладонь Фроста легла на рукоять гладиуса, он не решился спорить, вернулся к остальным, встал рядом с бледным и подавленным Гнеем Орестом. Наверняка Орест слышал слова Суры и видел реакцию Крассовского, которому, судя по тому, как изменилось его лицо, слова консула пришлись не по душе.
Над холмом повисло молчание. Консулы с прищуром рассматривали Крассовского, облаченного в пурпурный плащ. Олигарх отвечал им холодным взглядом. Еще бы, сенат тянул время, всячески откладывал решение, вот только это решение им в любом случае придется принять, хотели они этого или нет.
– Зачем ты пришел? – наконец выдавил Гней Орест.
Сура, заслышав эти слова, резко одернул Ореста, оглядел базирующийся за спиной ликторов Крассовского легион, приведенный в полную боевую готовность.
– Думается, происходящее есть одно большое недоразумение. Будет правильным, если нам удастся обстоятельно поговорить, уладить разногласия, которые возникли. Ты видишь, Марк, что я и Орест пришли к тебе без оружия и готовы на разговор, как к хорошему другу, с которым всегда можно было найти общий язык, – заверил он.
Марк Робертович оскалился, обнажив стройный ряд белоснежных зубов. Аккуратно расправил складки тоги, пожал плечами.
– Отчего-то мне казалось, что друзей с дороги встречают за столом? – он демонстративно обвел взглядом холм. – Вот только я не вижу здесь стола, не чувствую запах вина и жарящегося порося!
Слова Крассовского поставили Суру в тупик. Было видно, как консул вздрогнул.
– Расслабься, я все понимаю, не хотел ставить тебя в неудобное положение! – хмыкнул олигарх. – Вы, наверное, не успели подготовить стол для старого друга? Все впереди, я человек понимающий и не придирчивый к мелочам, уж тем более когда разговор идет о друзьях! Так сложилось, что я люблю провести время в хорошей компании!
– Рад слышать это от тебя! – вскрикнул Сура. – Может, действительно пройдем к столу? Велю рабам накрыть лучший стол, который ты только видел во всем Риме…
– Не стоит, – грубо перебил консула Крассовский. – Благодарен за твое предложение, но делать этого не стоит. – Марк Робертович повернулся ко второму консулу. – Ты хотел что-то знать, Орест? Не расслышал вопроса? – сухо спросил он.
Консул поспешно потупил взгляд, но его вопрос повторил Лидий Фрост, стоявший по левую руку от олигарха.
– Гней Ауфидий интересовался, что мы здесь делаем, Марк Лициний, – хмыкнул он насмешливо.
– Спасибо, что напомнил, – кивнул олигарх. – Покажи ему, что мы здесь делаем Фрост, не хочу больше слышать глупых вопросов.
Повторять не пришлось. Фрост выхватил свой гладиус и вместе с остальными ликторами бросился к подножию холма, где в растерянности замерли оба консула вместе со своей свитой. Все происходило стремительно. На глазах Ореста и Суры ликторы Крассовского словно свиньям перерезали глотки безоружным людям из окружения консулов, которые не сумели оказать ликторам никакого сопротивления. На все это потребовалось лишь мгновение. Крассовский довольно осмотрел тела, лежавшие у подножия холма. Консулы, запачканные в крови своих людей, так и остались стоять на месте, вряд ли до конца понимая, что произошло. Сура не пошевелился, бледный как поганка, он смотрел куда-то сквозь холм, тогда как Орест поднял вверх руки, его тога задралась, консул желал избежать страшной участи. Удовлетворенный зрелищем, развернувшимся перед его глазами, Марк Робертович продолжил.
– Я бы не пришел, если бы меня не позвали! Я законопослушный римлянин и явился по первому требованию сената! Вот он я, вот вы, высшие магистраты. Почему же вы теперь молчите и спрашиваете, зачем я явился в Рим?
Марк Робертович вдруг понял, что испытывает какое-то особое наслаждение, говоря эти слова. Консулы были готовы провалиться сквозь землю. Олигарх все так же обезоруживающе улыбался.
– Не сенат ли ультимативно приказал мне явиться в Рим и лишил меня чрезвычайного империя, проконсульских полномочий? Я лишился командования в войне против рабов! Да и слухами земля полниться. Слышал, что цензоры собираются лишить меня должности претора, исключить из сената, изгнать из Рима! Я пришел подчиниться воле судьбы! – все это Крассовский выпалил на одном дыхании.