Мы сели в машину. Я велел водителю выйти и, как только за ним закрылась дверь, спросил Цыганкова: – Твой Глеб мог сбежать? – Зачем? – Тебе виднее. – Нет. И смысла нет никакого, и человек он не такой. Я ведь уже говорил… – Я это помню. Значит, его Плакса прихватил. Чувствуется Юркин почерк. Все твое наблюдение, Лев Валентиныч, – фуфло. Слежка, телефоны, микрофоны – а толку? Плакса не только отдал команду, но еще небось и сам лично Глебу иголки под ногти засовывал. А мы об этом ничего не знаем. Херня получается, Лев Валентиныч! Полная хрень! – Это Рамис его сдал. Помните, когда мы уезжали звонить, он нас всех видел? Сопоставил по времени, когда были звонки, и сдал парня. Значит, его прямо после вокзала и повязали. А при нем еще, наверное, и сим-карта была, та самая, так что проверить исходящие вызовы для них труда не составило. О, черт! – Татарин, может, и не при делах, – возразил я. – У них были и другие возможности вычислить Глеба. Теперь смешно об этом вспоминать, но тогда мне упорно не хотелось верить в предательство Рамиса. Одно дело – дурацкий квартирный налет, и совсем другое – эта запутанная история, в которой у каждого из участников имеется несколько лиц, а любое событие можно истолковать с противоположных точек зрения. – Где они сейчас? Цыганков связался по телефону со старшими групп наблюдения и доложил мне: – Оба в клубе сидят. – Значит, и мне туда надо. Нечего резинку тянуть; с вашими гениальными разработками, Лев Валентиныч, мы только «глухаря» поимеем. Так, кажется, это называлось в вашей системе? – Надо вызвать людей. – Цыганков выглянул в окно, оценивая наши силы: два водителя, два охранника, специалист по взлому дверей. – Не надо. Никто меня в клубе не тронет. Да и я никому не разрешу себя трогать. Пойду один. И, пожалуйста, не надо каждые пять минут мне на трубку звонить, проверяя, как я себя чувствую. В конце концов меня там ждут два старых друга. Вперед! …Клуб «Монголия» находился на набережной Фонтанки, недалеко от пересечения со Старопетергофским проспектом. По случаю дневного времени большая неоновая вывеска была выключена, а на парковке скучали всего четыре машины, вокруг которых слонялся охранник в черном костюме и с рацией. Один из двух наших джипов проехал мимо парковки и занял позицию, с которой просматривались два черных выхода. Мой же водитель подкатил прямо к парадным ступеням; я вышел и, затылком чувствуя, как напрягся и схватился за радиостанцию ленивый охранник, зашел в прохладный темный вестибюль. На первом этаже располагались небольшой «Конго-бар», который славился дешевыми улетными коктейлями, и два зала: направо – попроще, для небогатых студентов, налево – с некоторыми наворотами, для молодежи, которая может себе позволить прогулять сотку баксов за вечер. По четвергам и субботам там устраивалось эротическое шоу для мужиков, пятницу и воскресенье отдали на откуп бабам. В эти дни для них танцевали стриптиз мускулистые азиаты и негры. По краю танцпола было расставлено несколько войлочно-кожаных юрт, и особо раскрепостившихся посетительниц стриптизеры хватали и утаскивали в эти юрты, где исполняли для них индивидуальные номера. В гардеробе скучали две девчонки-приемщицы и еще один страж порядка. Когда я вошел, он как раз опускал руку с радиостанцией, вероятно, приняв доклад уличного коллеги. Кто-то из них меня опознал: стоило мне начать подниматься по лестнице, как появилась дежурная администраторша. Шикарная брюнетка в красном пиджаке и юбочке, едва выступавшей из-под пиджака, вывернула из вестибюля второго этажа и пошла мне навстречу. – Здравствуйте! Вы… Одно время она была любовницей Лехи, и мы даже как-то ходили компанией в сауну: я с Кариной и она с Пучковским. Тогда она здорово перебрала текилы с шампанским, да и кокаина нюхнула неслабую дозу, и отчаянно напрашивалась на групповуху. Чтобы привести девушку в чувство, Леха притопил ее в бассейне и без малого не переборщил с воспитательно-оздоровительными процедурами. Так что администраторша должна была меня хорошо помнить, но дисциплинированно изобразила лишь приветливую улыбку, какой привыкла встречать всех клиентов категории VIP. – Привет! Хозяева здесь? – Алексей Юрьевич или Юрий Олегович? – Они оба, вдвоем. В офисе? – Э-э-э, нет, они… – Проводи. Она немного замешкалась, и тогда я взял ее за запястье, развернул против часовой стрелки и легким шлепком пониже спины предложил сняться с тормоза и отвести, куда просят. На втором этаже было два ресторана, названные без затей «Кавказ» и «Европа», общий дансинг для их посетителей, а также своего рода клуб внутри клуба: изолированное и тщательно охраняемое помещение, напоминающее по форме звезду, пять лучей которой представляли собой роскошные отдельные кабинеты, а серединка – нечто вроде эстрады, на которой проводились всякие забойные конкурсы и устраивались концерты поп-звезд. Некогда, в лучшие дни, одна эта «Звезда» приносила доходов не меньше, чем весь первый этаж, включая бабки за продажу «экстази» и ЛСД с кокаином. В настенном зеркале я увидел свое отражение и неприятно поразился. В зеркале отражался не владелец преуспевающей фармацевтической фирмы, а типичный бывший спортсмен, волею судеб сменивший спортивный костюм на деловой прикид. Настороженный тип, всегда готовый к подвохам и не расстающийся с волыной за поясом. Как будто не было десяти «мирных» лет… В «Звезду» мы и пришли. Там было пусто. По углам пятиконечной сцены блестели хромированные пилоны. Юрик с Пучковским обнаружились в одном из кабинетов-пещер. – Спасибо, можешь идти, – сказал я провожатой, и она поспешно ретировалась, не в силах сдержать вздох облегчения. Я направился к друзьям. Они сидели за лакированным столом, поверхность которого благородно блестела под светом подвешенной к потолку лампы, по форме напоминающей крышку гроба. Плакса занял козырное место в торце, Пучковский разместился от него по правую руку. Плакса сидел, облокотившись на стол и выставив подбородок, Пучковский же размяк в кресле и не смотрел в мою сторону. На столе не было ничего, кроме пустой кофейной чашки и пепельницы с несколькими окурками. Кофе, несомненно, пил Плакса. А Леха, как мне показалось, был здорово пьян. Плакса поднялся: – Здравствуй, Костя! Он хотел протянуть для приветствия руку, но за мгновение до того, как он начал движение, я демонстративно скрестил свои на груди. – Привет! Плакса был одет в черный костюм, белую сорочку с идеальным воротником, желтый, в косую полосочку галстук был затянут так крепко, будто Юрка хотел удавиться. Стоило ему пошевелиться, как при свете лампы все его тряпки начали переливаться и играть, входя в резонанс с блестящей столешницей и огромной печаткой на указательном пальце его правой руки. Прямо не человек, а северное сияние. В шелка он, что ли, вырядился? А может, у него и белье с кружевами? Представить сейчас, что Плакса когда-то грудью ходил на обрез или хотя бы, что он специально вкручивал в стоп-сигналы машины перегоревшие лампочки, было решительно невозможно. – У тебя трусы тоже в рюшечках? – ошарашил я его вопросом, ухмыльнулся и, ногой придвинув кресло, сел напротив Плаксы, по-прежнему держа руки скрещенными на груди. Кивнул на невесомую пластиковую лоханку, в которой воняли четыре окурка: – Специально для меня подобрали? – Не понял… – Да уж, сложно понять… Сколько я помнил, в «Звезде» всегда пользовались хрустальными пепельницами с окантовкой под золото. Они были такой формы, что ложились в руку, как влитые, и прямо-таки просились треснуть кого-нибудь по черепку в пьяной сваре. Той же, которая была сейчас на столе, не получилось бы прихлопнуть и комара. Я посмотрел на Пучковского. Долго смотрел, давил взглядом. А он старательно прятал глаза. – Здравствуй, Лешенька! Нездоровится? В ответ он пробормотал что-то невразумительное, и я убедился, что от него действительно несет коньяком. Интересно, куда он спрятал бутылку? И это он когда-то три года зону топтал? А потом отличился, когда сломал локоть, хлопая бабу по заднице? Сейчас я бы скорее поверил, что это его самого прижал и пощупал за гениталии упакованный в кожу и цепи активный педрила. Из тех, что в америкосовских фильмах показывают: два метра ростом и бицепсы с трехлитровые банки. Я демонстративно помахал рукой, разгоняя источаемый Лехой перегар, а потом резким движением бросил на стол фотографии. Получилось красиво: они легли веером, и при этом каждая верхняя фотография скрывала самый интересный фрагмент фотографии нижней. Пучковский еще больше вжался в кресло. Плакса же недрогнувшей рукой потянулся за снимками. Взял, стал рассматривать с ненаигранным интересом. Стало быть, раньше не видел. Ну и что? Это ровным счетом ничего не меняло. Я размял сигарету и закурил. Потянулся за пепельницей, зацепил двумя пальцами, придвинул к себе. Попробовал ее раскрутить, как волчок. Слабенько, но получилось: лоханка сделала два оборота и встала. Часть пепла просыпалась, и я сдул его со стола. Плакса сложил фотографии вместе, тщательно подровнял. Возвращать не спешил. И Лехе не передал для ознакомления. Что ж, окончательно ясно, что Леха тут ничего не решает. Меньше года назад они еще были полноценными компаньонами. Во всем, не только в управлении клубом «Монголия» и рестораном. А теперь Плакса стал доминировать. Что ж, такого поворота следовало ожидать. Я вспомнил, как они «подвинули» от бизнеса Степу. Наверняка и тот план был разработан Юрком, а Пучковский молча согласился и только проглотил лишний стакан, чтобы не испытывать угрызений совести, когда настала пора реализовывать наиболее подлые пункты плана. – Давай поговорим как друзья, – ровным голосом предложил Плакса. – Мы сколько лет вместе? Давно. Всякое было! Неужели мы не сможем договориться? – Ну, я тебя слушаю, старый друг… – С Ольгой – это мы поработали, признаю. Кто она такая была? Вцепилась в Мишку, как клещ. Не удивлюсь, если это все-таки она его заказала. А что? Он бы ее рано или поздно бросил, и она это понимала. Вполне могла заказать, я считаю, вполне… – Брось! – Я с силой воткнул сигарету в край пепельницы, отчего она чуть не опрокинулась. – Ольга была полностью в ваших руках. Если бы ты всерьез верил, что киллера для Мишки она приготовила, ты бы сумел ее разговорить. Что, не так? Не Зоя Космодемьянская, сказала бы все, о чем ты спросил. Даже призналась бы, что сама в Мишку стреляла… Я вдруг осекся, пораженный шальной мыслью: что, если Артем-наркоман, наш единственный и ненаглядный свидетель, видел не парня переходного возраста, а именно Ольгу? Худенькая, угловатая, с короткими волосами. При соответствующем макияже она бы вполне могла сойти за пацана. Меня бы, наверное, не обманула, я бы интуитивно почувствовал маскировку. Но Артем, которого половой вопрос давно перестал волновать, мог запросто проглотить такой розыгрыш. – Что же, ты прав. – Плакса смотрел на меня исподлобья и постукивал пачкой фотографий по столу. – Мы ее на этот счет не расспрашивали. Не до того было. Нам были нужны Мишкины деньги. Какое право она имела на них? Что, все, кого Мишка когда-то оттрахал, теперь должны его наследство делить? – У нее права не было… А у тебя? – Мы с ним были друзьями. – Плакса ответил быстрее, чем я успел закончить вопрос, и при этом метнул взгляд на Пучковского, словно просил у него подтверждения. Леха безразлично кивнул. – Сколько там оказалось? – Шестьдесят восемь тысяч наличными, – Плакса назвал сумму после некоторого колебания. – И какие-то фуфловые акции. – Не густо… – Ну! Я тоже ожидал большего! И тут Плаксу будто прорвало. Он говорил сумбурно и много, но при этом на удивление четко держал мысль. Сумбурно – и четко. Как опытный артист. Ресторанно-клубный бизнес, столь прибыльно начатый, в последнее время испытывал серьезные трудности. Проблема, естественно, заключалась не в управлении, а в конкурентах. Со всех сторон обложили и стали душить, вкупе с продажными силовыми структурами и наглой чиновничьей братией. Плюс – пара провальных проектов, в которые они с Пучковским вписались. Требовались серьезные суммы, чтобы выправить положение. Плакса вложил кое-что из своих сбережений. Вкладываться более основательно он не хотел – как всякий предусмотрительный человек, он давно перекинул большую часть сбережений в заграничные банки и старался не прикасаться к этой заначке. У Пучковского же серьезных накоплений и не было; уж не знаю, как они делили проценты от прибыли, но Леха как был бессребреником, так им и остался, даром, что только три года назад расселил наконец свою коммуналку на Васильевском острове и зажил более-менее по-человечески.