Видел ли я труп Глеба? Нет! Мне вообще неизвестно, жив он или погиб. Что, найден убитым? За городом? Ужасно… Тихий, спокойный, ничем серьезным не занимался – просто не представляю, кто и зачем мог его застрелить. Про Цыгана я ответил в том же духе. И про утреннюю стрельбу. После этого Нестеров позвал понятых и предложил мне разуться. Я понял, что влип. Я вспомнил, как мы с Цыганковым шли через поле к обгоревшей машине. Как вытащили из нее и оставили лежать труп. Как Цыган осматривал тело, а я топтался вокруг, оставляя на влажной земле четкие отпечатки подошв. На мне были те же ботинки, что и сейчас. Конечно, менты не рассчитывали на такую везуху. Я думаю, они были готовы к тому, что в лучшем случае эти ботинки стоят у меня дома, а в худшем – что я давно избавился от них. А я их взял и надел. Хотя вообще-то редко ношу, у меня в них ноги сильно потеют. Ладно, я идиот, не подумал, что надо избавляться от засвеченной обуви! Но почему Цыганков ничего не сказал? При своем опыте он должен был замести все следы… Вернее, вообще их не оставлять! Экспертизу провели быстро. Чуда не произошло, отпечатки совпали. Нестеров допросил меня еще раз, теперь уже не как свидетеля, а в качестве подозреваемого. Я отказался давать показания, и он невозмутимо зафиксировал мой отказ. Оформили мое задержание… Я хорошо представлял, какая цепочка сложилась в голове у ментов. Труп Глеба – наши с Цыганом отпечатки подошв – труп Цыгана. При этом оба покойника обнаружены достаточно недалеко друг от друга, и одного перед тем, как застрелить, связывали и кололи какими-то препаратами, а второго немилосердно дубасили. Специальный эксперт скрупулезно зафиксировал все повреждения на моем теле: синяки, царапины, отсутствующие зубы, сбитые кулаки. С кем это я так сильно подрался? Да еще и не один раз: некоторые гематомы уже начали проходить. Я позвонил двоюродной Ингиной тетке – нашей единственной родственнице в городе – и договорился, что она на несколько дней возьмет Артема к себе. Или пусть к нам переселяется, как ей будет удобнее. За Артемом сейчас присматривают охранники. Пусть позвонит ему на «трубу» и договорится. Потом меня свозили домой, чтобы провести в моем присутствии обыск. Тетя Ингрид уже была там. Она смотрела на меня так, словно я только и делаю, что устраиваю ее племяннице неприятности, а сам не вылезаю из лагерей. Артем тоже смотрел на меня как-то особенно, но я не придал этому значения. Не до него сейчас, потом разберемся. Я был готов к провокациям в виде подброшенного мешка анаши или коробки патронов, но обошлось, обыск закончился безрезультатно. Хотя я бы, наверное, на месте ментов не удержался «отыскать» дополнительную улику. Воспользовавшись тем, что они на какой-то момент отвлеклись от меня, я попытался избавиться от дискеты, которая весь допрос жгла мне карман. От той самой дискеты, которую я нашел в сейфе Рамиса и у которой после драки с Вадимом оказался сломанным корпус. Я сумел незаметно положить ее в стол, но не успел отойти от него. Один из ментов, заметив мое напряженное лицо, догадался заново осмотреть ящики. Сначала он не обратил на дискету внимания, и я мысленно перекрестился. Как выяснилось, преждевременно. Не найдя ничего интересного, он задумался, взял дискету и спросил у коллеги: – Вась, она тут лежала? – Не видел! – Значит, не лежала. Что ж вы так, Константин Андреевич? Я промолчал. Трудно подобрать ответ в такой ситуации. Адвокат поспешил прийти мне на помощь, но на него просто не обратили внимания. Дискету запечатали в конверт и приобщили к протоколу обыска. Протокол я подписать отказался. – Это ничего не изменит, – равнодушно сказал мент. – Товарищи понятые, прошу вас засвидетельствовать, что гражданин Ордынский отказался от подписи. Мне разрешили переодеться, собрать необходимые вещи. С теткой я попрощался сухим «До свиданья», Артему сказал: – Я скоро вернусь. Сходи завтра к маме… – А что ей говорить? Я мысленно чертыхнулся: надо было раньше подумать об этом. Конечно, не сын должен объяснять матери, что отца посадили. Кого попросить? Только Степана, других кандидатур нет. Я достал сотовый телефон, который у меня пока не отобрали, и набрал его номер. Менты переглянулись, но не стали меня останавливать. – Степа? Привет! Ты в городе? Короче, меня закрывают. Надеюсь, только на два дня. Долго объяснять, за что, много всякой херни накрутили. Инга в больнице. Постарайся к ней сегодня прорваться и все объяснить… Закончив разговор, я отключил мобильник, положил его на столик в прихожей и взял сумку с вещами и жрачкой: – Поехали? Прямо из дома меня на милицейском «жигуленке» повезли в МИВС – Межрайонный изолятор временного содержания. Адвокат на своей машине ехал за нами, почти упираясь в наш багажник. Играла кассета с песнями Михаила Круга. Динамики так хрипели, что половину слов было не разобрать. Впрочем, это не мешало слушать – я все его песни знал наизусть. Менты, по-моему, тоже. Тот, который сидел рядом с водителем, кивал в такт куплетам, особенно энергичными кивками выделяя главные слова. Когда певец закончил про «Владимирский централ», я сказал: – Не правы вы, мужики. – Что? – Водитель сделал громкость поменьше. – Никакой суд меня не арестует, через двое суток уйду. Так на хрена было меня сейчас тормозить? Не видите, что у меня дома творится? – Сам виноват, – не задумываясь, ответил водитель, второй, сидевший рядом с ним, промолчал, а третий, всю дорогу подпиравший меня чугунным плечом, флегматично заметил: – Ты убегаешь, мы догоняем – а вместе делаем одно общее дело. Кстати, я бы на твоем месте по поводу двух суток не зарекался. Мы ж не все показали, что у нас есть на тебя. Кое-что приберегли для суда, чтобы ты со своими адвокатами не мог подготовиться. В разговор вступил передний пассажир: – Я с Цыганковым вместе работал. Хороший был опер когда-то! А потом стал полным говном. Так что тебе повезло: если бы убили правильного мента, пусть и бывшего, ты бы у нас по полной программе пошел. – Это как? – Лучше не знать. А за Цыгана мы… – Не договорив, он сплюнул в приоткрытое окно. Водитель прибавил громкость магнитолы. Так и доехали. Пожимая мне на прощание руку, адвокат пообещал прийти завтра с утра. После долгих и несколько унизительных процедур меня отвели в двухместную камеру. – Выбирай любую шконку, – сказал конвоир. – До утра никого больше не будет. – А потом? – Потом посадим кого-нибудь. Одному не положено… – Хотелось бы девочку. – Надувная сойдет? – Не бывает некрасивых надувных женщин, бывают слабые легкие. Конвоир усмехнулся: – Старая шутка. Выпендриваешься или на самом деле такой спокойный? – Я не спокойный. Я злой. А насчет беспокойства… Чего мне беспокоиться? Это пусть у ваших болит голова, что посадили без доказательств. – Про доказательства не надо, все говорят, что их нет или подбросили. А на прошлой неделе один такой же спокойный, как ты, весь вечер бодрился, а ночью в петлю полез. – Я не полезу. – Надеюсь. За моей спиной громыхнула железная дверь. Я разулся и занял койку у левой стены. * * * Адвокат, как и обещал, пришел ко мне утром. Мы разговаривали в специальной комнате для свиданий. Из мебели там были только стол и две скамейки, привинченные к полу, а дверь не имела внутренней ручки. На стенах, облицованных рыжей фанерой, просматривались блеклые надписи с указаниями имен, дат, статей и сроков. – Дай ручку, – сказал я адвокату вместо приветствия и прибавил к чужим надписям свою: «Не дождетесь». – Я вижу, Константин Андреич, вы не теряете бодрости духа. – Не теряю, и не потеряю. Есть новости? – Вашей жене сделали операцию. Ранение оказалось легче, чем ожидали. Операция прошла успешно, прогнозы самые благоприятные. Ваш друг, которому вы звонили вчера, с ней, наверное, как раз сейчас разговаривает. – Понятно? С Артемом все нормально? – Да. Ваша родственница смотрит за ним. На занятия он не пошел, но в такой ситуации, мне кажется, это оправданно. – Хорошо. Что еще?