– Кто же его не знает? – чуть ли не в экстазе воскликнул Харкинс и шумно высморкался. – Средоточие добра! Истинное средоточие добра! С радостью поменялся бы с ним местами: лишь бы вернуть его к жизни. И все же во всем, что не касалось болезненной любви к убиенному Бостуику, Харкинс оказался человеком умным и здравомыслящим. Спустя некоторое время остановил машину возле отделения телеграфа и, прежде чем выйти, пояснил: – Сегодня утром попросил задержать все адресованные мне сообщения. Вернулся он через пару минут, и вместе они расшифровали текст телеграммы от Хардинга, отправленной из Огдона: «Еду на запад. В поезде шеф. Жду возможности. Уверен в успехе». – Ничего не выйдет, – скептически заметил Холл. – Шеф сделает свое дело. – Хардинг – сильный парень с отличной реакцией! – убежденно заявил Харкинс. – И тем не менее. Просто вы не знаете, с кем имеете дело. – Понятно, что на кону существование бюро; предстоит схватка с предателем общего дела. – Если бы вы представляли реальное положение вещей, то со всех ног бросились бы куда-нибудь в лес, забрались на самое высокое дерево и навсегда забыли о своем бюро, – возразил Холл. – Но это же неправильно, – заметил Харкинс. Холл в отчаянии воздел руки. – Для большей уверенности немедленно вызову исполнителей из Сент-Луиса. Если Хардинг не достигнет успеха… – Не достигнет, – не дослушал его Холл. – Тогда мы поедем в Сан-Франциско. – А пока… – А пока, – опять перебил его Холл, – будьте добры, извольте отвезти меня на вокзал. – Он посмотрел на часы. – Скоро отправляется поезд на Запад. Увидимся в Сан-Франциско, в отеле с аналогичным названием, если, конечно… прежде не встретите шефа. Ну а если встретите… тогда прощайте. Перед отправлением Уинтер успел написать записку Груне и попросил Харкинса передать. В нескольких строчках сообщил, что ее дядя держит путь на Запад, и посоветовал по приезде в Сан-Франциско остановиться в отеле «Фермонт». Глава 11 В городе Рено, штат Невада, Холл получил телеграмму от сентиментального убийцы из Денвера: «В Виннемукке человек растерзан на куски. Скорее всего шеф. Немедленно возвращайтесь. Коллеги собираются в Денвере. Необходима реорганизация». Уинтер Холл улыбнулся и продолжил путь на Запад. Его ответ гласил: «Узнайте поточнее. Передали записку леди?» Три дня спустя, остановившись в отеле «Сан-Франциско», Холл получил новое сообщение от главы денверского отделения. Телеграмма была прислана из Виннемукки, штат Невада: «Ошибка. Это Хардинг. Шеф точно едет в Сан-Франциско. Информируйте местный филиал. Все собираются. Послание доставил, леди села в поезд». Однако в Сан-Франциско Холл Груню не нашел. Не смогли помочь и местные сотрудники Брин и Олсуорти. Холл даже съездил в Окленд, нашел вагон, в котором приехала Груня, и расспросил проводника-негра. Выяснилось, что молодая леди вышла в Сан-Франциско и тут же исчезла. В город стали стягиваться исполнители: Хановер из Бостона; Хаас из Нью-Йорка – вечно голодный, с сердцем в неправильном месте; Старкингтон из Чикаго; Луковиль и Джон Грей из Нового Орлеана; Харкинс из Денвера. Вместе с двумя местными сотрудниками всего собралось восемь человек – все, кто остался в живых в Соединенных Штатах. Холла за своего не считали, довольствуясь тем, что временный секретарь исправно снабжает бюро деньгами и добросовестно передает сообщения. Его жизни ничто не угрожало. Во всеобщем сумасшествии Холл убедился, что лично к нему отношение доброе, а доверие полное. Агенты знали, что именно он источник их бед, знали, что его конечная цель – уничтожение бюро и что за казнь шефа он заплатил пятьдесят тысяч долларов, и все же отдавали должное его верности собственным убеждениям и едва заметному налету того этического безумия, которое пробивалось сквозь внешнюю оболочку нормальности и принуждало вести честную игру. Уинтер Холл никого не предавал, справедливо и грамотно распоряжался финансами, удовлетворительно исполнял обязанности временного секретаря. Если не считать Хааса, который, несмотря на глубокие познания в древнегреческом и санскрите, в жажде убийства не уступал тигру, Уинтер Холл не мог не питать симпатии к удивительным ученым фанатикам. Все они поклонялись фиктивному этическому идеалу, лишая людей жизни с такой же холодной уверенностью и сосредоточенностью, с какой решали математические задачи, расшифровывали иероглифы или, плотно закрыв за собой двери лабораторий, проводили сложные химические эксперименты. Наибольшую симпатию вызывал Джон Грей. Сдержанный англичанин с внешностью сельского помещика, он развивал радикальные идеи относительно роли драматургии в современном обществе. Во время долгих недель ожидания, пока ни Драгомилов, ни Груня не появились, Холл вместе с Греем ходил в театры и ценил эту дружбу как источник нового образования. Каждый сотрудник бюро по-своему коротал период вынужденной праздности: Луковиль занялся плетением корзин и постиг характерный для индейцев племени юкиа рисунок из трех рыб; Харкинс увлекся акварелью в духе японской школы: мастерски изображал листья, мхи, травы и папоротники; бактериолог Брин продолжил многолетнюю работу по изучению злостного вредителя зерновых культур под названием «клоп-черепашка»; Олсуорти заинтересовался радиотелефонией и разделил с Брином лабораторию на чердаке; преданный посетитель городских библиотек Хановер погрузился в научные изыскания и посвятил себя написанию четырнадцатой главы глубочайшего исследования под названием «Физические основы эстетики цвета». Одним теплым вечером он усыпил Холла чтением тринадцати готовых глав нового труда. Бездействие не смогло бы продолжаться в течение целых двух месяцев, и все агенты давно разъехались бы по домам, однако в Сан-Франциско их удерживали регулярно поступавшие от шефа известия. Каждую субботу, вечером, почти в одно и то же время, Олсуорти отвечал на телефонный звонок и слышал характерный, лишенный красок и интонаций голос Драгомилова, который из раза в раз повторял единственное распоряжение: распустить Бюро заказных убийств. Присутствовавший на одном из совещаний Уинтер Холл поддержал предложение. Впрочем, его выступление выслушали с вежливым безразличием, ибо он считался посторонним, а высказанного им мнения никто не разделял. Сотрудники не считали возможным нарушить однажды данную присягу. В бюро было принято неукоснительно соблюдать правила. Даже сам Драгомилов ни на шаг не отступил от служебной инструкции: в строгом соответствии с протоколом получил от Холла гонорар в пятьдесят тысяч долларов, совершил над собой суд, признал собственную вину перед обществом, приговорил себя к казни и избрал Хааса исполнителем приговора. Кто они такие, спрашивали себя сотрудники, чтобы нарушать дисциплину, если даже шеф строго придерживается устава? Роспуск организации, которую все члены считали социально полезной, стал бы чудовищным злом. Как заявил Луковиль, подобные действия разрушили бы мораль и опустили сотрудников до уровня зверей. Разве они звери? – Нет! Конечно же, нет! – послышались полные страсти восклицания присутствующих. – Вы все сумасшедшие! – не выдержал Уинтер Холл. – Под стать своему руководителю. – Моралистов неизменно считают невменяемыми, – возразил Брин. – Впрочем, следует уточнить, что таковыми их считают необразованные современники. Ни один из не заслуживающих презрения моралистов не в состоянии действовать против собственных убеждений. На протяжении долгих веков истории человечества моралисты с радостью принимали распятие, сожжение и прочие мучения во имя идеи. Только таким способом они могли придать силу своим учениям. Вера – вот что главное! И люди чувствовали, что учения моралистов несут добро. Мученики во имя идеи верили в правоту своих суждений и деяний. Чего стоит человеческая жизнь в сравнении с вечной истиной мысли? Принципы без личного примера не больше чем пустое тщеславие. Разве мы считаем себя наставниками, не способными воплотить свои рассуждения в жизнь? – Нет! Нет! Нет! – опять раздались убежденные возгласы. – Как глубокие мыслители и преданные идее общественные деятели мы не осмелимся нарушить собственные принципы, – заключил Харкинс. – Иначе не сможем подняться к свету, – добавил Хановер. – Мы не сумасшедшие! – выкрикнул оскорбленный Олсуорти. – Мы не утратили ясности видения окружающего мира. Мы священники высокого ранга, стоящие у алтаря праведного поведения. Точно так же можно назвать сумасшедшим нашего доброго друга и временного секретаря Уинтера Холла. Если правда – это безумие, а все мы им поражены, то разве Уинтер Холл не разделяет нашу учась? Он обвинил нас в этическом лунатизме. Но в таком случае чем его собственное поведение не тот же лунатизм? Ведь он до сих пор не сдал нас полиции. Почему он исправно исполняет обязанности секретаря, если презирает и ненавидит наши взгляды? Не забывайте: в отличие от всех нас он даже не связан торжественной присягой: просто кивнул в знак согласия и принял те функции, которые поручил ему шеф-отступник. В нынешнем противостоянии мистер Холл поддерживает обе стороны. Шеф ему доверяет, и мы тоже доверяем. А он не нарушает ни доверия шефа, ни нашего доверия. Мы его знаем и любим. Лично мне отвратительны лишь две его черты: во-первых, лишенная критического отношения приверженность социологии, а во-вторых, стремление уничтожить организацию. Но что касается этики, он похож на нас точно так же, как одна горошина в стручке похожа на другую. – Да, я тоже не в полной мере соответствую общепринятым критериям нормальности, – с грустью согласился Уинтер Холл. – Признаю свою причастность. Вы такие симпатичные, милые психи, а сам я настолько слаб… или силен, или глуп, или мудр – не знаю, как определить, – что не могу нарушить данное слово. И все же хочу убедить всех вас в своей правоте – точно так же, как ранее убедил самого шефа. – Неужели? – недоверчиво воскликнул Луковиль. – В таком случае почему же он не сложил с себя полномочия руководителя? – Потому что принял гонорар, уплаченный мной за его жизнь, – ответил Холл. – И по той же причине мы обязаны забрать у него жизнь, – продолжил мысль Луковиль. – Разве мы не столь же моральны, как наш шеф? По условиям контракта, если он принял гонорар, ответственность за выполнение заключенного им договора ложится на всех. Неважно, в чем именно состоит договор. На этот раз предметом соглашения стала его собственная смерть. – Луковиль пожал плечами. – Ничего не поделаешь: заказ должен быть исполнен, иначе мы не имеем права считаться образцом морали. – Ну вот, опять ссылаетесь на мораль! – посетовал Холл. – Почему бы и нет? – высокопарно заявил Луковиль. – Мир основан на морали и без морали неизбежно погибнет. Силы природы содержат мораль. Уничтожив мораль, уничтожите гравитацию. Камни рассыплются и превратятся в песок. Сама сидерическая система распадется до состояния хаоса! Глава 12 Однажды вечером Уинтер Холл тщетно ждал Джона Грея в ресторане «Пудель», где они договорились вместе поужинать, а потом, как обычно, отправиться в театр. Однако Джон Грей не пришел, и в половине восьмого Холл вернулся в отель с пачкой свежих газет под мышкой, чтобы прочитать перед сном. Походка и фигура направлявшейся к лифту женщины показались знакомыми, и он поспешил следом, а как только лифт тронулся, тихо окликнул: – Груня. В первый момент она испуганно взглянула на него полными тревоги глазами, но тут же обеими руками сжала его ладонь, как будто надеялась зарядиться силой, и проговорила взволнованно: – Ах, Уинтер! Неужели это ты? Правда, ты? Я пришла сюда специально, чтобы найти тебя. Дядя Сергиус ведет себя очень странно. Кажется, с ним что-то не так: велел мне собраться в дальний путь. Пароход отходит завтра утром. Приказал покинуть арендованный дом и переночевать в отеле в центре города. Обещал присоединиться ко мне или поздно вечером, или непосредственно на пароходе. Я заказала для него номер. Но он что-то задумал, что-то ужасное. Я уверена, что… – Какой этаж, сэр? – спросил лифтер. – Возвращайтесь вниз, – лаконично отозвался Холл, так как, кроме них, в кабине никого не было, потом обратился к Груне: – Сейчас зайдем в Пальмовый салон и спокойно поговорим. – Нет-нет! – быстро проговорила девушка. – Лучше на улицу. Хочу прогуляться, подышать воздухом и осмыслить происходящее. По-твоему, я сумасшедшая, Уинтер? Посмотри на меня. Похожа на сумасшедшую? – Тише! – остановил ее Холл, взяв за руку. – Подожди. Потом поговорим. Не спеши. Груня явно пребывала в состоянии крайнего возбуждения, а попытка совладать с нервами – пусть и успешная – выглядела жалкой. – Почему ты не связалась со мной? – спросил Уинтер, когда они вышли на тротуар и направились к Пауэлл-стрит, откуда он собирался свернуть на Юнион-сквер. – Что произошло, когда приехала в Сан-Франциско? Ты же получила в Денвере мое письмо. Так почему же сразу не разыскала меня в отеле? – Не было времени. Голова раскалывается, все окончательно запуталось. Не знаю, чему верить. Происходящее кажется кошмарным сном. Такое просто невозможно. У дяди явно не все в порядке с головой. Иногда я абсолютно уверена, что никакого Бюро заказных убийств вообще не существует, дядя его выдумал, а ты поверил в выдумку. Мы живем в двадцатом веке, и весь этот ужас просто невозможен. Порой мне кажется, что я только что переболела брюшным тифом и до сих пор брежу, представляя какую-то немыслимую, абсурдную ситуацию. Скажи: неужели и ты тоже всего лишь порождение воспаленной фантазии, видение измученного болезнью ума? – Нет, – медленно, серьезно проговорил Уинтер, – ты не спишь и не болеешь, пребываешь в здравом уме и идешь рядом со мной по Пауэлл-стрит. Тротуар вибрирует, чувствуешь? Вот гремит трамвай. Ты держишь меня под руку. С океана подступает самый настоящий туман. Вон там, на скамейках, сидят люди. Нищий просит милостыню. Смотри, даю ему полдоллара. Скорее всего он потратит деньги на выпивку: чувствуется по тяжелому дыханию, что ему плохо. Ты тоже ощутила запах? Уверяю тебя, все это происходит на самом деле. Так что же тебя тревожит? Расскажи подробно. – Это жуткое бюро действительно существует? – Да. – Откуда ты знаешь, что это не выдумка? Может, ты просто попал под влияние дядиного безумия? Холл грустно покачал головой. – Был бы рад ошибиться, но, к сожалению, это чистая правда. – Откуда тебе известно? – в отчаянии крикнула Груня и судорожно прижала к виску пальцы свободной руки. – Знаю точно, потому что временно исполняю обязанности секретаря этого самого бюро. Груня отпрянула и, если бы Холл не удержал ее силой, выдернула бы руку и убежала. – Значит, ты член банды, которая охотится на дядю Сергиуса? – Нет, я всего лишь занимаюсь финансами. А что, твой… дядя рассказывал о бюро? – О, множество раз, всякие бредовые истории. Психика его до такой степени расшатана, что он утверждает, будто бы сам это бюро создал.