Трахал на моих глазах наложниц. Превратил меня в зрелище. День за днем держал в этой клетке. Он меня использовал. Он ко многому вынуждал меня приспосабливаться, со многим свыкаться, потому что так должно было быть, такое поведение от меня ожидалось. Я принимала за чистую монету все его слова, убеждая себя, что так и должно быть. Врала себе, потому что любила его, потому что он мной манипулировал. Я так долго преклонялась, что забыла: у меня тоже есть сила воли. Какой же я была дурой! Глупой, наивной дурой. Я научилась не доверять людям, но думала, что могу доверять ему. Я ошиблась. В ярости и удивлении я дрыгаю ногами, бью его кулаками, но Мидас не опускает, не отпускает. – Прекрати, Аурен! – грубо кричит он. – Отпусти меня! Мидас не обращает внимания ни на меня, ни на удары, которые я на него обрушиваю в попытке освободиться. Мое сердцебиение замедляется, потому что Мидас сжимает меня так сильно, что перекрывает доступ к воздуху. Обманным маневром проталкивает нас к клетке, рукой пытаясь нащупать в кармане ключ. Я царапаю ему руки, лицо. Он с силой давит щекой мне на затылок, пытаясь помешать наносить удары и не давая упасть моему капюшону. – Ты… должна… быть… послушной! – шипит он мне на ухо. Но я не согласна. Не согласна, потому что больше так не могу. Не могу вернуться в клетку. Не могу, не могу… Слышу, как ключ бросают на пол. – Открой дверь! Живо! – рявкает Мидас на женщину. А я уже почти про нее забыла. – Нет! – звучит сдавленно, мои мольбы ее не останавливают. Слышу, как она пытается подобрать брошенный ключ, слышу, как вставляет его в замок, слышу, как он проворачивается. Внутри у меня тоже все переворачивается. Словно ключ открывает дверь, за которой я скрывала каждую подавляемую эмоцию, каждую затаенную мысль. Мидас толкает меня. В одну секунду его руки обхватываю мою талию, как стальные ленты, а в следующую – мое тело падает на холодный металлический пол клетки. Он это сделал. Он правда бросил меня сюда без моего согласия. Без малейшей мысли или заботы о том, чего хочу я. И тогда я начинаю кричать. Я кричу, кричу и не могу остановиться. Мой крик ползет по стенам, цепляется за кожу, впивается в уши, чтобы примкнуть к барабанному шуму, чтобы подпитать пламя. Никогда раньше я не была в таком бешенстве, безумии, не чувствовала такой паники. – Вон! – орет он на женщину. Я подскакиваю с прытью, о которой даже не подозревала. Бросившись вперед, протягиваю руки к двери. Женщина пытается проскользнуть, но я знаю, что как только она это сделает, Мидас тут же захлопнет дверь перед моим носом. Я не могу этого допустить. Мои ленты распутываются, как распускающаяся ярость. Полосы сердитых атласных полосок висят в воздухе по обе стороны от моего тела. Не успеваю моргнуть, как все ленты разом бросаются к двери, пытаясь не дать ей захлопнуться, сжимая прутья стальной хваткой. Но женщина на два шага впереди, она бежит быстро, поэтому я протягиваю руку и толкаю ее в плечо. Ладонь горит. Ее тело отлетает назад, с глухим стуком ударившись о зарешеченную стену, но я сосредотачиваюсь на своих лентах, когда они толкают дверь, вынуждая меня выгнуться. Мидас открывает рот, чтобы что-то крикнуть, и борется со мной, пытаясь захлопнуть дверь, но мои ленты сильнее. Железные прутья стонут под их натиском, и в следующую секунду мои ленты срывают дверь с петель, ломая железо, как щепки. Одним движением они швыряют ее в Мидаса, ударяя его в грудь и укладывая на спину. Ленты обмякают, спина болит от усилий и мощи, которая мне понадобилась. От скорости меня немного накреняет вперед, но я успеваю ухватиться рукой за прутья прежде, чем упасть лицом вниз. А потом я осязаю это. Жар. Я резко поднимаю голову, смотря на прут, на руку, которой его сжимаю. На мою голую руку. Во время борьбы в какой-то момент перчатка слетела. Я быстро отдергиваю руку и пячусь назад, но, конечно, уже слишком поздно. Будто кровь, льющаяся из раны, золото хлынуло из моей ладони, как только я коснулась клетки. В исступлении я не контролировала его, находилась в таком ужасе, что не смогла им управлять. Золото льется вниз и растекается лужицами у моих ног. Оно движется, разливаясь по полу клетки, словно подчиняясь собственному разуму, ползет вверх по прутьям, тянется к куполообразному потолку металлической конструкции, устилая каждый дюйм этой железной клетки. Я круто разворачиваюсь, собираясь предупредить женщину, и из горла вырывается сдавленный крик. Нет. Нет, нет, нет. Бегу вперед и спотыкаюсь о свои ленты, но когда оказываюсь ближе, это ничего мне не дает, а лишь подтверждает то, что я и так знаю. Ладонь обожгло, когда я толкнула женщину, но я была настолько не в себе, что не обратила на это внимание. Я в ужасе смотрю на обернувшееся в золото тело, на позолоченный рот, открытый в беззвучном крике. Тело женщины застыло под странным углом, она в той же позе, в какой оказалась, когда я толкнула ее на прутья решетки, шея вывернута от резкого движения. Но ее глаза… глаза зажмурены, словно она испытывала сильные мучения, когда ее поглощало золото. – Нет… Ноги подгибаются, и я падаю на колени, издав громкий крик отчаяния. – Посмотри, что ты натворила, Аурен! Я вздрагиваю от гневного обвинения, оглядываюсь и вижу, что Мидас отталкивает от своей груди тяжелую дверь клетки и вскакивает на ноги. Он переводит взгляд с меня на женщину с горьким разочарованием на лице, пронизанным снисходительностью. Качает головой. – Видишь? – показывая на жертву моей необузданной силы, спрашивает Мидас. – Теперь понимаешь, почему ты должна оставаться в клетке? Слезы сдавливают грудь, подкатывают к горлу, щиплют язык. Я убила еще одного невинного человека. Эту бедную женщину силой принудили играть мою роль, а я ее убила. Ужасное чувство вины звенит в моей опустошенной груди, сотрясает все тело, пока я не начинаю дрожать от отголоска безумного сожаления. – Я не хотела… – мой жалкий ответ вынуждает лишь сильнее себя ненавидеть. Зачем я ее толкнула? Почему не заметила, как соскользнула перчатка? Слышу, как подходит Мидас, как встает надо мной – свет свечей отбрасывает от него длинную тень. Он укоризненно цокает языком и качает головой, обводя взглядом женщину-статую. – Видишь, Аурен? Вот почему тебе нужна клетка, – повторяет он, его голос скрежещет, как камень по металлу. – Не только для того, чтобы защитить тебя, но и для того, чтобы защитить от тебя. Слезы капают. Спина ноет. Я называла Рипа монстром, но на самом деле монстр – это я. Я стою на коленях и смотрю на измученное лицо женщины, пока Мидас поднимает мой капюшон и набрасывает мне его на голову, а затем испускает долгий, тяжелый вздох. – Все в порядке, Драгоценная, – говорит он мне более мягким голосом. – Я все исправлю. Тебе нет нужды волноваться. Он снова подобрел, его голос более не жесткий и не обвиняющий. Мидас опускает руку, чтобы погладить меня. Он с обожанием проводит пальцами по моей голове, ласкает, как прирученное животное. И в эту минуту я задаюсь вопросом, как, черт возьми, могла так обмануться, считая это любовью.