Я подумала о Натке. Она меня заставила поволноваться, заведя в четырнадцать лет великовозрастного бойфренда Мишу. В одно лето мы с ней синхронно обзавелись мужчинами спортивного телосложения — бицепсы, трицепсы. Ягодицы — просто каменные (Мишкины ягодицы, конечно же, не проверяла — неприлично. Я же вроде как тёща. А у Володьки — да, каменные). Так вот, с той поры, с того восхитительного лета, когда я познакомилась с Константиновым, а дочь — с Мишкой, стоило Натке на секунду застыть в задумчивости, я сразу теряла покой: ну, всё, доча залетела. А мою образованную дочь хлебом не корми, дай посидеть с сосредоточенным взглядом. И думает она в этот момент вовсе не о незапланированной беременности, а — страшно вымолвить! — о Ван Гоге или особенностях сослагательного наклонения во французском языке. Мне повезло: мой ребёнок всегда отличался разумностью. Или это Михаил мышей не ловил. Как бы то ни было, дочке уже стукнуло восемнадцать, а я до сих пор ловко избегаю звания бабушки. Милые детишки отлично предохраняются. Аллилуйя современным контрацептивам! Миша, надо сказать, меня удивил. Гориллообразный спортсмен, чей потолок легко просматривался — инструктор в спортклубе, и точка — он отправился вслед за любимой девушкой во Францию. Франция ему была не нужна никаким боком — с её попрошайками, беженцами, грязными тротуарами и обшарпанными бистро. Но любовь творит чудеса. Парень извернулся и нашёл французского работодателя, а потом получил визу и разрешение на работу. Теперь Миша и Натка снимают в Монпелье квартиру, дочка учится в университете, зять трудится, а я рада, что ребёнок под надёжной охраной — ведь в любом городе, каким бы милым и гостеприимным он ни казался, хватает всякой шушеры и криминальных элементов. А на Мише написано красными буквами: «Не влезай — убьёт!». И он действительно убьёт пудовым кулаком, если кто-то посмеет приблизиться к его маленькой принцессе. Если раньше я критически оценивала зятя, возмущалась, например, что он везде раскладывает носки, то сейчас искренне им восхищаюсь. Теперь он раскладывает носки в восьми тысячах километрах от тёщи — как это мудро! — и заботится о Натке. Он даже выучил французский. Не настолько, чтобы читать в подлиннике Анатоля Франса — Анатоль Франс ему не нужен — но всё же. Вот, на что способен влюблённый мужчина! *** В отличие от тёплого Парижа родной город встречал ледяным ветром. В аэропорту ждала продрогшая Настя со стаканом горячего кофе в руке и отчётом о проделанной работе. Я с подозрением уставилась на подругу. — Что? — испуганно спросила та, вручив мне картонный стакан с пластиковой крышкой. — Накладные проверила, договор исправила, рекламу и коммерческие предложения выслала, билеты и гостиницу для питерцев заказала. И даже ни одного дополнительного килограмма не набрала. Чего ты, Ленуська, волком смотришь? Мы вышли из здания аэропорта, и лавина ледяного ветра накатила, как девятый вал. — Скорее в машину, отвезу тебя домой. — В офис. — Домой! — нагло заявила Настя. — Восьмой час, между прочим! Я отсутствовала всего два дня, а персонал уже распустился. Каким тоном она со мной разговаривает! Но я решила не спорить. Мне нужно было выяснить одну деталь… В машине, рассматривая сквозь лобовое стекло, как ветер безжалостно раздевает деревья и жадно рвёт с них листву, словно развратный маркиз — платье с покорной служанки, я спросила: — Скажи, а в твоей жизни была большая любовь? Настины ресницы удивлённо вздрогнули: — Почему ты вдруг об этом спрашиваешь? — Наверное, я всё ещё под впечатлением от Парижа. Он навевает романтические мысли. Если честно, Париж скорее навевал мысли о необходимости кардинальных изменений в иммиграционной политике Франции. Но надо же как-то объяснить Насте мой неожиданный интерес к её личной жизни? — Так что? Ты когда-нибудь любила? — Да, — вздохнула Настя. — Однажды влюбилась без памяти… Но это было очень давно… Она замолчала и уставилась на дорогу. — Не хочешь рассказывать? — Почему же? Очень даже хочу. Мне приятно, что ты интересуешься мною не только в качестве приложения к компьютеру и ксероксу. — Я интересуюсь тобой в комплексе. Ещё и как приложением к кофейному аппарату, телефону и машине. — Спасибо. Ты добрая. — Париж так на меня влияет. Ладно, Настя. Просто я подумала, а почему ты до сих пор не замужем, а? — Да кто же меня возьмёт! — с горечью воскликнула подруга. — Такую жирную! — Хватит на себя наговаривать. — Это объективное мнение сотни самых разных людей. — Да неужели? Плевать на них! Главное — что ты сама думаешь о себе. В крайнем случае — что думают значимые для тебя люди. Вот я — твоя драгоценная начальница — считаю, что ты весьма соблазнительная малышка. Настя так долго молчала, мёртвой хваткой вцепившись в руль (а его она обычно едва придерживает), что я начала волноваться. — Эй, девушка, что с тобой? — Лена, ты так больше не шути. Ты же сама называла меня толстой коровой и жирным мамонтом. — Я?! — Да, ты! — Не выдумывай. Не может такого быть! — Нет, серьёзно! Обзываешься и даже не замечаешь! А теперь говоришь, что я — соблазнительная малышка. И чему я должна верить? У меня сейчас сердце разорвётся на молекулы от перепада температур. Нельзя быть и жирным мамонтом, и соблазнительной малышкой одновременно! Теперь я и сама умолкла и предалась невесёлым размышлениям. Неужели всё это время я обращалась с Настей так же, или почти так же, как противная Элизабет обращалась с племянницей? По сути, мы с истеричной Элизабет были в одном лагере — в лагере преследователей. Мы обе глумились над несчастными жертвами. Недочитанная книга заставила меня взглянуть на себя со стороны. — А стоит мне прикоснуться к какой-нибудь малюсенькой трёхграммовой булочке, ты тут же начинаешь орать: Настя, ты опять жрёшь!? — желчно добавила помощница. — Хм… — Снова скажешь — фантазирую? Я замолчала минут на пять. По обочине метался ковёр из жёлтой тополиной листвы, сухой и невесомой, с готовностью взмывающей вверх с каждым порывом ветра. Листья кружились в воздухе. Некоторые деревья всё ещё были одеты в золото и пурпур, а другие уже полностью облетели… — Прости меня, Настя, — с трудом выдавила я. Я не размазня, а самый настоящий кремень, железная леди. Поэтому готова признать свои ошибки и извиниться. Разве не это проявление настоящей силы? — Больше никогда не буду тебя обзывать жирным мамонтом. Ты права, я даже не замечала, насколько груба. (Насте не скажу, но всё же… Вот кто бы назвал её мамонтом, если бы она весила, как и я, пятьдесят пять килограммов?) — А позавчера ты орала, что я тупица. Помнишь? Я перепутала заказчиков. — За «тупицу» извиняться не собираюсь! — отбрила я. — Надо быть идиоткой, чтобы перепутать Тюмень с Калининградом. — Ты неисправима! — А тебе надо учить географию. — Ладно, договорились, — улыбнулась Настя. — Пусть я тупица, но хотя бы не жирный мамонт. И то хорошо. — А про любовь? Расскажешь? — Как давно это было, — вздохнула подруга. — Кажется, в прошлой жизни. Мне исполнилось двадцать пять. Изабель в очередной раз взялась за меня: посадила на диету, купила абонемент в тренажёрный зал. И там я познакомилась с тренером. Безусловно, я никак не могла с ним не познакомиться, ведь Изабель оплатила для меня персональные тренировки. Этот аполлон должен был заниматься со мной два раза в неделю, а ещё три раза я приходила и самостоятельно работала на тренажёрах. Вернее, от души филонила. — И ты влюбилась в тренера? — Ещё как! До потери пульса. Он был очень красив… И я, конечно, даже мечтать не могла, что он ответит мне взаимностью. — А он ответил? — Да! Целых три месяца мы были вместе. Я летала, как на крыльях. Я даже похудела… — На семь килограммов?! — Откуда ты знаешь? — удивилась Настя. — Точно, на целых семь килограммов. Учитывая, что до этого я всегда только набирала вес, для меня семь потерянных килограммов стали сказкой. — Но всё закончилось? — Да, всё резко оборвалось. Не понимаю, что произошло… Он говорил мне ласковые слова, заботился обо мне… Мне казалось, вот-вот предложит переехать к нему. А потом сообщил, что его пригласили на работу в Москву, в какой-то супер-пупер-крутой клуб. И он уехал. С собой не позвал. Понятное дело, зачем ему в столице багаж в виде провинциального мамонта? В Москву надо приезжать налегке — свободным, открытым для новых возможностей.