— Ты долго страдала? — Наверное, год. Никак не могла его забыть. Изабель меня вытаскивала из депрессии. Говорила, что он подлец и предатель. Зачем он подарил мне надежду? Зачем называл ласковыми именами? — А как его звали? — Тенгиз. — Не русский, что ли? Настя с опаской покосилась на меня. — Это был вопрос самой настоящей блондинки, — сказала она, в конце концов. — Лен, что с тобой? Не надо так сильно вживаться в образ! — Ой, да ладно! Будешь язвить — лишу премии! Настя скорчила рожу и показала язык. — Значит, Тенгиз, — задумалась я. — Угу. — Уехал, бросил. И ни разу не связался с тобой, чтобы как-то объясниться, загладить вину? — Ну почему же… Перед отъездом он со мной поговорил. Просил его отпустить и не обижаться. Он словно пять раз подряд всадил мне нож в живот, приговаривая: «Извини, пожалуйста, я не виноват!». — Подлец! Если он не собирался поддерживать серьёзные отношения, зачем раздавал авансы, зачем изображал из себя романтического героя? Мог бы сразу предупредить: у нас будет только секс. — Вот именно! — воскликнула Настя. — Я бы и от голого секса не отказалась — с таким-то красавцем! Была бы и этому рада. Но я же питала иллюзии, обманывалась! Потому что он был исключительно нежен, заботлив… Ай, чего там. Лучше о Тенгизе не думать. Только рану бередить. Остаток пути мы провели в полном молчании. Настя, вероятно, погрузилась в воспоминания, а я безмолвно проводила параллели: сравнивала биографии вымышленной героини — Энни — и моей подруги. И почему-то мне становилось всё более неуютно. Словно кто-то настойчиво подталкивал меня к краю пропасти. 11. Новое преступление Элизабет Так как лентяйка Настя отказалась доставить меня в офис прямо с самолёта, пришлось изыскивать другие возможности ударно поработать. В принципе, я, как и тысячи других предпринимателей, постоянно оснащена мобильным офисом: при мне всегда верные помощники — смартфон/планшет/ноутбук. Поэтому могу осуществлять лихорадочную деятельность в любой точке местности, где есть интернет. А если его нет — тоже могу, потому что под рукой целая куча деловых писем и документов, нуждающихся в редактировании. В десять вечера я договорилась о встрече с потенциальным партнёром из Новосибирска, затем змеёй вползла в узкое платье, подивилась тому, насколько эффектно блондинки смотрятся в чёрном, и вызвала такси. Я — блондинка, подумать только! Это не моё. Но что не сделаешь ради любимого мужчины! А он, между прочим, ради меня так волосы и не отрастил. Четыре года уговариваю! Нет, продолжает ходить с бритым черепом и выглядит при этом натуральным бандюганом. Как только иностранные партнёры от него в ужасе не шарахаются — не понимаю. И как бы господин из Новосибирска — Геннадий Ильич — не сделал сейчас стойку, увидев перед собой в ресторане шикарную блондинку в обтягивающем платье и туфлях на высоченных шпильках. Мы с Володей — завзятые оборотни, являемся вовсе не теми, кем кажемся. Он не бандюган, я — вовсе не милая блондиночка… Но Геннадию Ильичу нужно понравиться. Крупный игрок на рынке медицинского страхования, он приехал в город вовсе не для встречи со мной, но попался, как зайчишка, в капкан «приятных знакомств». Это — совершенно случайное — знакомство я организовала, используя связи в областной администрации. Ужин в ресторане не был запланирован. Позвонила наобум и предложила Геннадию Ильичу встретиться. Мужчина не отказался. Вечер обещал быть увлекательным. Правда существовала угроза уснуть под столом после первого же бокала вина, так как я слегка «плыла» после бессонной ночи. Господин Константинов хорошо надо мной покуражился в парижском отеле. Я боялась, нас выставят из номера — за непристойное поведение, травмирующее психику других постояльцев и гостиничную мебель. *** В час ночи, злая и разочарованная, вернулась домой. Геннадий Ильич с удовольствием откушали-с в ресторане, сыто помурлыкали в ответ на мои комплименты (готовилась, дура, изучала славную биографию!). Но вписать фирму «Медэкспорт» в его систему ценностей мне не удалось. Этот ушлый тип ускользал, как угорь, исчезал в бурых водорослях, извиваясь мерцающей лентой. — Да и пошёл ты! — зло пробормотала я, а потом, пользуясь отсутствием в квартире ребёнка, громко добавила несколько крепких выражений. — И вас туда же! — я стряхнула одну за другой туфли с истерзанных ног. — И эту удавку тоже к чёрту! — завела руку за спину, с трудом расстегнула молнию и стянула резиновое платье. Немного полегчало только тогда, когда, избавившись от украшений, чулок и белья, я голышом направилась в ванну и по дороге увидела своё отражение в зеркале. Только это и порадовало. А в целом — всё плохо. Однозначно, теряю хватку. Да и вообще, этот новый бизнес, затеянный после разорения… Насколько он мелок по сравнению с былыми заслугами… Я чувствую себя капитаном десятиэтажного океанского лайнера, вынужденным плавать по речке на баркасе. Лучше бы согласилась на предложение Володи. Он звал переехать к нему в Екатеринбург и заняться милыми женскими делами — обустройством и дизайном квартиры, шопингом, организацией приятного быта для мужчины. Мужчине хотелось возвращаться вечером домой к накрытому столу. И чтобы я сидела рядом, пока он ест, большой и уставший, и с благоговением внимала его речам. Семейная идиллия! Ишь чего удумал! Нет уж. Проще умереть, чем согласиться на такое счастливое существование… Раздобыть бы денег побольше и закачать их в мой новый бизнес. Я бы тогда развернулась… Хотела взять в долг у Константинова — отказал, негодяй. Не хочет, чтобы моя фирма развивалась и расширялась, говорит, тогда вообще меня не увидит. И он прав. Даже сейчас мы с трудом находим время друг на друга… …В кровати, проверив электронную почту и ответив на семь важных писем, наконец, открыла книгу. Так, почитаем дальше. Все мои производственные проблемы кажутся такими мелкими на фоне страданий Энни. «…Конечно, я не могла думать ни о чём другом, будущий ребёнок занимал все мои мысли. Милый Луис оставил мне подарок, я радовалась и ужасалась одновременно. Что со мной будет? Что будет с ребёнком? Несмотря на перспективу стать матерью-одиночкой, я твёрдо решила оставить малыша. Мне уже исполнился двадцать один, я была совершеннолетней. В крайнем случае, подумала я, брошу учёбу. Самым важным было скрыть факт беременности от Элизабет. Я боялась глобальной истерики. Учитывая мою пухлость и шарообразность, скрывать новое состояние можно было до самых родов. Но тётя моментально меня расшифровала… Как ни странно, грандиозного скандала не последовало, бушевать она не стала. Это было удивительно и непонятно, и мне бы следовало насторожиться. Но я по глупости неправильно истолковала поведение Элизабет: решила, что наконец-то в ней зашевелились человеческие чувства. Она никогда не любила меня, но перед будущим малышом не смогла устоять. Её это тронуло, она оттаяла. Возможно, с возрастом в Элизабет, наконец-то, пробудился материнский инстинкт, и ей захотелось взять на руки крошечное существо, позаботиться о нём… Да, вот до какой степени я была наивна! Как я могла подумать такое об этой коварной гадине! Прошла неделя — непривычно мирная и тихая, без скандалов и обвинений — и мне вдруг стало плохо. Перед глазами пульсировали красные медузы, голова кружилась, сердце ухало в груди. Меня рвало каждые пять минут. — Токсикоз, — диагностировала Элизабет Но с токсикозом я уже познакомилось раньше. Это было что-то другое. Когда я потеряла сознание, меня увезли в больницу. Там я пришла в себя под капельницей. Женщина-врач смотрела с сочувствием и хорошо скрываемым презрением: — Вы могли бы избавиться от нежелательной беременности менее варварским способом, — сказала она. — Что? — У вас был небольшой срок. Вам нужно было обратиться к врачу. А вы едва не отправились на тот свет. — Но я хотела ребёнка! — сквозь слёзы воскликнула я. — То есть, вы по ошибке выпили… — врач взглянула на планшет с листком и произнесла замысловатое название. Теперь всё стало ясно. Элизабет меня отравила, чтобы спровоцировать выкидыш. Чудес не бывает — тётя осталась верна себе, она не изменилась. А я лишилась ребёнка. Измученная, опустошённая, я смотрела на прозрачный пластиковый пузырь на штативе. От него к моей руке тянулась тонкая трубка. За стеклянной стеной, наполовину прикрытой жалюзи, без конца происходило какое-то движение, в открытую дверь врывались голоса врачей и посетителей. — Наверное, я что-то перепутала… Этот ребёнок… Он был мне нужен… Я мечтала о нём, — всхлипнула я. Слёзы градом покатились по щекам. Врач сокрушённо покачала головой. — Я вызову для вас психолога Итак, Элизабет сама подписала свой смертный приговор. Теперь я дойду до конца, ничто меня не остановит…» — Это мы уже проходили, — скептически хмыкнула я. — Убью, отомщу… И так далее. Давно бы съехала от подлой грымзы, сняла квартирку и начала жить своей жизнью. Тогда бы и ребёнка сохранила. Ненавидит тётку, но цепляется за неё, как репей за шерстяную кофту. *** Отложив книгу в сторону, я вновь переключилась с проблем Энни на мои собственные. Как же неудачно сложился сегодняшний вечер! Подлый Геннадий Ильич — он не оставил мне никаких шансов. Я вспоминала, как заискивала перед ним в ресторане, как обольстительно вздыхала и отпускала утончённые комплименты, и сама себе становилась противна… Совершенно зря растрачивала энергию… Несколько лет назад Геннадий Ильич был бы обречён пасть жертвой моего сокрушительного женского обаяния. Почему же сейчас легко обошёл все ловушки? Ускользнул от меня так же, как и француз Борис Лантье.