Слева от калитки стоял большой кованый велосипед. Она помнила его. На своей спине он держал целых три вазона с цветами: сиреневая петуния, синяя лобелия и желтый портулак. Она собиралась убрать последний и посадить еще одну петунию голубого цвета, а портулак поместить со стороны бани, когда, конечно, они построят баню. Сам велосипед тоже подвергался ее внутренней критике. Его доставили после заказа по интернету, и он оказался не совсем таким, каким она ожидала. Переднее колесо было чересчур большое, а рама выглядела, как неудачно приваренный кусок железа. Никакой элегантности. Мария собиралась выбросить его и купить новый. Собиралась, а потом ей стало его жаль. С противоположной стороны располагался мини-пруд. Пока там плавала только одна уточка и две кувшинки белого цвета, позабытые с летней поры. Она помнила, как собиралась облагородить и его, пустив на воду целое семейство, а края пруда отделать рифленым заборчиком. Помнила и то, как не могла определиться с цветом. Еще в ее планах было сделать подсветку, чтобы по вечерам вода искрилась разными огнями, а он — темноволосый мужчина — обещал взяться за эту работу, как только устроится в компанию… Так давно не напоминавшая о себе головная боль прорвалась в сознание, заставив Марию сжать виски, а лавина воспоминаний все не отступала. В десяти шагах от калитки начинался огород. Его владения заканчивались у самой кромки забора, разделяющего их дом от соседнего. Она точно знала сколько шагов, потому что они с дочкой как-то играли в игру "Найди клад". Ее суть была проста: Мария зарывала какой-нибудь предмет (в тот раз это была пустая жестяная коробочка) в землю, а дочка должна была ее отыскать, считая шаги от калитки. Все было просто, и клад сразу же находили, но веселье было непередаваемым. Потом эту коробочку дочка… Катюшка… использовала под хранение своих маленьких заколочек. От столь яркого воспоминания Мария пошатнулась и непременно упала бы, не облокотившись на раму того самого несчастного велосипеда. И когда только она успела оказаться с ним рядом? Огород делился на пять секторов: зеленый лук, петрушка, укроп, морковь и редис. Каждый из секторов был помечен воткнутой в землю палочкой с цветной ленточкой. Эта идея принадлежала Катюшке. Ей нравилось всему добавлять цвета. Лук получил коричневую ленточку, потому что Катюшка не любила лук; петрушка и укроп — зеленые; морковь — оранжевую, а редис почему-то желтую. Почему она и сама объяснить не могла. Говорила, что просто так захотелось. Они всей семьей любили собирать зелень для салата. Катюшка всегда порывалась нарвать укропа, муж испытывал слабость к зеленому луку и всегда добавлял его в тарелку, а Мария собирала все остальное. Ближе к соседскому забору располагались две теплицы: с огурцами и с помидорами черри. Последнее было слабостью всей семьи: краснощекие пузырьки могли быть поданы как на завтрак, так на обед и на ужин. Как-то соседка пошутила, что однажды они и сами станут помидорного цвета. Катюшка тогда очень испугалась, правда всего на неделю. Потом любовь к сладким черри победила. Она помнила, как Катюшка упала у этой самой калитки, когда они играли в догонялки: разбила коленку в кровь на дорожке из гравия и вместо того, чтобы плакать, кричала, что дорожка плохая, а потом рассердилась на теплицу с огурцами и зачем-то пнула дощечку, подпиравшую дверь. Мария подошла к дому и поднялась на ступеньку, одну, вторую, третью, вспоминая, как дочка приговаривала: "Раз, два, три, уже внутри, мама, мама, посмотри" — и улыбалась своей беззаботной улыбкой, а потом убегала на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. На дальней полочке всегда можно было найти упаковку крекера или печенья "Мария". Последнее, по рассказам мужа, любила его мать. Мария очень бы хотела познакомиться с ней и с отцом мужа, но они умерли еще до знакомства Марии и… Юры? Она поставила зонт у двери, там же бросила и сумку. Делая все на автомате, протянула руку к оконной раме, не глядя, нащупала сверху крючок и размотала веревку с ключом. Страх. Жуткий, сжимающий изнутри, подобно голодному питону и обволакивающий, словно плотный туман застил ее разум. Что она здесь делает? Зачем пытается узнать то, что так тщательно скрывает память? Не станет ли еще хуже? Не превратится ли ее жизнь в ад? Хотя может ли быть что-то страшнее того, что сейчас творится в ее жизни? И не связано ли все это с убийством Виктора Андреевича? И что, если ее жизнь окажется под угрозой? И ее муж, дочь… Неужели она могла забыть свою семью?! Она боялась того, что может вспомнить, но еще больше боялась сойти с ума. И повернула ключ. Здесь все было как во сне: тот же столик с разноцветными подставками под горячее, те же кремовые обои, корзина с белыми розами, фотография с серыми глазами в белоснежной рамке. Все вокруг было точно таким же, каким виделось по ночам; точно таким же, каким запомнилось, не считая обильного слоя пыли. Мария знала откуда царапина на полу возле столика — это Катюшка играла в дочки-матери и перетаскивала стулья, табуретки, ящик с инструментами в свой выдуманный дом под этим самым столом. Знала почему среди подставок под горячее нет белой и не потому, что этот цвет легко пачкался: просто Катюшка хотела все яркое, а она была не против. Эти подставки напоминали ей конфетти, что разбрасывают на дни рождения. Коснулась фотографии, и тут же ее сшибло воспоминание о том дне, когда было сделано фото. В июне у них была шестая годовщина брака, и она предложила необычную фотосессию: ловить эмоциональные кадры, когда другой об этом не подозревает. Из затеи не вышло ничего толкового. Ни он, ни она не умели особо фотографировать, и снимки получились обычными, каких в альбоме была сотня. Это единственная фотография, заслужившая внимание. Конечно, потом освещение чуть подкорректировали на компьютере, добавили некий ореол таинственности, но глаза не тронули. Они с самого начала были такими: невероятно грустными и уставшими. Невероятно живыми. Глядя на них, она видела живого человека с чистой душой, поэтому и повесила фото на стену. Кадр не был постановочным. Она случайно запечатлела супруга в момент раздумий. Тогда ему как раз предложили новую работу, и он не знал стоит ли соглашаться, потому что компания была серьезной — это тебе не круглосуточная аптека в шаговой доступности. Здесь были перспективы. И возлагалась такая ответственность, что возникал резонный вопрос: а тебе это по плечу? Мария не помнила, как оказалась на втором этаже. Она побывала в ванной и обнаружила скол у раковины и ту самую мыльницу-жемчужину. Даже аромат мяты был таким же как во сне. А затем, ведомая необъяснимой силой, Мария приблизилась к спальне. Едва она повернула дверную ручку, как снова вернулась в тот день, когда все началось, только на этот раз воспоминание не оборвалось с появлением полицейского, а потекло еще стремительнее. И только теперь замечаю еще одного человека — мужчину в полицейской форме. Я не успеваю задать вопр ос о том, что он здесь делает. В ижу, как чья-то тонкая рука закрывает рот Катюшке и достает из кармана шприц. С ужасом осознаю, что в доме уже не дво е, а пять человек. Вижу, как выносят моего мужа. Он без сознания. А з атем меня накрывает тьма. Будто в каком-то тумане я вижу слабые очертания н еба. Оно сплошь усеяно хмурыми свинцовыми облаками. Вокруг не было никого — ни единого свидетеля. А потом я уснула странным сном и больше не видела ничего. Мария стояла, опираясь рукой на бортики детской кроватки и дрожала, как кленовый лист на ветру, как корабль во время шторма. Как человек во время сильнейшей лихорадки. А потом пришла головная боль такой силы, что в глазах полопались сосуды. Она вспомнила многое, но не аварию. Не то, куда пропала ее семья. Дрожащей рукой Мария потянулась к одеяльцу. Его кончик выглядывал из-за реек кроватки. Она провела дрожащими пальцами по мордочке белого слоника, затем дотронулась до его громадных полукруглых ушей. Одеяльце на ощупь было мягкое, плюшевое. Мария закрыла руками лицо, безвольно опустилась на колени и зарыдала. Глава 16 Иван не смог уговорить Александру ехать на его машине. Во-первых, к ней ранним субботним утром неожиданно приехали родители, во-вторых, она снова сослалась на неоспоримую пользу наблюдения за людьми в общественном транспорте, хотя он мог бы и поспорить. По его мнению, в транспорте можно было набраться только отрицательных эмоций, по крайней мере ему доводилось сталкиваться лишь с грубостью и наглостью. И теперь он ожидал подругу у кафе «Элитное». Оттуда они собирались добираться пешком: Александра настаивала на необходимости пройти тем же маршрутом, что и Мария. Он знал, что таким способом Пуля пытается установить только ей понятную связь с жертвой. Она часто использовала подобный метод. Александра опаздывала, впрочем, он мог представить, как тяжело объяснить двум пенсионерам, что ты действительно искренне любишь копаться в уликах, гоняться за убийцами и наблюдать, как патологоанатом разделывает мертвецов, подобно туше сырого мяса. И что это не очередная попытка доказать, что ты имеешь равные права с мужчинами, или что прошел век, когда за тебя все решали родители, или что место женщины не только на кухне — это твоя жизнь, твоя страсть. Стоя под зонтом у витрины, он пытался представить, что еще может любить Александра помимо своей работы. Он знал, что она обожает читать, но вряд ли этим ограничивались ее интересы. Неожиданно вспомнились ее забавные носки. Он ни разу не видел дома на ее ногах ничего другого, хотя и бывал часто. Именно на ее кухне чаще всего они на пару и приходили к самым важным умозаключениям. Нет. Легкая улыбка коснулась его губ. Она приходила, а он был лишь на подхвате. Иван подозревал, что в их отделении она всегда была и будет самой активной извилиной их коллективного мозга под названием "Полиция". Таких женщин, как Александра, он не встречал. И эти забавные носки. Каждый раз она была в разных. Сколько их у нее? Иногда у него складывалось впечатление, что не меньше сотни, а то и больше. Может это и есть ее страсть? Нет. Это было бы глупо, а глупость такой женщине, как она была не свойственна. Он вполне мог представить ее увлекающейся игрой на фортепьяно: ее длинные пальцы были словно созданы для этого. Возможно. Но он никогда не слышал, как она играет или хотя бы говорит о музыке. О книгах — да, сколько угодно. Сколько она прочла только за этот год — пятнадцать, двадцать или больше? Да, пожалуй, "пулей" она была во всем. Он снова улыбнулся, представляя, как она сидит на диване, подобрав под себя ноги и листает страницы, жадно впитывая в себя каждое слово. Иван мог бы помечтать, как сидит рядом, касается бархатистой кожи, но отогнал все ненужные мысли и, чтобы отвлечься, стал наблюдать за прохожими. В девять утра их было не так много. Он смотрел на проходящего мимо мужчину лет сорока и пытался понять что этот человек из себя представляет, какой у него характер. Не получалось. Александра умела вычислять людей, он — нет. Детектив пришла в половину десятого, и, едва они встретились, как ощущение недосказанности поглотило обоих. Они молча двинулись по намеченному маршруту, не решаясь произнести ничего кроме "Привет". Александра решила не рассказывать о Конюхове до тех пор, пока не найдет доказательств. В конце концов, ее слова против слов руководителя следственного отдела, а, возможно и более высокопоставленных людей, были пустотой. Она не сомневалась, что Иван ей поверит, но вера без доказательств… Нет, она должна была оперировать фактами, но и молчать не выход. Она заговорила первой: — Родители ждут меня в следующие выходные. Пришлось сказать, что приеду. — Но ты все-таки не поедешь. — Нет. Их морали мне ни к чему. — А вы не пытались поговорить откровенно? — Не один раз. Итог один — обоюдное непонимание, — она вздохнула и замолчала. Иван больше ни о чем не спрашивал. Вот и поговорили. Александра даже не думала, что так тяжело будет лгать Бризу, а выходило, что все эти недомолвки приносили ей невероятные мучения, но скоро она расставит все по местам. И всех. Они шли тем же маршрутом, что и Мария в день убийства. Проходили те же дома, те же деревья. Александра остановилась неподалеку от детской площадки, чувствуя, что, тоже самое делала Мария каждый день. Она останавливалась, чтобы… чтобы посмотреть на детей? Возможно что-то вспоминала. Александра буквально видела, как Мария стоит здесь невзрачная с черными волосами и смотрит на мамочку, катающую дочь на качелях. Девочка громко смеется, и Марии становится не по себе, словно она стала случайным свидетелем счастья настолько личного, что увидеть его было почти что преступлением. Александра и сама испытала неловкость, так как в эту минуту и она нагло глазела на счастливую пару: мать и дочь, играющих в догонялки. Она отвернулась и заметила взгляд Ивана. Ей показалось или он спрятал улыбку? Подавив необъяснимое смущение, она спросила: — Бриз, как ты думаешь возможно ли забыть своего ребенка? — Я даже не знаю, — он слегка растерялся, но потом медленно добавил. — Мне кажется, что такое маловероятно. Не зря ведь говорят, что есть материнский инстинкт, мать чувствует своего ребенка. — Инстинкт — это иное, — снова вздохнула Александра. — Женщина будет защищать свое дитя, оберегать от всего. Она может поймать ребенка, когда тот только начнет падать с кровати, даже не видя этого, в силу особой связи, заложенной еще с рождения. Она может точно угадать от какой погремушки придет в восторг ее месячный малыш, хотя он еще не может ни говорить, ни осознанно проявлять свои эмоции. Мать всегда сможет понять причину плача: будь то желание поесть, попить, покакать или, в конце концов, просьба о банальном внимании. Она за секунду проснется, если ее ребенок заплачет во сне и будет чутко спать, когда малыш окажется в ее постели, чтобы не дай бог не разбудить, не потревожить, не уронить свое дитя. Это инстинкт необъяснимый с точки зрения науки и психологии. Это данность, хотя есть утверждение о том, что все это небылицы, ведь есть и другой тип матерей, которые выбрасывают своих новорожденных младенцев на помойку или топят, подобно котятам. Она передернулась и продолжила: — Но я о тех матерях, чье сердце открыто любви и заботе. О женщинах с большой буквы. Могут ли они забыть своего ребенка? Иван не знал, что ответить. Он не был особо близко знаком с психологией, а тем более с женской, но ему казалось, что такое невозможно. Подсознание матери все равно должно хранить подобные воспоминания, и он ответил: — Забыть можно все, но только не тех, кого по-настоящему любишь. — Я думаю так же, Бриз, и поэтому считаю, что мы просто обязаны найти Марию и помочь ей! Я уверена, что она помнит свою дочь и, возможно, помнит мужа, но только эти воспоминания так же едва уловимы, как ароматы духов проходящих мимо людей. Я даже не могу представить, насколько тяжело этой женщине каждое утро просыпаться, не ощущая почвы под ногами и ловя себя на мысли, что где-то возможно есть ее семья. Александра расчувствовалась, и тонкая слеза показалась в уголке глаза. Она моргнула и уставилась на площадку слегка затуманенным взором: — Если не было аварии, Бриз, то что должны были сделать с женщиной такое, чтобы вычеркнуть из памяти самых дорогих ей людей? — Я не знаю, — его ответ прозвучал тихо. Он чувствовал неловкость, не имея ни малейшего понятия, как вести себя с Александрой в такой момент. Он даже не подразумевал, что его Пуля настолько чувствительна и ранима. Ему захотелось обнять ее, прижать к себе и пообещать, что она такого горя никогда не познает. Ему хотелось помечтать, но она вырвала его из призрачных надежд всего одной фразой. — У меня не будет детей, — и как ни в чем не бывало продолжила путь, не оборачиваясь и все больше удаляясь от Ивана. Она шла быстро, даже быстрее, чем следовало, ненавидя свою слабость и переживая за Марию, словно это была не чужая женщина, а близкий человек. Она объясняла себе это тем, что за последние две недели думала о Марии чаще, чем о ком-либо другом и даже чаще, чем о родителях. Не давая себе отчета в том, что Мария была той частью ее сознания, которая не желала показываться окружающим и пряталась глубоко-глубоко в недрах ее собственных противоречивых желаний. Желаний быть женой, матерью, желаний не испытывать ни боли, ни разочарования. Она даже не хотела думать о том, что стало бы с ней в подобной ситуации. Выдержала бы она или сдалась? Разум подсказывал, что она бы боролась до конца, но вот сердце боялось признаться, что в Александре было больше бравады, чем искренней дерзости. Разве не испытывала она страха, находясь на месте преступления? Да каждый раз! Только научилась справляться с эмоциями. Разве она не боялась копаться в сознании преступников, пытаясь находить ответы и погружаясь в самое темное, что только может быть в человеке? Еще как! Но и получала от этого невероятное, практически шизофреническое удовольствие: ей нравилось не только уничтожать злые замыслы, но и проникаться этой легкой червоточинкой присущей каждому человеку. Она часто раздумывала о том, почему людям так нравится смотреть фильмы ужасов, триллеры и те же детективы? Только ли из-за интриги и волнительного сюжета? Только ли из-за желания угадать кто убийца? Может причина еще и в том, что в каждом человеке живет маленький чертик, наблюдающий за всем со стороны и питающийся негативными проявлениями общества, а фильмы — это не что иное, как их проекция? Вопрос лишь в том, выберется лично твой чертик наружу или нет. Александра не раз думала об этом, приходя к выводу, что в основном преступники — это люди с напрочь сбившимися ориентирами. Люди, чьи чертики выбрались наружу и теперь делают что хотят. Однако оставались маньяки и просто те чудовища, что испытывали удовольствие от убийств. В них не было ничего хорошего. Они были как полностью сгнившие яблоки и вернуть их к прежней жизни уже не было возможности. Она задалась вопросом: а люди, уничтожившие память Марии из какой категории? За размышлениями она не заметила, как дошла до нужного дома. Иван был рядом и ни обмолвился ни словом, но она и не желала говорить о своей минутной слабости — было и прошло. Дом представлял собой классическую постройку панельного типа и напоминал ее собственный как снаружи, так и изнутри. Те же обшарпанные стены, старые потерявшие цвет перила, ступеньки, обсыпанные сигаретным пеплом и лифт похожий на доисторическое чудовище. Он так же скрипел и возмущался, пока они поднимались на третий этаж. — Готова? — зачем-то поинтересовался Иван. Александра не ответила и нажала кнопку звонка. Ожидание затянулось, и они уже собирались уйти, когда услышали за дверью тихий испуганный голос. — Кто вы? Сомнений не было — адрес верный. Александра это чувствовала. Она сделала шаг назад от двери, давая возможность Марии лучше себя разглядеть: — Здравствуйте, Мария. Я частный детектив Александра Селиверстова и мне нужно с вами поговорить по поводу аварии. Нет ответа. Иван переминался с ноги на ногу, Александра оставалась невозмутимой и ждала. — Я ничем не могу вам помочь. Мария была напугана, и Александра понимала это, а потому, как можно более учтиво произнесла: — Я знаю, что вы потеряли память и вам сейчас нелегко, но я могу помочь. Тишина. — Мария, мы знаем про ваши сны. Иван придвинулся вплотную к двери: — Мы хотим помочь во всем разобраться. Молчание.