— Я вам звоню, потому что, в идеале, хорошо бы, если бы на освидетельствовании присутствовал кто-то из родственников… — Насколько мне известно, у нее нет родственников. — Понимаю, вопрос деликатный. Вы упоминали сестру. Сейчас… — Послышался шелест бумаг. — Простите, как вы сказали вас зовут? — спросил я. — Сандра Аллен. — И вы из социальной службы? Могу я спросить, откуда у вас мой номер? — Я действую абсолютно прозрачно, если это вас беспокоит, мистер Уэйтс. Имя было в личном деле вашей матери, а номер дала она сама. Улица стала куда-то уплывать. Очень быстро. — А у нее откуда мой номер? — Не знаю, но вы можете сами ее спросить. Наверное, она нашла вас в интернете. Я ничего не сказал. — Сестра. Имя при рождении Энн Уэйтс, брат — Эйдан, — зачитала откуда-то Сандра. — Ей ведь сейчас двадцать восемь лет? — Кажется, сейчас она предпочитает имя Энни. — Мне не понравился тон собственного голоса. — Как думаете, Энни сможет уделить нам время? — Наша мать тушила сигареты о ее руки, — сказал я, отбросив вежливость. — Так что вряд ли. Наоми плавно увеличила скорость. Старалась побыстрее добраться до места. — Вы не могли бы дать мне контактные данные Энни? — спросила Сандра. — Я бы хотела поговорить с ней официально. — Нас разлучили в приюте. Я не видел ее с восьмилетнего возраста. — Жаль слышать. Еще раз простите, что беспокою… Я понял, что она собирается с духом для последней попытки, и постарался закруглить разговор: — У вас имеется разрешение на принудительное психиатрическое освидетельствование моей матери с целью помещения ее в соответствующее учреждение, — сказал я. — Мне все понятно. Вопросов нет. Буду признателен, если вы удалите мои контактные данные из дела и не будете меня впредь этим беспокоить. — Я почувствовал на себе взгляд Наоми. — Понятно, — сказала Сандра, помолчав. — Спасибо, что позвонили. — Я нажал «отбой», до боли вдавив палец в кнопку. Покосился на Наоми. Она не отрывала взгляда от дороги, но щеки у нее покраснели. — Извини… — Все нормально? — Отлично, — сказал я. — Так о чем ты хотела поговорить? — Это не срочно. Я кивнул, потом вспомнил про матово-черный «мерседес». Он пропал. 7 Полубокс обретался в одном из микрорайонов Харперхея — в неблагополучном квартале с очень плохой репутацией. Одно время Харперхей считался самым экономически отсталым районом в стране, здесь стремительно рос уровень преступности и безработицы. Проезжая мимо моста, мы оба уставились на огромную надпись-граффити на сваях. «МИР СПАЙСА» Торговля спайсом была единственной растущей отраслью местной экономики. В основном благодаря таким дилерам, как Полубокс, который неустанно подсаживал на крючок юнцов — бездомных или из групп риска. Этот синтетический кустарный наркотик фасовали в пакетики из фольги, похожие на конфетные фантики. По вкусу продукт напоминал жженый пластик и вызывал тахикардию, приступы паники и бредовые идеи катастрофического характера. В лучшем случае. Его употребление также приводило к психозам, почечной недостаточности и инфарктам. То, что люди шли на этот риск ради кратковременного забвения, многое говорило о современной жизни, а наркомания так явно процветала на улицах города, что этого нельзя было не замечать. Обычно распространение наркотиков сдерживается высоким уровнем смертности от их употребления, однако из-за экономического кризиса и увеличивающейся армии бездомных казалось, что число жертв никогда не перестанет расти. Я погрузился в чтение личного дела Полубокса, чтобы хоть ненадолго забыть о пропаже сумки, телефонном звонке насчет моей матери и преследовавшем нас автомобиле, но все мысли затмевал растущий внутри гнев. Судя по материалам дела, Полубокс специализировался в торговле особо токсичной разновидностью наркотика под названием «Шикарный спайс». Последние пятнадцать лет Полубокс курсировал между тюрьмой и муниципальным жильем для неимущих, а в его послужном списке, казалось, числились все мыслимые преступления. Сведения Кевина Блейка об отмене обвинительного приговора по последнему делу оказались верны. Я читал подробности дела, и у меня темнело в глазах от ярости. Полубокс закабалил бомжа из числа своих постоянных клиентов долгом в сто фунтов и, когда тот не смог достать денег для уплаты, предложил погасить долг альтернативным методом, который у него назывался «бери, сколько дают». Сказал, мол, ударит должника по разу за каждый фунт — и долг будет забыт. А чтобы все было по-честному, сделает это при свидетелях — таких же должниках. Одни обитатели притона предпочли ретироваться, другие остались из страха или любопытства. Кто-то пытался вмешаться, но дружки Полубокса не позволили к нему приблизиться. Избиваемый убеждал зрителей, что все нормально. Даже когда стало понятно, что Полубокс с явным наслаждением дубасит его в полную силу. Причем кастетом. Полубокс нанес все сто ударов. Бомж отключился на семидесяти с чем-то и больше не очнулся. Его состояние здоровья и социальное положение означали, что действия Полубокса без труда классифицируют как непредумышленное убийство. Когда судья спросил Полубокса, надеялся ли он избежать заключения, тот пожал плечами. В «Стренджуэйз» он, возможно, продал больше своего «Шикарного спайса», чем за его пределами. Я оторвался от чтения и потер виски. Наоми кивнула: — Все ради людей. 8 Мы позвонили в квартиру Полубокса на верхнем этаже бруталистской десятиэтажки. Дом выглядел так, будто из него давно эвакуировали жильцов после взрыва. Из окон верхних этажей торчали несколько потрепанных британских флагов, придавая зданию сходство с огромным авианосцем, отплывающим в зону боевых действий. На звонок никто не ответил, дверь не открылась. Мы позвонили в соседние квартиры, но, если дома и был кто, нам бы все равно не открыли. — Что дальше? — спросила Наоми. Утром я настоял на том, чтобы поехать на моей машине, полагая, что так будет легче оторваться от Наоми в течение дня. На меня внезапно снизошло вдохновение. Я достал из капота спрятанный под запасным колесом набор отмычек. Потом подошел к двери, вставил гребенку в замок и взял обрезок медной пластины. Наоми удивленно изогнула бровь. — Ты ведь слышала разговор насчет моей матери? Напарница неуверенно кивнула. — Так вот, мы были на домашнем обучении… Замок щелкнул, я открыл дверь. — Твоя мать, похоже, та еще особа… — Как была психопаткой, так ею и осталась, — ответил я, удивляясь собственным словам. Мы вошли в затхлый сырой подъезд, исписанный граффити. Кнопка вызова лифта была выдрана с мясом, на дверях болтались обрывки оградительной ленты. Мы пошли наверх по узкой лестнице. — Тебе когда-нибудь хотелось связаться с сестрой? — спросила Наоми и в ответ на мой невольный взгляд пояснила: — Я случайно подслушала… — Нет, не особенно. — Уверена, она бы очень обрадовалась весточке от тебя. — Или чувствовала бы себя так же, как я, когда мне позвонили насчет матери. — А как ты себя чувствовал? — нерешительно спросила Наоми. Я огляделся. Длинная узкая лестница, низкий потолок. — Как в ловушке, — сказал я и быстро пошагал наверх. — Блейк сказал, твой отец — коп?