— Был копом, — ответила Наоми, не желая продолжать разговор. Напарники явно обделяли меня вниманием. О констебле Блэк я знал так же мало, как и о Сатти. Мы добрались до верхнего этажа. Я ожидал, что Наоми запыхается, но она даже не замедлила шаг. В коридоре стояла перевернутая магазинная тележка, в которой кто-то спал. Я громко постучал в дверь с замызганным постером Виктории Бэкхем. В квартире залаяла собака. — Полиция! — прокричал я. — Откройте — или выломаем дверь! Наоми недовольно сдвинула брови, но иногда приходится делать не менее безумные заявления, чем тот, кого допрашиваешь. Сегодняшний день располагал к этому с самого утра. — Чего надо? — послышался изнутри хриплый голос. — Узнать, как Вики написала свои хиты, конечно, а ты что подумал? — Для пущей убедительности я попинал дверь. — Он уже с вами наговорился. — Не с нами, а с дорожным регулировщиком, который возомнил себя детективом, и мы никуда не уйдем, пока он не выйдет к нам. Чтобы сбежать, ему придется вылезти в окно туалета. А прыгать высоковато… Дверь на толстенной цепочке приоткрылась, и в щели показался амбалистый скинхед с татуировкой «УБЬЮ» на костяшках пальцев. — Надо же, знаешь, как слова пишутся, — сказал я. — А ты любитель поговорить? — На мне надписей нет, так что приходится общаться иначе. Войти можно? Скинхед наградил меня золотозубой ухмылкой и захлопнул дверь перед моим носом. Снял цепочку, снова открыл дверь и провел нас в обшарпанную комнату. На пальцах другой руки у него тоже было слово «УБЬЮ». В комнате друг напротив друга стояли два дивана, прожженные сигаретами, а между ними — кофейный столик с зеркальной столешницей. Задернутые занавески прекрасно пропускали свет. Да мы и так увидели достаточно. Комната походила на приемную какого-нибудь дешевого салона. Видимо, здесь и продавали товар. На столике, испещренном круглыми следами от жестяных банок, кружек и бокалов, стояла переполненная пепельница, из которой воняло жженым пластиком. В соседней комнате лаял питбуль, на случай если посетитель возомнит о себе невесть что или вздумает торговаться с помощью ножа. Я подошел к столику, поглядел на свое отражение в зеркальной столешнице и ногой проломил ее в центре. — Какого хера? — возмутился скинхед. Я взял длинный осколок вместо ножа и сел на диван лицом к нему. — Считай меня параноиком. Хозяин посмотрел на Наоми: — К этому парню прилагается поводок или еще что-нибудь смирительное? Она ничего не сказала, но села рядом со мной. — Итак. — Скинхед хлопнул в ладоши. — Меня зовут Аксель. Пальто взять у кого-нибудь? — Будь добр, передай Полубоксу, что к нему пришли, — сказал я. — В отключке он. Несколько часов проваляется… — Уверен, ты его разбудишь, — сказал я. Аксель так и не разнял ладони и теперь принялся их потирать. — Или мы пощекочем ему пятки. — Я поднес осколок к свету. — Посмотрю, что можно сделать. Скинхед скрылся в комнате. Собака снова принялась лаять и рваться с цепи. Я заметил у Наоми испарину на лбу. Не оттого, что пришлось взбираться на десятый этаж. Наоми отвернулась. Спустя несколько минут к нам вышел доходяга в распахнутом халате и грязно-белых трусах. На лице его застыла гримаса, характерная для родившихся с фетальным алкогольным синдромом. У него была маленькая голова с острыми глазками, узкий нос и тонкие губы. Лицо цвета застарелого фингала меркло на фоне главной внешней особенности Полубокса. Вмятины на макушке. Более темной с одной стороны, с сетью шрамов-заплаток, будто ему наспех сделали пересадку кожи. Кто-то проломил ему череп. Впрочем, после прочтения его личного дела становилось жаль, что не насквозь. Из нескольких татуировок самой заметной были крупные цифры 105, набитые готическим шрифтом во всю шею. Полубокс шмякнулся на диван и посмотрел на нас мутными от наркоты глазами. Я сознательно отвел взгляд от его головы, но вместо этого увидел, что он сунул руку в трусы и горстью ухватил мошонку. — Не держи, яйца не отвалятся, — сказал я. — Чего надо? — И пересчитывать не обязательно, и так все понятно… Он осклабился, обнажив золотые брекеты. Посмотрел на Наоми, потом на меня, вынул руку из трусов и протянул ее для рукопожатия. Ни один из нас не шевельнулся. Полубокс хмыкнул, поджав губы, и снова сунул руку под резинку. — Не обращай внимания, — с кривой ухмылкой обратился он к Наоми. — Мне так лучше думается. Она улыбнулась: — Тогда, может, лучше обеими руками? Это детектив-сержант Уэйтс, а я — детектив-констебль Блэк. Мы… — Мне нравился этот столик, констебль Блэк, — перебил он. — Гладкий, как твое личико. Смотреться в него можно было. Я порассматривал осколок у меня в руках. — Спасибо, что встретился с нами, Кристофер. — Имя мое не произноси. — Тогда заткнись хоть на минуту. Мы пришли поговорить о Мартине Вике. — Меня же отпустили — спроси дружков в Центральном управлении. Не видел я его и не слышал ничего о нем после «Стренджуэйз». Точка. — Ты знал, что он болен? — спросила Наоми. — Кому, как не мне, было знать? — То есть? Полубокс не ответил. — Он сидел с тобой в одной камере полгода, ты должен был хорошо его знать. — Слушайте, я пытался прикончить его в тюряге. Он выжил. Бывает. Я не злюсь. Тому, кто там не был, не понять. — Авторитет себе зарабатывал, — констатировал я. Полубокс с хрустом размял шею. — На воле я класть хотел на все. — Для наглядности он потряс рукой в трусах. — Все знают. А там приходится быстро делать себе имя. — И ты так спокойно об этом говоришь? — Ага. — Ты сказал, мол, кому, как не тебе, было знать, что Мартин Вик болен, — продолжал я. — Почему? — Я такое сказал? — Полубокс пожал плечами и свободной рукой коснулся вмятины в черепе. Буквально сунул в нее кулак. — Не помню. — Сожми яйца крепче и подумай. Мы вот считаем больным тебя. Прикончить человека из-за ста фунтов! — Суд сказал, это не считается, он хворый был. — Попробуй не захворай после ста ударов. Я чувствовал, что Наоми смотрит на меня. На осколок у меня в руке.