— И как долго это продолжается? — Да еще до меня, даже… — А сколько вы тут работаете? — Пять лет, — произнес Хаттон так, будто зачитывал приговор верховного суда. Если мои подозрения насчет Фрэнка Мура окажутся верными, тому может грозить реальный приговор. — И вы не находите ничего странного в том, что человек хочет работать в тюрьме, где отбывает срок убийца его семьи? — Я отвернулся от окна. Начальник покачал головой: — Я ручаюсь, что они ни разу не пересекались друг с другом. Мой долг — блюсти интересы заключенных. Мур для них — просто находка. — А как насчет интересов Мартина Вика? — Ну, он ведь живым отсюда вышел, так? Хотя, по мнению некоторых, и не заслуживал этого. И, насколько я помню, его жестоко умертвили, когда он находился под вашей охраной, а не под моей. — Ваши подопечные тоже не раз пытались это сделать. — Это абсолютно не связано с присутствием здесь Фрэнка Мура. — Почему вы так уверены? Вы присутствовали на занятиях? — Нет, конечно. — А обсуждали их? — Нет, насколько я помню. — И что? Просто не видите в этом ничего плохого? — Я подождал ответа, но Хаттон молча глядел в окно, будто раздумывал, что у него будет на обед. — Если долго закрывать глаза на происходящее, можно в один прекрасный день их и не открыть… — добавил я, качая головой. — Вы придумываете остроты заранее, сержант? — Вик убил детей Мура, — сказал я. Дверь открылась. Хаттон, я и Наоми обернулись. В кабинет вошел Фрэнк Мур. Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой дверь. В черных волосах промелькнула седая прядь. Как обычно, на нем была «униформа»: приталенная рубашка, синие брюки и светлые туфли. В его глазах промелькнуло что-то вроде усмешки. Он зашел не вовремя, и я попытался скрыть удивление: — Что вы тут делаете, Фрэнк? Он как ни в чем не бывало закрыл за собой дверь. — По средам я… — Нет, что вы здесь делаете? — Позвольте я закончу. По средам я работаю с группами риска. — Пожалуй, они рискуют больше оттого, что с ними работают родственники их жертв. — На что вы намекаете? — До этого мы еще доберемся. Теперь уже поздно об этом рассуждать, но совершенно ясно, что вам больше нельзя сюда приходить. Хаттон привстал: — Не много ли на себя берете, сержант? — Вряд ли вам стоит упорствовать в этом вопросе. Иначе следующие пять лет придется провести в более стесненных условиях. Не оставите нас на минутку? Хаттон сердито втянул воздух сквозь зубы и выбрался из-за стола. Наша четверка достигла стадии единогласной взаимной ненависти, так что я рассудил, что, если один уйдет, всем станет легче. Хаттон ободряюще потрепал Мура по плечу и вышел. — Садитесь. — Я указал Фрэнку на один из низких стульев напротив стола. Мур задумчиво провел рукой по волосам, будто заряжался энергией от молниеподобной пряди. Потом снова улыбнулся и спокойно опустился на стул, как почетный зритель, готовый смотреть комедию, которую разыграем мы с Наоми. Я прислонился к стене за столом, чтобы мы с Муром находились друг напротив друга. Наоми встала справа, у окна. Фрэнку придется оборачиваться к ней, но, судя по прошлому разговору, ему на нее плевать. — Кажется, вы на меня сердитесь, — сказал он. — Не знал, что должен информировать вас о всех своих передвижениях… — Хотя бы о том, что в последние лет пять вы регулярно находились в одном здании с человеком, осужденным за убийство вашей семьи. — Зачем? Это не секрет. — Почему вы стали сюда приходить? — Я работаю с группами высокого риска, которые… — Назовите истинную причину, Фрэнк. Когда мы впервые пришли к вам домой, вы сказали, что, будь ваша воля, Вика бы выкопали и еще раз сожгли. — В моем репертуаре нет таких выражений, — заявил он, тем самым намекая, что я его оболгал, а сам он не произнес ни одного лживого слова. Впечатляюще! — Важно сознавать, на каком уровне реальности мы с вами действуем. — Говорите обо мне что хотите. Я чего только не наслушался в свой адрес, но к работе я отношусь серьезно и не позволю вам принижать ее значимость. — И в чем состоит ваша работа? — Я специалист по выживанию. Помогаю тем, кому не с кем больше поговорить. — А я думаю, что вы торгаш. — Я такое все время наблюдаю, сержант. У вас в душе полный раздрай, вы никого не впускаете в свою личную жизнь и никак не можете себя собрать. Конечно, видя меня, цельность моей натуры, семью, дом и через что я прошел ради всего этого, вы завидуете. Я невозмутимо глядел на него. — Из ваших антидепрессантов бусы можно делать. — Ясно, — сказал я. — А у Маргарет была депрессия? Мур закрыл глаза и сжал кулаки: — С чего вы взяли, что вам дозволено упоминать ее имя? — Вы снова женились, Фрэнк. Было бы странно называть ее миссис Мур. Фрэнк открыл глаза и устремил на меня невидящий взгляд: — А что плохого в том, чтобы снова жениться, детектив? — Абсолютно ничего, особенно когда отношения со второй женой завязываются еще до смерти первой. Мур медленно поднялся со стула, не сводя с меня взгляда, и постепенно распрямился во весь свой высоченный рост. — Но вы хотя бы смогли себя простить, — продолжал я. Гримаса на лице Фрэнка преобразилась в улыбку. Он снова сел: — Извините, продолжайте… Я замолчал, чтобы Наоми обратилась к Муру сбоку. Не мог придумать ничего более раздражающего для него. — Сменить жену — это одно, — сказала Наоми. — Мы хотели поговорить о детях… — А что с ними не так? — Имена. — Ваши слова оскорбительны.