Туле первым нарушил молчание. На его лице появилась печальная и понимающая улыбка. – Мой брат не отличался добротой. Он был алчным и часто заботился лишь о себе. Но мы были одной крови, и если бы мне понадобилась помощь, он не отказал бы в ней, пока был жив. – Что с ним случилось? – После вторжения его отправили в один из множества лагерей для пленных. Недавно я узнал от него, что зекорранские стражники, а за ними и моррины разъехались по домам. Брат решил, что война окончена, но я сказал, что мы по-прежнему сражаемся. Из охраны в лагере остались только ворги, и тогда заключенные подняли восстание. Мой народ вырвался на свободу и напал на своих тюремщиков. Туле поведал Балфруссу об ужасных условиях в лагерях. Сотни узников ютились в тесных камерах и часто становились жертвами жестоких опытов и забав. Захватчики ровняли с землей шаэльские города и истребляли их население без разбора. Те, кто избегал казни, гибли от голода. – Может, он просто спит или потерял сознание? – предположил Балфрусс. Туле печально улыбнулся. – Нет. Я почувствовал, как меч вошел в его тело. Он мертв. По крайней мере, он умер свободным человеком. – Мы освободим Шаэль, – заверил Балфрусс. – Король дал клятву, и королева ее сдержит. – Я знаю. Оба мага погрузились в свои мысли. Впервые с начала войны Балфрусс задумался, чем займется после нее. Будет это не скоро – хоть альянс и трещал по швам, им еще предстояло разобраться с Чернокнижником и Осколками. И все же раньше Балфрусс даже не задавал себе этот вопрос. Он уже несколько лет провел в путешествиях, переезжая с места на место, туда, где могли быть полезны его способности. Усталость овладела им еще до начала войны. Балфрусс отчаянно нуждался в отдыхе. – Ты, стало быть, отправишься домой, – сказал он. – Освобождать мой народ и строить заново то, что можно отстроить. – Без Чернокнижника армия запада распадется. Вместе мы обратим их в бегство и вернем твою страну. Туле надолго замолчал. Наконец он ответил: – Я не умею, как Эко, видеть будущее, но знаю, что скоро Чернокнижник будет повержен. – Не сомневаешься? – Нет. Ты был прав. Он слаб. Здесь его слабость… – Туле поднес руку ко лбу. – И здесь. – Он коснулся сердца. – Зато он, похоже, ничего не боится, – сказал Балфрусс. – Это оттого, что ему нечего терять. Он ничего не ценит и ни о чем не заботится, – в голосе Туле слышалась жалость. – Нас каждый день испытывают в бою. Мы сражаемся на пределе сил, потому что защищаем то, что любим. У нас нет выбора. Когда Чернокнижник устает или встречает на своем пути трудность, он отдает дело на откуп Осколкам. – Эко впервые бросил ему настоящий вызов. – И чуть не убил его. У Чернокнижника есть только грубая сила, и даже ее едва хватило. – Туле покачал головой. – Мои люди страдают от голода и побоев. Они сражаются и гибнут за то, чтобы сбросить оковы. Придет день, и они победят, ибо нет ничего сильнее, чем желание быть свободным. Семьи у Балфрусса не было, и он задумался, чем мог бы пожертвовать ради своих друзей. Он вспомнил о Вэнне и его семействе, об Элоизе и Дариусе, о своем городе и всех тех, кого не знал. Каждый день он сражался за них, потому что Чарас был его единственным и настоящим домом. Ради друзей он отдал бы все на свете и даже больше, потому что нет ничего важнее. Против такого Чернокнижнику не выстоять. Осколков становилось все меньше, а значит, ждать осталось недолго. Глава 36 Слишком уж он зачастил в лазарет. Казалось, всего несколько мгновений назад Варгус сам лежал на спине под тревожными взглядами товарищей, а теперь один из них, с кишками наружу – до того искромсанными, что не зашьешь, – умирал на руках у сестры милосердия. От начального состава в его отряде остались только трое: Харго, Орран и Черный Том. В бою потрепало всех, многих потеряли по дороге. Первым был Бенлор, он отправился на юг, не досчитавшись ноги; последним – Лохмач, ставший короче на одну руку. Кодекс братства теперь соблюдали тысячи солдат, но Варгус почти никого не знал, да и его имя уже не играло никакой роли. Началось все с него, но не им закончится. В шатре разило кровью, страхом и по?том – однако запаха, которого в первую очередь ждешь от лазарета, не было и в помине. Внутри жгли благовония, стараясь перебить смрад от гниющих ран. Варгус провел рукой по макушке. Не мешало бы принять ванну, побриться и переодеться. Впрочем, это подождет. Ближайшие шесть часов он посвятит еде и сну, все остальное – роскошь. * * * Пока седой воин у выхода оглядывал напоследок шатер, лекарь пригнул голову до самой груди. Не хватало еще, чтобы Варгус или кто другой обнаружил, чем он тут занимается. Нет, слишком рано. Он пока не готов. – Все так плохо? – напомнил о себе раненый. Очнувшись от мыслей, лекарь склонился над солдатской ногой и стянул сапог. Свежие повязки уже пропитались кровью. От раны пахло, как от старого сыра. Несколько пальцев совсем обесцветились, но от двух из них черно-желтое пятно уже расползалось по ступне. – Помилуй, Создатель! – воскликнул солдат. – Я потеряю ногу? – Боюсь, все гораздо хуже, – ответил лекарь, вновь склонив голову, на этот раз в молитве. Солдат при виде сложенных рук зарыдал. – Если ты веруешь, молись своему богу. Лекарь наклонился, и из складок его рубахи выпала подвеска. Он быстро сунул ее обратно. Солдат подозрительно прищурился. – Что это? Врач оглянулся, но в их сторону никто не смотрел. – Ничего. Забудь, что ты видел. – Не похоже на символ Создателя или знак Всеблагой Матери. – Что за глупости! – И это не фонарь Пресветлого Владыки, так? – У тебя в голове все спуталось от болезни, – слабо улыбнулся лекарь. – Что это было? Покажи, – настаивал раненый, из последних сил хватая его за рубаху. Лекарь нехотя достал из-за пазухи подвеску – железную отливку простой работы, изображавшую открытый глаз, вписанный в треугольник. – Это символ Ахарги, – прошептал он. – Древнего бога. Покровителя врачебного ремесла. Считалось, что он приносит избавление от чумы и всякой заразы. Твою ногу уже не спасти, вот я и подумал, что от молитвы хуже не будет. – Я согласен на любую помощь, – ответил солдат. Он разжал хватку и изнеможенно откинулся на спину. – Хочешь помолиться со мной? – Что мне терять? И вслед за лекарем он сотворил молитву древнему богу чумы. Прошептав несколько слов, врач начертал символ Ахарги на лбу солдата и наложил руки на его рану. – В ноге теплеет. Хирург сосредоточился на ране и представил, что в ней больше нет гноя, а кровь свободно бежит до самой ступни. – Пальцы покалывает. Еще секунда – и все было кончено. Солдат побледнел, сердце его забилось чаще. Когда врач отвел руки, рана уже не пахла. Пальцы порозовели, омертвения как не бывало. К больному вернулись силы, а щеки налились румянцем. – Чудо! – выдохнул он и тут же потерял сознание. Врач снял с шеи цепочку, надел ее на солдата и спрятал подвеску у него за пазухой. Затем поднялся, не обращая внимания на боль в пояснице, обвел взглядом шатер и глубоко вдохнул. Ни вкуснейших болезней, ни восхитительных ароматов заразы в воздухе не осталось. Он вышел из шатра и направился в глубь Нового города. На Монстадской улице, проходя мимо крупнейшей в Чарасе церкви, посвященной Владыке Света, Кай остановился и сплюнул. – Погоди у меня, ублюдок! – пригрозил он. Глава 37 С тех пор как началась осада, боевые маги каждое утро просыпались в одно время с солдатами, а к восходу уже стояли на крепостных стенах в ожидании раннего штурма. Сейчас время клонилось к полудню, однако враг так и не появился. Второй день было тихо, и хотя никто не жаловался на передышку, все знали, что продлится она недолго. Большинство солдат, улучив минутку, отходили вздремнуть в тени. Хорошо ли им спалось, когда враг стоял под стенами города, – это другой вопрос. Боевые маги собрались в заброшенной портняжной мастерской по соседству с городскими стенами. Ее владелец, испугавшись, что дела во время осады пойдут под откос, собрал все до последней нитки и уехал. Остались только стол, четыре стула, один-два деревянных манекена и рулон старой, поеденной молью ткани. У задней стены стояла большая полка для товара, похожая на пчелиные соты, все ячейки в ней были пусты. Хозяин оставил дверь широко открытой, но мог не бояться воров – красть было нечего. Возможно, он думал вернуться после войны и как ни в чем не бывало открыть торговлю. Весна шла на убыль, лето входило в силу, и день вновь сулил жару. Маги прятались в лавке от солнца – все, кроме Финна, который держал стражу у входа. Кузнец не отрывал взгляда от крепостных стен.