– Наиценнейшие, – согласился Буторин, попытался встать и снова упал. Капитан подозвал бойца с медицинской сумкой, и тот, стащив сапог с ноги Виктора, стал менять повязку. Сам командир вместе со связистом, который нес на спине коротковолновую рацию, сел в стороне и стал докладывать о ситуации и о своем решении атаковать в лесу оуновцев, с тем чтобы помочь повстанцам удержать лагерь до подхода пограничников. И тут в лесу начался бой. Стрельба раздавалась сразу в нескольких местах. Сосновскому там было все же немного легче, потому что у него было четыре пулемета. И, умело маневрируя, меняя позиции, пулеметчики сдерживали атакующих. Но и у «бандеровцев» были пулеметы, и они знали, что для них эта база значит. Когда санинструктор закончил перевязку, сообщив, что воспаления нет, подошел капитан, опускавший ремешок фуражки под подбородок. – Начинаем, майор. Обходить с флангов и совершать другие бесполезные действия не будем. Распылять и так маленькие силы не вижу смысла. Нам надо просто удержать фронт до подхода подкрепления. Идти можешь? Хорошо, пойдем с тобой впереди, будешь своих предупреждать, чтобы в нас не стреляли. А там бой покажет, как поступить. Как с патронами? Гранаты есть? – На полдня хватит, – пообещал Буторин и, скрипя зубами, поднялся. Кажется, эта рана уже никогда не заживет. А бой на подходе к базе кипел уже вовсю. Два с небольшим десятка бойцов Козореза не смогли долго противостоять превосходящим силам бандеровцев. Наступающие заливали позиции бойцов свинцом и, перебегая среди деревьев, приближались, обхватывали с флангов, снова бросались атаковать в лобовую. Сосновский видел, как гибнут один за другим бойцы, как раненые наскоро перевязывают раны и пытаются вести огонь. В нескольких местах в ход пошли гранаты. Еще немного, и бойцы Козореза дрогнут. Артем стрелял, стискивая зубы, и оглядывался по сторонам. Вот снова замолчал пулемет на правом фланге. Артем бросился туда и увидел, что пулеметчик лежит, уткнувшись лицом в приклад. А лента еще полная. И кровь из головы бойца стекает на трофейный МГ. – Ах, ты… – проворчал Козорез, чувствуя, как пульсирует рана на его собственной голове. Он перевалил убитого на бок и сам лег у пулемета. Очередь за очередью он стал косить наступающих, которые поднялись было в полный рост. Пули свистели вокруг, били в ствол дерева, за которым он лежал. Подбежал и упал рядом тот самый друг Буторина в немецкой форме. Весело оскалился, подмигнул и стал стрелять из автомата короткими точными очередями. Что-то мелькнуло в воздухе, и между Сосновским и Козорезом упала немецкая граната на длинной ручке. Артем не успел даже испугаться, а Сосновский уже схватил гранату и швырнул назад. Оба мгновенно опустили головы, уткнувшись в плотный дерн. Через секунду граната взорвалась в пяти метрах впереди, опалив головы жаром, на спины полетели комки земли. Слишком близко подошел враг. Надо или контратаковать, или отходить, но о какой контратаке может идти речь, когда врагов в десять раз больше? Только встать и геройски умереть? И тут за спиной послышалось громогласное «ура-а-а». Сосновский толкнул Козореза локтем и крикнул: «Успели!» Но радоваться было рано. Это была всего лишь рота НКВД, да и та в неполном составе. Но ее атака ошеломила «бандеровцев». Бойцы в фуражках с синим верхом выбегали из-за деревьев, стреляя на ходу из автоматов, и снова скрывались за деревьями. Действовали они умело, не торчали на виду, перебегали вперед по двое, по четверо. Вот один упал, сраженный пулей, вот еще двое, но «бандеровцев» падало под пулями гораздо больше. А потом заговорили еще четыре пулемета из прибывшего отряда, и бандиты стали откатываться назад, оставляя убитых и раненых. Буторин нашел Сосновского и Козореза, проковылял к ним и рухнул на траву. Было понятно, что «бандеровцы» откатились назад почти до самой опушки и залегли, видя, что их не преследуют. – Их слишком много! – вытирая рукавом лицо, крикнул Козорез. – Надо пристрелить Свирида, забрать документы, сколько сможем унести, или сжечь их и уходить. – Мы не можем уйти, – ответил Сосновский. – У нас приказ. И они не уйдут, ‒ кивнул он в сторону бойцов НКВД. ‒ У них тоже приказ. А еще долг перед родиной. Мы пришли сюда освобождать Украину от оккупантов, так о каком отступлении может идти речь? Там, впереди, пособники фашистов, и они должны быть уничтожены, а доказательства их преступной деятельности, антинародной деятельности должен рассматривать суд, и он должен вынести приговор. Разве может быть иначе? – Вы украинец? – спросил Козорез и кивнул на бойцов НКВД: – Они украинцы? – А какое это имеет значение? – искренне удивился Михаил. – Тут есть и калмыки, и белорусы, и татары, и тувинцы, и мордвины, и чеченцы. Эта страна ‒ вся наша Родина, и весь народ ее ‒ наш народ, и мы сражаемся за каждого и за каждый клочок земли. – И вы будете умирать за Украину, не будучи украинцами, – покачал головой Козорез. – Смотри, уже умирают! – крикнул Сосновский и показал рукой на убитых бойцов. – И будут умирать до последнего, если надо будет спасать Украину, Белоруссию, Польшу, Австрию, Румынию. Ты пойми, что мы воюем не только за тебя, за украинцев, мы воюем «против»! Против «кого»? Да против общего врага, против коричневой чумы, против нацизма – самого страшного зла на земле. И мы должны сражаться вместе! А «бандеровцы» снова поднялись и пошли в атаку. Плотный встречный огонь заставил их залечь, но теперь было понятно, что враг перегруппировал свои силы и в лоб наступали не все его бойцы. Часть стала обходить группу Козореза и роту НКВД с правого фланга, отрезая от леса и пытаясь отрезать от территории базы. Буторин стрелял и крутил головой. Сколько же ребят уже потерял капитан Петров. Вон он снова за большим дубом с радистом, что-то кричит в микрофон открытым текстом. Нет, радист убит, а капитан продолжает что-то кричать в микрофон. Вот он пригнулся, и тут же рядом грохнул взрыв. Фуражка слетела с головы командира, но он перекатился на другой бок, схватил с земли автомат и принялся стрелять длинными очередями. Буторину казалось, что этот бой никогда не кончится. Уже перестали подносить патроны. Некому было их подносить. Он перестал чувствовать боль в раненой ноге, вообще перестал что-либо чувствовать. Мог только стрелять, только наводить мушку на самых ретивых, что слишком близко подбираются к позиции, и снова стрелять короткими точными очередями, экономя патроны. Но тут на поле боя что-то изменилось. Кажется, «бандеровцы» перестали наступать. Они еще стреляли, но не двигались с места. Но вот грохот автоматных и пулеметных очередей слился в страшный шум, где-то взревели моторы, и «бандеровцы» поднялись и стали убегать, стали разбегаться по лесу, и тут же поднялся капитан НКВД, без фуражки и с окровавленным рукавом гимнастерки, и за ним поднялись и его бойцы, и оуновцы, кто еще мог стоять на ногах. Буторин вскочил, ухватился рукой за ветку. Но она треснула под его рукой, и он упал лицом в траву. Нога онемела и не слушалась. Сосновский схватил друга и перевернул на спину: – Ты что, Витя? Ранен? После прорыва обороны неприятеля танками с десантом на броне в место прорыва стали вводиться все новые и новые силы Красной армии. По небу проносились штурмовики, которые добивали окруженных и отступающих гитлеровцев. Маневренные механизированные группы проходили по дорогам, заезжали в села и деревушки, брали под охрану мосты и переправы. Усиленная разведрота двинулась напрямик через лес и тут от местного населения узнала, что недавно был бой в Старосельском лесу. И вроде бы там засели националисты, закопались в норах. Старший лейтенант Юрков, связавшись по рации со штабом дивизии, сообщил о намерении проверить сообщение местных жителей и отдал приказ мотоциклистам двигаться вперед. Несколько грузовиков с сотней бойцов и два трофейных бронетранспортера с крупнокалиберными пулеметами, шесть 50-мм минометов отправились в лес. Мотоциклисты резко развернулись и, бросив свои машины, соскочили с седел и отбежали к деревьям. Люди в гражданском не очень агрессивно себя повели, но все же попятились и попрятались за бревнами, деревьями, в траншеях и приготовили оружие. Командир очень удивился такому поведению бандитов. Почему оуновцы не стали стрелять и чего они ждут? Он тоже приказал не стрелять и, стоя за броневым щитком бронетранспортера, крикнул: – Кто вы такие? Почему с оружием? Я командир роты Красной армии старший лейтенант Юрков. Кто ваш командир? Прошу выйти и дать пояснения. В противном случае я открываю огонь на поражение! В 41-м, да и позже, тоже в подобной ситуации Юрков не стал бы ждать и церемониться и приказал бы открыть огонь, но сейчас ситуация была иной. Красная армия стала сильнее, она наступала и наступала. И победы делают солдата более снисходительным к врагу, даже к ненавистному врагу, если он готов сдаться и вымаливать себе жизнь. От деревьев отделился безоружный темноволосый человек с выпуклыми глазами, который шел быстрым шагом, держа руки чуть на отлете, демонстрируя, что оружия у него нет. Остановившись в трех шагах от бронетранспортера, он громко спросил: – Я могу подойти к вам ближе? Это важно. У меня важные сведения для советского командования. – Что, жить очень хочется? – крикнул старший лейтенант. – Чуть петух жареный в одно место клюнул, так у всех сведения, все не стреляли, а лишь окопы рыли или борщ варили? Если вы здесь командир или старший, прикажите своим людям выходить, складывать оружие на середину поляны и безоружными отходить и строиться справа у деревьев. Сдавшимся гарантирую жизнь. Все, кто окажет сопротивление, будут уничтожены. – Вы меня не поняли, – громко заявил Коган. – Мне нужно срочно вам передать важные сведения для командования. Вас предупредили, что вы можете встретить здесь людей, которым нужно предоставить помощь и принять меры к сохранению полученных сведений. – Повторяю приказ! – рявкнул старший лейтенант. – Или вы складываете оружие, или я прикажу открыть огонь! – Твою ж мать, – проворчал Коган. Он понимал, что в любом случае разоружение не помешает делу. Ему удастся убедить этого командира связаться со Смершем и передать сведения. А оуновцам в любом случае придется сложить оружие. Теперь, с приходом Красной армии, точно придется. Он повернулся к Вихору и крикнул: – Леонтий, все в порядке. Можете разоружаться. Пусть ваши люди складывают оружие и отходят вон туда, к деревьям. Для вас война закончилась. Теперь мирную жизнь строить будем. Вихор вышел на поляну, держа в опущенной руке автомат. Он что-то стал говорить бойцам, потом к нему подошел Петро. Коган не слышал разговора, но чувствовал неуверенность и напряжение. А еще слишком был напряжен этот старший лейтенант. Он, конечно, бравый вояка и смелый командир, но иногда этого мало для военного человека, для командира разведчиков. Прошло не менее пяти минут, прежде чем Вихор первым бросил оружие на середине поляны и пошел, как было указано, к деревьям справа. Проходя мимо Когана, он угрюмо и недобро глянул ему в лицо. Вторым сложил оружие Петро и остался стоять, пропуская мимо себя бойцов, бросавших и бросавших автоматы, винтовки, пистолеты. Он говорил своим товарищам что-то ободряющее, кого-то хлопал по плечу, кого-то обнимал как брата. Юрков сверху не удержался от комментария и ехидно заметил: – Ишь, как родные прощаются! – А вы не думаете, что они и есть родные, вы не думаете, что их многое связывает? – спросил Коган. – Убийства невинных и дружба с фашистами? – спросил старший лейтенант. – Хватит болтать! Положил оружие и в строй к остальным! – Черт бы вас побрал с вашим упрямством, – проворчал Коган. – Выслушайте меня, прошу вас. Вам должны были дать пароль на случай встречи с нами. – Пароль «к стенке» устраивает! – грубо ответил командир и приказал кому-то обыскать и поставить к стенке этого умника. Остальных разбить на группы и рассадить по землянкам под замок. Выставить охрану и обыскать это «змеиное гнездо»! Коган опешил от такого решения. Он даже не хотел смотреть сейчас на Петро и его людей, на доверившегося ему Вихора. А ведь там, в землянке, еще лежит измученный Шелестов. Он попробовал снова заговорить с командиром разведчиков, рискнув заявить, что он майор госбезопасности и что здесь, под Харьковом, работает разведгруппа из Москвы. Но старший лейтенант отвернулся. Его автоматчики побежали по лагерю, проверяя землянки. Какой-то плечистый старшина с тремя нашивками за ранения крикнул, что если бойцы заметят что-то подозрительное в землянках, то пусть сразу бросают туда гранаты, не нужно рисковать. «Документы!» – эта мысль полыхнула в голове Когана, и он едва удержался, чтобы не вырваться из рук разведчиков и не броситься к командиру. Первое, что его удерживало от этого шага, – это понимание, что его мгновенно пристрелят, а его смерть не поможет никому, только навредит, только все испортит. Когана повели мимо землянки, в которой лежал Шелестов. Один из бойцов сунул туда голову и отпрянул, потому что Максим все слышал и пытался подняться. Это и напугало молодого солдата. Он решил последовать совету командира и не рисковать. О чем вообще говорить с бандитами, этот настрой просто витал в воздухе. Коган видел, как солдат вынимает из подсумка гранату, как берется пальцами за кольцо. – Не-е-ет! – заорал Коган и вырвался из рук автоматчиков, подскочил к молодому солдату и, перехватив его руку с гранатой, второй рукой сжал его горло и прижался спиной к дереву. Сейчас за его спиной не было никого, и он мог блефовать, как в хорошей карточной игре. Долго ли – вот в чем вопрос! – Не двигаться, не стрелять! – грозно крикнул старший лейтенант и вышел вперед. Его автоматчики замерли, настороженно наведя оружие на других оуновцев. Ситуация накалялась, и вот-вот последует расправа. «Что я делаю? – с внутренним стоном подумал Борис. – Спас командира, а спас ли? А если бы его убили этой гранатой, стало бы всем лучше, что-то это изменилось бы? А уничтоженные документы, которым цены нет? Так я спасал командира или документы? Вот черт! Из-за одного неумного человека столько бед». Коган увидел, как к старшему лейтенанту подбежали сержант и еще один солдат. Они что-то стали ему горячо объяснять и кивать в сторону Когана и их товарища, которого тот держал, угрожая взорвать и его, и себя гранатой. Наконец, командир роты сдвинул на затылок фуражку, почесал бровь и кивнул. Старший сержант и второй боец сняли вещмешки, положили автоматы и сняли ремни с подсумками и финками. Что-то знакомое показалось Борису в лице этого немолодого разведчика. Отставив руки в стороны, оба солдата приблизились, и старший сержант громко заговорил: – Эй, друг, не спеши, не делай глупостей. Дай подойти на три метра. Клянусь всеми святыми и своими детьми, что не нападу на тебя. Только посмотрю. – Посмотри, – кивнул Коган. – Только учти, что у меня палец не железный и не смогу вечно держать предохранительную скобу. Солдаты подошли и остановились, разглядывая Когана. Наконец, старший сержант заговорил: – Слышь, вспомни, полтора месяца назад. Ночь и дождь. У села Подтопное. Окоп боевого охранения, и я дал тебе свою «козью ножку», потому что ты немецкие сигареты уронил в грязь. Ну, что ты тогда сказал, друг? Всех бы их так, да? Так сказал? А потом затянулся моим табачком и добавил, что свой табачок всегда слаще, как и свой хлеб, и молоко от своей коровы всегда вкуснее. А я еще спросил, вы же не деревенский, вы городской. Чего так о хлебе и молоке. В городе небось мармелады ели? – А я ответил, что мармелад вреден для здоровья, а хлеб с молоком полезен, – добавил Коган. Он вспомнил этого солдата. Да и второго тоже. Это они переправляли его через линию фронта в самом начале операции. Вся группа перебиралась под Харьков разными путями и способами. Эти разведчики помогали ему. – Ну, все, свои же! – заулыбался солдат и сделал шаг вперед, но Коган окликнул его: – Стой на месте, сержант! – Так узнали ж друг друга, все же выяснилось? – удивился разведчик и беспомощно переглянулся со своим товарищем. – Нет, не все, – зло бросил Коган. – Твой командир чуть дров не наломал, а может, еще и наломает! Я же русским языком ему говорил о том, кто я. И что в результате? Твой вот этот приятель, что у меня в руках, чуть было не убил моего раненого командира и подполковника госбезопасности. Ты же разведчик, ты сам должен понимать, что у нас задание, у нас ценные сведения. Меня ведь для чего-то переправляли за линию фронта. Теперь мне вернуться надо, а твой командир меня к стенке ставит! – Ядрена Матрена! – старший сержант побледнел и хлопнул руками по бедрам. До него стала доходить ситуация. Разведчик за линией фронта должен попасть к своим, а ему не верят, его к стенке ставят. Где-то в лесу послышался звук мотора. Какая-то машина неслась по лесной дороге, то натужно ревя двигателем, то затихая, видимо, спускаясь в низинки. У Когана и правда стал затекать палец. Солдаты расступились, и на поляну влетел открытый американский «Виллис». Офицер, сидевший рядом с водителем, сразу выскочил из машины, трое автоматчиков за его спиной тоже спрыгнули и остановились, озираясь. Борис разглядел общевойсковые эмблемы на погонах и звездочки капитана. Старший лейтенант козырнул и стал что-то объяснять капитану, тот отмахнулся и пошел в сторону Когана. Проходя мимо разведчиков, он приказал им отойти и привести себя в порядок, а не торчать посреди леса расхристанными. Остановившись перед Коганом, осмотрел его и плененного солдата и представился: – Капитан Рогозин, управление Смерш армии. – Майор Коган, – представился в ответ Борис. – Главное управление Смерш. У вас есть пароль, вы знаете о нашей группе из Москвы? – Так точно, – кивнул капитан. – Говорите! – «Собака прячется в доме – жди морозов, – медленно произнес Коган, – ветер на закате – к утру жди дождь». – День рождения бабушки? – спросил капитан. – Три семерки и еще полста! Капитан сдвинул фуражку на затылок и широко улыбнулся. Крикнув старшему лейтенанту, чтобы принесли рацию, он подошел и сам аккуратно вставил в гранату чеку. Подбросив ее в руке, сунул молодому бледному бойцу в руки и велел отдыхать. – Что у вас, товарищ майор, какая нужна помощь? – Здесь, вот в этой землянке, наш раненый товарищ. Мы его сумели вытащить из лап «бандеровцев», где его пытали. Здесь же архив харьковского отделения ОУН в железном ящике. Эти документы необходимо взять под охрану и немедленно передать в управление Смерш армии. Там знают, что с ними делать. В районе Харькова работают маневровые группы НКВД. Их задача ‒ поиск и уничтожение баз вооруженных групп УПА на территории Харьковской области. Эти базы создавались и группы вооружались для одной цели – ударить по тылам наступающей Красной армии, замедлить ее наступление. У нас есть сведения о нескольких таких базах, которые необходимо срочно уничтожить. Подбежавший боец с рацией установил ее на пенек и стал передавать кодовые слова, которые ему диктовал капитан Смерша. Разложив на траве карту, он попросил показать место, где они сейчас находятся. Коган взял карандаш, задумался, потом уверенно показал точку в лесном массиве.