– И то верно. – Она отвернулась от парня и, глядя на тело Ларисы, перекрестилась. – Кто вызовет полицию? Мы скосили глаза на парня. Он молча отгородился от нас ладонями – только не я. – Не хочешь как хочешь. Значит, мы вызовем, без полиции никак нельзя. – Я протянула руку к телефонной трубке. – Полиция? Приезжайте, девушку убили. Кто говорит? Соседи, если можно так сказать. Да, мы и свидетели. Хорошо, ничего не трогаем и далеко не отходим. «Теперь от общения с ментами не отвертеться. Плохо, что мы оказались в ненужное время и в ненужном месте, но и такое в жизни случается. Мне с Алиной сейчас лучше, чем Ларисе. Она на том свете, а мы на этом», – подумала я. Вызвав полицию, я почувствовала, что мне стало значительно легче, будто камень с души свалился. Пусть приезжают и во всем разбираются. Мы свидетели, и наше дело – сторона. Будут задавать вопросы – ответим. Конечно, мне лучше изолировать Алину от общения с полицейскими, но такое вряд ли получится: десяток рабочих видели, как мы вдвоем входили в «Бон Вояж». Надо бы с ней поговорить, не приведи господи, еще ляпнет об африканском божке, исполняющем по первому требованию мелкие пакости. Нормальные люди отнесутся к Алининым откровениям однозначно. Никому не придет в голову отдать под суд почерневшую от времени деревяшку, а вот о душевном здоровье моей подруги задумаются. Глава 3 Полицию мы дожидались у себя в «Пилигриме». Я провела инструктаж с Алиной, строго-настрого приказав ей о божке даже не заикаться. – Могут неправильно понять. – А что сказать по поводу того, зачем нам вообще приспичило идти в «Бон вояж»? Рабочие обязательно донесут, как я кричала, что магазин не будет работать. – Алина подняла на меня виноватые глаза, она все еще верила в то, что без деревянной фигурки здесь не обошлось. – Алина, можно сказать, что ты обиделась на знакомую, которая утаила от тебя скорое открытие своего магазина, – на ходу придумала я. – Ты шла к ней, чтобы ее слегка пожурить. По-моему, это очень похоже на правду. Что с тебя взять, если ты такой эмоциональный товарищ? – Ага, слегка пожурила, пулей в лоб, – фыркнула Алина, не оценив мою находчивость. – Ты, что ли, стреляла? Нет же! – А знаешь, как хотелось? Я ведь что думала… – Она тяжело вздохнула. – Алина, не наговаривай на себя. Тем более что с Ларисой вы успели выяснить отношения. Она нам дорогу не переходила. А значит, и убивать нам ее было не за что. Тьфу, что я несу? Как будто мы действительно могли ее убить. К дому на противоположной стороне улицы подъехала полицейская машина, белая с синими полосами по бокам. Приблизительно через полчаса за нами прибежал все тот же парень, сброшенный Алиной с лестницы. Опергруппа прибыла на место, все сфотографировала, тело убрала, с рабочими побеседовала. Теперь пришла наша очередь – как-никак мы главные свидетели Ларисиной смерти. – Идемте, вас ждут, – позвал гонец. – Могли бы и сюда прийти. – Алина скорчила недовольную рожицу. – Я разве виновата в том, что девушку на моих глазах застрелили? Я тоже потерпевшей могу считаться. Кто мне возместит моральные издержки? Я толкнула локтем Алину под бок. – Сейчас же прекрати. И держи себя в руках. Отвечай только по делу. И не приведи тебя господь угрожать и сыпать проклятиями. – О! Похоже, и ты поверила в проклятия африканца, – ухмыльнулась Алина. – С тобой и в черта поверишь, – прошипела я ей на ухо. Перед входом в магазин путешествий, помимо полицейской машины, стоял бежевый «ланос», точно такой же, как у нашего знакомого капитана полиции Воронкова Сергея Петровича. Его это машина была или нет, я затруднялась ответить. К сожалению, я слабо запоминаю автомобильные номера. Алина та даже номера своей машины не помнит. Если в ряд стоят несколько машин марки «Опель» одинакового цвета и модели, она свою машину узнает по ярко-красной подушке в форме сердца, специально брошенной на заднее сиденье в качестве опознавательного знака. На пороге магазина курили и переговаривались трое: мужчины разного возраста и комплекции, среди них не было ни одного в полицейской форме. При нашем приближении самый молодой отбросил в урну сигарету и почему-то у нашего провожатого, а не у нас, спросил: – Это и есть свидетели? Тот молча кивнул. «Немногословный парень», – подумала я. – Лейтенант Скворцов, – отрекомендовался представитель закона. – Пройдите, пожалуйста, в кабинет. Все там было как час назад: стол, стулья, открытое настежь окно. Только на полу вместо Ларисиного тела – лужица почерневшей крови и мелом очерченный силуэт. Силуэт получился расплывчатый и несуразный, совсем как отпечаток гигантской медузы, которую неизвестно как выбросило со дна океанской впадины на берег. Алина бросила взгляд на пол, всхлипнула и с надрывом произнесла: – Как жаль, что Леля так рано от нас ушла. Затем она промокнула глаза платком и села на тот же стул, на котором сидела раньше. Я осталась стоять у двери в кабинет. – Проходите и вы. Займите место рядом с вашей подругой, сейчас с вами побеседуют, – пообещал Скворцов и вышел, оставив нас одних в комнате. – А разве не он будете с нами разговаривать? – удивилась Алина, проводив мужчину взглядом. – Ты же слышала. – Невежливо оставлять дам без внимания, – пробурчала она. – Думаю, он чином не вышел, – съязвила я. – Это точно, молоденький какой-то. Наверное, в лейтенантах ходит. Ах, ну да, он же так и представился. Лейтенант Скворцов. Эх, нам бы с генералом побеседовать. Как считаешь, подруга, мы достойны внимания генерала? – Определенно. – А капитан вам никак не подойдет? – из коридора раздался знакомый голос капитана Воронкова. – А не стыдно, подслушивать за дверью девичьи разговоры? – кокетливо спросила Воронкова Алина. – Я ведь на работе! А моя работа позволяет даже в замочную скважину подглядывать, – достойно ответил Сергей Петрович. – Здравствуйте, Сергей Петрович. Рады вас видеть. – Здравствуйте, только я не знаю, рад ли вас видеть или нет, – честно признался Воронков. – Во что вы опять вляпались? Рассказывайте, как оказались в этом кабинете? Он сел в рабочее кресло Ларисы и взглядом смерил нас по очереди, меня и Алину. Взгляд был тяжелый и колкий, и смотрел он на нас так, будто напротив него сидели не мы, живые люди, а картонки, которые следует гвоздями приколотить к стенке. Мне сразу стало не по себе. Сколько лет мы знаем Воронкова, сколько лет он знает нас, и каждый раз разыгрывает перед нами одну и ту же сцену, где главную роль играет прожженный мент, подозревающий любого гражданина или гражданку в злостном правонарушении. А в чем, скажите, мы виноваты? Только лишь в том, что неприятности липнул к нам, как мухи на клейкую ленту. Мы и сами не рады, а что поделаешь? Такова жизнь – кому-то кнут, кому-то пряник. Но надо отдать должное Воронкову – в конечном итоге он меняет гнев на милость и помогает нам выпутываться из разных скверных историй. Алина прижалась ко мне и, не отводя глаз от Воронкова, тихо заговорила: – А может, ему все рассказать? Все-таки свой. – Где ты видишь своего? Смотри, как он на нас смотрит, волком тамбовским. И что, интересно, ты ему собираешься рассказать? – сквозь зубы прошипела я. – Как что? Что мы не виноваты. Это все он. Африканец. Я мысленно чертыхнулась: «Черт возьми! Казалось бы, обо всем договорились, а она опять за свое. Похоже, африканский божок на кого-то несчастья насылает, а у кого-то последний ум отбирает». – Не вздумай. Мигом окажешься в психбольнице. – Тоже выход, – пробурчала Алина. – Ну да, сумасшедших не судят. – О чем вы шепчетесь? – поинтересовался Воронков. – Может, все же начнете говорить правду? – А мы еще вообще ничего не начинали говорить, – заметила Алина. – Тем более. Лучше начните с чистосердечного признания, – нагло улыбнувшись, посоветовал Воронков. – Вы что же думаете, это мы пристрелили Ларису? – спросила я. – Очень хорошо, – невпопад ответил Воронков. – Начнем с того, откуда вы знаете Ларису Красину? – А что хорошо? – не поняла Алина. – Разве ты не догоняешь, он хочет перевести на нас стрелки, – мою голову осенила интересная догадка, и я, стараясь подражать ментовскому лексикону, стала излагать свою мысль: – Тут типичный «глухарь» вырисовывается. По всему видно, убийство заказное. Стреляли с улицы или с чердака дома, что напротив. Не исключено, убийца бросил где-то неподалеку оружие. Если оружие оставили на месте преступления, и притягивать за уши не надо – убийство заказное. Такие раскрываются редко. А план раскрываемости преступлений никто не отменял. Верно, Сергей Петрович? Нам с Алиной Николаевной все понятно – вы хотите, вы хотите… – Я запнулась, мне самой не верилось, что Воронков может зачислить нас в преступники. – Господи, а ведь я только хотел сказать, что если вы знаете имя погибшей, значит, с ней знакомы, – пошел на попятную Сергей Петрович. – А вы мне такого наплели. Марина Владимировна, может, вас взять на полставки в качестве консультанта? А? Как, пойдете? – У меня своих дел полно в «Пилигриме». – А вам правда в полиции нужны консультанты? – вдруг спросила Алина. Тяжелый случай! Если она шутку от серьезного предложения отличить не может… – Алина Николаевна, мне кажется, вы мне снитесь, – застонал Воронков. Алинины брови выгнулись в дугу, а глаза заблестели так, будто ей только что сделали изысканный комплимент, сравнили с королевой. Может быть, Воронкову она бы и приснилась в роли королевы, но только королевы-матери. Алина же, несмотря на возраст, маленький рост и чересчур пышные формы, все еще определяла себя в королевы красоты. Чтобы продлить удовольствие она игриво спросила: – А в каком сне я вам являюсь? – В страшном, – вместо Воронкова ответила я и тут же пожалела о том, что сорвалось с моего языка. Лицо ее насупилось, нижняя губа подозрительно задрожала. Ко всем сегодняшним неприятностям только ее обид мне не хватало. Алина – человек легкоранимый, шуток в свой адрес не понимает и, если на что-нибудь обижается, может кукситься до конца дня, всем своим видом показывая, как несправедливо с ней обошлись. Потом приходится десять раз перед ней извиняться за то, что ляпнула сгоряча, иначе она своей траурной миной может надолго испортить настроение не только мне, но и всем остальным. А я человек жалостливый, зачем людям по моей милости страдать? – Извини, я не хотела, – покаялась я. – Само с языка сорвалось.