Я всегда знала, что моя мама сильная женщина, неустрашимая и безжалостная. Однако прямо сейчас между ее бровями пролегла морщинка. В Нью-Йорке поздний вечер, и я застала ее сидящей за туалетным столиком сразу после того, как она закончила свой рабочий день в качестве лидера нью-йоркской Братвы. Все верно. Моя мама – единственная женщина, которая поднялась по карьерной лестнице в организации, где доминируют мужчины, и заняла кресло за столом принятия решений. Она ни в чем не уступает моему отцу и постаралась научить нас, что быть женщиной – это не слабость, а сила. Раньше мне казалось, что я такая же напористая и могущественная, как она, но после сегодняшнего инцидента моей уверенности был нанесен серьезный удар. С тех пор, как я вернулась в квартиру, которую делю с Майей, я включила свет в своей комнате на самый высокий уровень яркости и лежала в позе эмбриона на кровати, ожидая, когда мои родители закончат работу. Встреча с новым монстром в моей жизни оставила комок в горле и огонь в груди. — Что случилось, детка? — голос мамы смягчается. — Что-то не так? Все не так, мама. Страх, странное возбуждение и мое сердце, которое не перестает биться слишком быстро. Все. Но я этого не говорю и вместо этого показываю: — Я просто хотела увидеть твое лицо и услышать твой голос. — О, детка, — она улыбается, но немного натянуто. — Я на седьмом небе от счастья, что могу видеть твое лицо после долгого дня. Я позволяю своим губам слегка скривиться. Большинство моих улыбок либо вымученные, либо фальшивые. В тот день я потеряла не только голос, но и свою улыбку. — Тетя Рейна поливала Амона, Айрис и их семью и заботилась о них? — я показываю. — Я не знаю, что страннее. Тот факт, что ты даешь имена своим растениям или что у главы этой семьи демоническое имя2. Кроме того, твоей тете Рейне не обязательно проделывать весь этот путь только для того, чтобы полить их. Садовник или я могли бы это сделать. — Не трогай их, мама. Я не хочу, чтобы они рано погибли. — Это грубо. — Ну, ты действительно убиваешь большинство растений, к которым прикасаешься. — Мне жаль, что у меня нет гена садовника, — она улыбается и наклоняется ближе к своему телефону. — Что на самом деле случилось, Мия? Могу ли я чем-нибудь помочь? Конечно, она знает, что что-то не так. Она всегда знает. — Я чувствую себя немного подавленной, — показываю я. — За этим стоит какая-то причина? — У меня была паническая атака в темном месте. Я хотела закричать, но не смогла, — показываю я, затем опускаю голову. Я никак не могу рассказать ей о Лэндоне, а то она сама приедет сюда и оторвет ему член, и тогда у нее могут возникнуть проблемы с его влиятельной семьей. Кроме того, если она снова решит за меня мои проблемы, не значит ли это, что я навсегда останусь слабой? — Мне так жаль, детка, — ее лицо, тон и поведение излучают любовь. — Хотела бы я быть там, чтобы обнять тебя, как мама-медведица. — Я в порядке, — ложь. — Утром я обо всем забуду, — еще одна ложь. — Ничего страшного не случится, если ты не сможешь забыть об этом, Мия, — она придвигается ближе. — Послушай, я планировала затронуть эту тему, когда ты вернешься навестить нас, но как насчет того, чтобы ты еще раз попробовала пойти на терапию? Я сцепляю пальцы, затем качаю головой. — Терапия не сработает. Я не могу говорить. — Конечно, можешь, детка. Тебе просто нужно найти в себе храбрость сделать это снова. Нет, я не могу. Эта часть меня заперта в ничем не примечательной капсуле, спрятанной глубоко в лесу. Я забыла, как звучит мой голос. Но даже если вспомню, половое созревание уже изменило его. Вероятно, он похож на голос Майи, но отдаленное воспоминание говорит мне, что были некоторые отличия. — Мы не хотим давить на тебя, — продолжает мама. — Но ты думала о том, что, возможно, ты слишком рано отказалась от терапии? — Мы говорили об этом. Терапия ничего не дала мне, и я ненавидела ее. Мне не нравится выворачивать себя перед незнакомцами и не получать никаких результатов, — мои движения более резкие, злые и беспокойные. Как и все во мне сегодня вечером. — Хорошо, я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала, что этот вариант всегда возможен. Она собирается сказать что-то еще, когда за ее спиной появляется высокая фигура и говорит с успокаивающим британским акцентом: — Почему ты так долго, принцесса? На экране появляется лицо моего отца, и я поражаюсь тому, как сильно скучаю по ним. Мне восемнадцать, скоро исполнится девятнадцать, но я все еще хочу обнять своих родителей для утешения. Кайл Хантер высокий, темноволосый и классически красивый. Там, где мы с Майей похожи на маму и тетю Рейну, Николай похож на него. Но в то время, как папа выглядит утонченным и элегантным, но тайно представляет угрозу, Николай представляет угрозу открыто. Он грубее и определенно не обладает сдержанным образом действий отца. Широкая улыбка озаряет его черты, когда он видит меня и говорит с легким британским акцентом. — Мия, это ты? Я машу рукой. — Какой фантастический сюрприз. Подожди. Разве у вас не поздно? — Да, но я просто соскучилась по вам, — показываю я. — Вот почему тебе следовало остаться здесь, а не лететь на другую сторону океана, — говорит он в тысячный раз с тех пор, как мы сюда приехали. — Теперь я не могу обнимать свою малышку, когда захочу. — Я попрошу Нико обнять меня от твоего имени, — показываю я. — Не считается. — Оставь ее в покое, — мама шутливо шлепает его. — Мия достаточно взрослая, чтобы решать, где она хочет быть. — И хочет она быть рядом со мной. Просто к сведению, — папа наклоняется вперед. — Кто-нибудь беспокоит мою маленькую Мию? Должен ли я приехать и, возможно, уничтожить их? — Кайл! — мама протестует. — Что? Это меньшее, что я могу сделать для того, кто вызывает встревоженный взгляд в глазах моей маленькой девочки. Он тоже знает. Конечно, знает. Мои родители всегда были лучшими и давали мне чувствовать себя любимой с самого раннего возраста, но с того случая десятилетней давности они стали более внимательны по отношению ко мне. На грани чрезмерной опеки. Это одна из причин, по которой я хотела уехать из Нью-Йорка и присоединиться к Николаю здесь. Майе тоже нужно было заниматься своим делом, не подвергаясь надзору на каждом шагу. — Все хорошо, папа. Я чувствую себя намного лучше после разговора с вами. — Мы любим тебя, Мия, — говорит мама. — Я тоже вас люблю, — показываю я и, вешая трубку, мельком вижу, как мой отец целует ее в макушку. Я всегда восхищалась тем, как яростно они любят и защищают друг друга. Они сильная пара и иногда конфликтуют, но по-прежнему прикрывают друг друга. Их отношения – одно из моих любимых воспоминаний о доме. Когда экран становится черным, чувство безопасности, которое я получила от разговора с родителями, исчезает. Свет в комнате все еще горит, но я чувствую, как темнота подкрадывается из углов и вот-вот задушит меня. Я хватаю подушку и телефон и бегу в комнату сестры. Распахиваю ее дверь и включаю свет. — Ох, ну что? — Майя со стоном садится на кровать и прикрывает голову. Я подхожу к ней, и она, ворча, снимает свою блестящую маску для глаз. — Не мешайте моему прекрасному сну, или я перережу вам… — она замолкает, увидев то, что, должно быть, выглядит как ужас на моем лице.