После тщательного осмотра он поднимает ее без усилий. Или, скорее, делает вид. Я вижу, как напрягаются его бицепсы, демонстрируя его сокрушительную силу. Лэндон может казаться худощавым, и у него определенно меньше мышц, чем, скажем, у Николая или Джереми, но он все еще силен. Он ставит статуэтку на что-то похожее на мешок с песком и садится на стул напротив нее. Затем бросает на меня взгляд, кокетливо подмигивает, а затем достает сигарету и подносит ее к уголку губ. Прикуривая, он берет один из бесчисленных инструментов и перекладывает его из одной руки в другую, словно проверяя вес. Кладет его обратно и достает другой, который, на мой взгляд, выглядит точно так же, снова вертит его в руках, затем вдыхает дым и выпускает в воздух тяжелое облако. Меня никогда не волновал запах сигарет или табака в целом, но с Лэндоном это выглядит сексуальнее, чем должно быть. Во всем виновато это пресыщенное отношение и уверенность Бога, которые сквозят в каждом его движении. Со свисающей изо рта сигаретой он снова гладит статую, у которой, как я замечаю, большая грудь. Потом проводит пальцами по изгибу, а затем один раз касается соска. Два. Мое тело горит незнакомым обжигающим огнем. Его рука скользит к ее горлу, и я чувствую, как колье сжимается вокруг моей собственной шеи, как будто это его пальцы. Что за черт? Его глаза вспыхивают на мне, и я замираю, боясь даже нормально дышать. Последнее, что мне нужно, это чтобы Лэндон подумал, что я нахожу его привлекательным в любом смысле. Он и так невероятно тщеславен. — Вот. Ты такая послушная маленькая муза, — его рука все еще поглаживает и ощупывает статую, как будто это его возлюбленная. — У меня не было выбора. — Эти слова адресованы мне или тебе? Он усмехается и, не дожидаясь моего ответа, принимается за работу. Его пальцы медленно, но верно формируют часть головы статуи. Я поражена выражением его лица, когда он творит. Разительное отличие от его обычно насмешливого выражения. Хотя садизм все еще присутствует, есть и что-то другое. Я никогда не видела его глаз такими светлыми и увлеченными. Им часто наполовину скучно, как будто мир не имеет значения для его аморальной души. Однако сейчас Лэндон настолько погружен в свою задачу, что, я не думаю, что он замечает, как легко берет инструменты или закуривает одну сигарету за другой. Примерно через час я устаю стоять, поэтому пытаюсь опуститься в сидячее положение. — Нет, — он качает головой, хотя ни разу не взглянул на меня с тех пор, как начал. — Не порть все. — Я устала, — показываю я, но он по-прежнему не смотрит на меня. Поэтому я щелкаю пальцами. Ничего. — Давай сделаем перерыв. У тебя есть что-нибудь выпить? — спрашиваю я, но его разум, кажется, занят, сосредоточившись на своих пальцах и неподвижном предмете перед ним. — Я собираюсь немного отдохнуть, — я начинаю садиться, но он резко встает, заставляя меня остановиться как вкопанную. Сейчас он смотрит на меня, но я бы хотела, чтобы он снова занялся статуей. Его темно-синий цвет глаз ничем не отличается от штормового океана, который вот-вот поглотит меня в своих глубинах. — Я же сказал не портить ничего, разве нет? — Не ты стоишь. Это утомительно и скучно, — показываю я с меньшей бравадой, чем обычно. — Иди сюда. — Зачем? — я осторожно показываю. — Ты сказала, что устала, так что мы это исправим. Я остаюсь прикованной к месту. Лучше простоять еще час, чем приблизиться к нему. — Не заставляй меня приходить за тобой, Мия. Он рычит мое имя. Я медленно пробираюсь к нему, уверяя себя, что выцарапаю ему глаза, если он причинит мне боль. И сломаю ему член ради всего человечества. Как только я подхожу к статуе, Лэндон притягивает меня к себе так внезапно, что воздух выбивается из легких. Звук эхом разносится вокруг нас, когда он тянет меня вниз, так что я оказываюсь верхом на нем, прижавшись спиной к его груди. Я извиваюсь, когда чувствую твердые мышцы под собой. У меня никогда не было привычки находиться так близко к противоположному полу. Мои предыдущие встречи оставляли желать лучшего и непоколебимое ощущение, что они были мальчиками. Однако Лэндон – настоящий мужчина. Дело не в возрасте, а в том, как он ведет себя. Как прикасается ко мне так беззастенчиво, как будто это его право по рождению. — Не двигайся, — шепчет он мне на ухо, вызывая мурашки. — Не вини меня за то, что произойдет, если ты это сделаешь. Его рука обвивается вокруг моей талии, а ладонь обхватывает грудь статуи, пальцами поглаживая сосок. Я содрогаюсь, затем проклинаю себя. — Зачем ты продолжаешь это делать? — Тсс, ни слова, — он подмигивает. — Если только ты не хочешь, чтобы я услышал твой голос? Я показываю ему средний палец. — Это последний раз, когда ты выводишь меня из себя. Сделай это еще раз, и я возьму дело в свои руки. Буквально. Он закуривает сигарету и выпускает дым мне в лицо, как последний придурок. Вскоре после этого его внимание падает на неподвижную статую. Мне было бы жаль ее, если бы она была реальным человеком, но будет лучше, если он сосредоточится на своем искусстве, а не на мне. Но из-за проклятого положения я вынуждена вдыхать его мужской запах и одеколон. Находясь так близко, я не могу не заметить, насколько хорошо сложено его лицо и тело. Возможно, так же совершенно, как и его любимые статуи. Жаль, что он такой же холодный, как и они. Минут через двадцать я начинаю ерзать. Невозможно слишком долго оставаться в одной позиции. Если только я не играю в шахматы, а это определенно не тот случай. Не помогает и то, что меня необъяснимо тянет к Лэндону, и я продолжаю убеждать себя, что еще не сошла с ума. — Прекрати ерзать, если только не пытаешься трахнуть мою ногу. В таком случае, дерзай. — Я трахну твою ногу в аду, придурок, — показываю я. — Я справлюсь с этим, маленькая муза. — Почему ты продолжаешь меня так называть? — Как? — спрашивает он, не глядя на меня. — Музой. Почему я твоя муза? — Статуи, — это единственное слово, но он произносит его с такой беспечностью, как будто оно ничего не значит в его программе разрушения на сегодня. Я поднимаю руку, но он бросает на меня взгляд, без сомнения, предлагающий мне замолчать. Меня так и подмывает выцарапать его великолепные глаза. Пытаясь оставаться неподвижной, я случайно достаю свой телефон. Лэндон, кажется, не замечает, или, возможно, замечает, но ему все равно. Мои попытки избавиться от нарастающей боли между ног балансируют на грани провала с каждым прикосновением его руки к моему боку. Его дыхание обдувает мою щеку. Глубоко вдыхая, я нахожу сообщение Брэна с прошлой ночи, которое я была не в том настроении, чтобы читать, не говоря уже о том, чтобы ответить. Брэндон: Ты благополучно добралась домой? Я рядом, чтобы помочь, если твой брат доставит тебе неприятности. Мия: Привет! Извини за поздний ответ. Да, я нормально добралась домой, и не беспокойся о Нико. Я знаю, как с ним справиться. Его ответ последовал незамедлительно. Брэндон: Приятно знать. Я волновался, что с тобой могло что-то случиться. Кое-что действительно случилось, и сейчас я расплачиваюсь за это в объятиях Лэндона. Мия: Эй, Брэн. Я знаю, ты всегда говорил, что мне следует держаться подальше от Лэндона (не то, чтобы я сблизилась с ним или что-то в этом роде). У тебя есть какие-нибудь указания, как убрать себя с его радара? Брэндон: Прежде всего, самый важный шаг – это никогда не попадаться ему на глаза. Как только ты попадешься, от него невозможно избавиться, если он добровольно не решит отступить. Он беспокоит тебя? Скорее, высасывает из меня жизнь. Я собиралась написать Брэну, чтобы он не волновался, чтобы не вбивать клин между ним и его близнецом, но телефон выхватывают у меня из рук. Я смотрю в недовольное лицо Лэндона и инстинктивно втягиваю воздух. Этот ублюдок обладает таинственной способностью заставлять людей чувствовать себя неловко одним взглядом.