Ну вот и все. Отняли у кота Масленицу. Начались суровые будни. Что там тебе обещали? Титул? Получите, распишитесь! Подхватившись из грязи, я рванулся в сторону тюрьмы. За мной, как приклеенный, побежал медведь, а уже следом за медведем — Альба. За Альбой цепочкой увязалась Арахна, бормоча себе под нос: «Эль! Вкусный эль!» Короче, собрание всех граций. Дедка, бабка, внучка, Жучка. С первым аборигеном мы вплотную столкнулись уже внутри тюрьмы. Правда, меньше всего было похоже, чтобы он кого-то здесь охранял — скорее, сам прятался. При виде нашего дружного хоровода с жующим медведем и бормочущей паучихой он бросился по коридору куда-то вглубь тюрьмы. А я ринулся вниз по ступенькам — туда, где сидели наши. И еще совсем недавно вместе с ними обитал и сам. — Эй, парни! — крикнул я, очутившись внизу. — Подайте голос, кто где! — Даня?.. — услышал я в ближайшей каморке голос Азры. — Даня, что происходит? — Это долгая история, — сказал я и принялся срубать замки. Операция по высвобождению «Парящего грифа» прошла практически без осложнений, если не считать, что в процессе я получил по лбу отскочившей скобой, уронил один из замков себе на ногу и радостная Майка, едва дождавшись снятия замыкающих начертаний, с такой стремительностью вылетела из своей темницы, распахнув дверь, что долбанула меня этой самой дверью по больной ноге. В общем, я аж прослезился. Предпочитаю думать, что от радости. А когда мы поднялись наверх, я услышал жалобные крики из дальнего коридора. — Помогите! Помогите, не бросайте нас! — надрывно кричал кто-то. Оставить людей запертыми здесь мне показалось жестоким. И это касалось абсолютно всех заключенных. Я велел друзьям потихоньку выдвигаться в сторону главной башни, а сам побежал вглубь тюрьмы. Двери в камеры здесь были заперты только самым простым физическим способом. Никаких начертаний и прочих наворотов не было и в помине. Так что я просто принялся сносить замки, внимательно поглядывая в темноту впереди. Туда, куда убежал стражник, с которым мы столкнулись при входе. Темнота шевельнулась, и я молниеносным прыжком налетел на беднягу, окончательно испугав его. — Извини, промахнулся, — пробормотал я, поднимая парня за ворот. И чуть тише добавил: — Выжить хочешь? Тот энергично закивал головой. — Освободи убийцу короля. Он тебя выведет. — А если прибьет?.. — Не прибьет, — сказал я, вытаскивая из кармана пригоршню монет — на всякий пожарный, на дорогу. — Просто скажи, что ты от Дани. И что теперь он мне должен. Прости, Альба. Конечно, король был твоим отцом, но как человек, похоже, он был говно. Не зря народ его не любил. Обещать награду победителям турнира, а самому запланировать жертвоприношение Аресу — это такое себе. А Кир хоть крыса и паскудник, но в целом неплохой парень. И я дам ему шанс выбраться отсюда. А потом я бросился догонять своих, и мы гуськом один за другим прошмыгнули вдоль тюрьмы по направлению к главной башне, в то время как Арахна гонялась по двору за воинами, а воины — за Арахной и пауками. Битва между людьми прекратилась. Мертвецов прибавилось. А над крепостью развевался новый герб. Вопросов мне больше никто не задавал — ни про армагеддец в крепости, ни про мое появление, ни про Альбу. Просто все поняли, что вокруг стряслась какая-то несусветная жопа, но, к счастью, я вроде как знаю, что надо делать. И просто доверились мне. В башне мои славные друзья чуть не замочили по ошибке одну из крупных деток Арахны, и мне пришлось вмешаться. После этого обиженная копия богини попыталась в отместку съесть Бобра, и мне опять пришлось вмешиваться и объяснять, что этого делать не надо. За это время трое из местных приметили какую-то возню и подтянулись в башню, чем удовлетворили всех, жаждущих сатисфакции. Дальше роль Сусанина взял на себя Альба. Причем, сделал это качественно: провел нас в подвал, где мы сначала весело заблудились, а потом назло всем врагам и Фортунам все-таки отыскали нужный проход и дверь. В крошечной сырой комнатке, пропахшей крысами и плесенью, обнаружился высокий постамент под портал и выгравированный на нем символ, похожий на китайский иероглиф. — И что теперь? — спросил Азра, уставившись недобрым взглядом на Альбу. Вместо ответа принц достал из кармана небольшой нож и сделал надрез на руке. Быстрые капельки крови заструились по ребру ладони и закапали на камень. Альба поднес руку к иероглифу, и когда несколько капель попали на гравировку, он весь наполнился темно-красным сиянием. Свет становился все ярче, и вскоре вверх медленно поднялось слабое, зыбкое зеркало перехода. — Путь в Шутиху открыт, — сказал принц. Один за другим мы все вошли в красное сияние. Нам с Берном выпала почетная должность запихивателей в портал связанного Та’ки, который вырывался и стонал, как самая последняя панда. Поэтому мы оказались замыкающими. Шагнув в портал, я облегченно вздохнул. Неужели мы сумели выбраться из столицы? Счастье-то какое!.. А через мгновенье я с грохотом заземлился в вонючую жижу рядом с кучей соломы. От женских криков у меня аж уши заложило. От топота копыт брызги чавкающей грязи летели в стороны. — Выпустите нас! Выпустите! — кричали вразнобой сразу десятки женских голосов. Подняв голову, я увидел, что мы приземлились у задней стенки огромного загона с кентаврами. Того самого, на Арене, где мы уже как-то раз заземлялись с Киром благодаря промаху портального. У них тут мёдом, что ли, намазано? Чего они все в конюшню-то промахиваются? На Альбу было жалко смотреть — он растерянно хлопал глазами, стоя по колено в конском навозе. — Ты же, вроде, говорил, что он ведет в старую ратушу? — проговорил я, поднимаясь с колен. — Я же не знал, что на ее месте устроили конюшню, — растерянно проговорил Альба. Глава 11 Кони, люди и барон Набрав в легкие побольше воздуха, я сложил руки рупором и громко крикнул: — Эй ты, красивая!!! И все кентаврихи, как одна, вдруг умолкли и обернулись. Как говорится, сколько бы у женщины ни было ног, она всегда остается женщиной. Это я еще на Арахне в свое время проверил. И когда они все озадаченно уставились на меня, я улыбнулся как можно очаровательней и спросил: — А что происходит-то? — Неужели мой всадничек пожаловал? — услышал я смутно знакомый голос, и в следующее мгновение увидел отделившуюся от табуна кобылицу. То есть девицу. Ту самую брюнетку, с которой мы так огненно проскакали заезд на выживание. — Рад видеть, — сказал я. — Так что у вас здесь? — Это ты!!! — раздался вдруг тоненький возглас, и другая хорошенькая девчонка на стройных копытах вдруг бросилась ко мне и крепко обняла. Я не сразу вспомнил, что это — одна из тех отставших бедняжек, которых мы с Киром спасли. До тех пор, пока она не прошептала: — Спасибо-спасибо-спасибо! Ты такое сделал, такое!.. Тут следом за ней подтянулись еще две красотки, и пока они нашептывали мне слова благодарности, Бобер проворчал: — Вот как ему это удается? А? Так поглядишь — ну дурень жеж без царя в голове, а девчонки вечно на нем гирляндами висят. Даже вон лошади уже обнимать начали! А меня почему-то — никто!.. — Это все, потому что ты — Бобер, — глубокомысленно заявил Берн. — Вот был бы, скажем, капибарой — тогда другое дело. — Поверьте, девочкам все равно, бобер или капибара, — своим томным контральто проговорила Кас с возвышенно-строгим выражением лица. — Куда важней размер некоторых нюансов… Бобер вспыхнул.