Она не сопротивлялась. Наоборот, так прильнула горячим телом, что у меня кровь набатом застучала во всех местах — но так и не обняла в ответ. Тогда я уперся лбом в ее лоб, и глядя в упор в глаза, спросил: — Скажи, что не так? Ты же хочешь меня. Еще немного — и просто одежда нахрен вспыхнет на нас обоих. Но стоит мне сделать шаг, как ты отступаешь на два. Деметра закрыла глаза. — Я… Я тебя боюсь, — почти шепотом сказала она. И вздрогнула, будто сама не ожидала своих слов. Она попыталась освободиться от моих рук, но не тут-то было. Я крепко держал ее за талию. — Почему? — все так же глядя в упор спросил я. Деметра на мгновение затихла. А потом вскинула голову и с каким-то вызовом бросила мне в лицо: — Да потому что у меня тысячу лет никого не было, а то, что было — это, знаешь ли, не те воспоминания, которыми можно похвастаться! А ты мне нравишься. И я боюсь все испортить. Доволен? Я привлек ее к себе. — Мне очень жаль, что тысячу лет назад меня не было рядом, чтобы защитить. Но теперь я есть. И обещаю — мы найдем способ вставить громовержцу его собственную молнию в задницу. Да так, что мало не покажется. Она обхватила меня за пояс. Прижалась так доверчиво, что у меня в груди защемило. А потом вдруг ее рука спустилась чуть ниже. И еще. — А я говорила, что у тебя хорошая задница? — проговорила вдруг моя трепетная лань, удерживая уже обе руки в определенном месте. — Вообще-то девушкам такое говорить не положено, — заметил я. — Это традиционно мужская фраза. А возвышенным женским индивидам полагается говорить про богатый внутренний мир, родство душ или что-то в этом роде. — Как ты сказал — насрать, — отозвалась Деметра. — Кому там, чего и куда положено. Про твой богатый внутренний мир я, так и быть, в следующий раз скажу. А сейчас меня куда больше волнует твоя задница… И посмотрела на меня так, что я сразу понял — вот он, желанный зеленый свет! Переспрашивать я не стал. Просто взял и утащил свою капризную Бастилию на мягкую траву под ближайшее дерево, чтобы тут же, на месте, и подтвердить ее капитуляцию. Иногда женщины любят приставать к мужикам с расспросами в духе — а какие женщины тебе больше нравятся? Каких ты предпочитаешь? Так вот нравиться могут разные. А предпочитаем мы по большей части вовсе не страстных или невинных, и не блондинок — брюнеток. А любимых. Несмотря на то, что иногда с ними бывает гораздо сложнее, чем с остальными. В наш первый раз я будто шел по минному полю, играя на скрипке Страдивари — нежно, медленно, прислушиваясь к малейшему отклику и присматриваясь к каждой тени на лице. Я хотел, чтобы ей было хорошо со мной. Несмотря на страх и неприятный опыт в прошлом. Потому что секс — это, черт возьми, про ласку и радость жизни, а не про боль и унижение. И когда наконец с ее губ сорвался тот самый вздох, я испытал такой кайф, рядом с которым не стояли все мои радости с Флорой вместе взятые. Но настоящий дуэт у нас получился только в третий заход. К тому времени солнце уже медленно склонилось над горизонтом и почти касалось своим красным глазом волны на горизонте. Черт возьми, я ведь даже не спросил, что это за место. Деметра отдыхала, голышом растянувшись прямо на мне. А я гладил ее коротко стриженый затылок и смотрел, как солнце отражается в воде. Уставший. Умиротворенный. Счастливый. — Хочу, чтобы ты жил вечно, — проговорила вдруг она. Я усмехнулся. Скосил глаза на Демку. — Не. Не из того теста сделан. Вечная колбаса или вино — это или муляж, или несъедобная кисло-тухлая хрень. Так что лучше пользуйся натуральным продуктом, пока не истек срок годности. Она тихо рассмеялась. — Ты понимаешь, что просто чудовищно нелогичен? Смертному положено хотеть стать бессмертным! — Ага. — Что «ага»? — «Ага» в обоих случаях. Да, я могу показаться нелогичным. И да, наверное, смертному положено хотеть стать бессмертным. Но ты же сама сказала — мало ли кому, чего и кем положено… Слушай, а сколько мы уже здесь? — вдруг спохватился я. — Не знаю. Часа три, наверное. Может, больше. А что? — Ну, вообще-то меня вроде как незнакомый паренек для разговора вызвал. И тут я вдруг пропадаю на три часа. Как бы там мои товарищи розыскные мероприятия не устроили. — То-то они удивятся, когда ты после беседы с этим незнакомцем вернешься весь такой утомленный, да еще и в засосах, — захихикала Деметра, утыкаясь носом мне подмышку. — Эй, ну щекотно же! — дернулся я. — Что, правда в засосах?.. — Да. Так что придется спасать твою репутацию… Она подлечила мне пару ярких пятен на шее, но напрочь отказалась высветлять отметину на плече. — Это, считай, моя личная печать и подпись! Так что носи, как орден, — заявила она. В ответ на что я тоже ее припечатал — чуть пониже поясницы, с правой стороны. Деметра хохотала и вырывалась, но я оказался неумолим. Потом мы собирали одежду по траве. Критически осмотрели друг друга, чтобы не спалиться. А после она снова создала зеленое пятно и мягко вытолкнула меня обратно, к таверне. Уже занимался рассвет, но яркие белые звезды еще светили с неба. И никакого мороза! Вообще. Снег на обочинах потемнел и осел. Дороги полностью очистились, и теперь повсюду чернели целые океаны талой воды. Вокруг раздавалось непрекращающееся журчание, в воздухе запахло сырой землей и ожиданием тепла. А на деревце рядом с «Лосем» и вовсе виднелись крошечные зеленые листочки. Вот тебе, блин, и конспирация. Хорошо еще, что король вовремя умер. И можно все свалить на него. Глава 13 Побочные, мать их, квесты Я вернулся в таверну через черный ход, чтобы не разбудить кентавров. И поскольку пытаться пройти к лестнице наверх тоже показалось мне безнадежным, просто залег в овощной кладовой рядом с Та’ки. На удивление никаких допросов с утра мне никто устраивать не стал. Оказалось, достаточным просто сделать глубокомысленное лицо и с видом заговорщика сообщить, что, мол, извините за исчезновение — дела были. И поскольку все привыкли, что у меня какие-то мутные заботы то с Нергалом, то с Аидом или Самеди, что подробности оказались не нужны. Зато все шумно обсуждали внезапно нагрянувшую весну. Солнце светило так тепло и ярко, что на проталинах показались ярко-желтые пятачки очумевшей от такого счастья мать-и-мачехи, и птицы звенели без умолку. Захотелось даже окна открыть и вдохнуть побольше свежего, радостного весеннего воздуха. Правда, на то была еще одна причина под названием «конский форсмажор». Камилла, с которой я так и не успел увидеться вчера, даже не стала спускать Лидию сверху — на всякий случай, чтобы ее ненароком не затоптали. Все просмотры на ближайшие три дня мы отменили, и с меня взяли обязательство за этот срок найти кентаврам дом. В общем, все было хорошо. Парни после тюрьмы кайфовали даже от подпорченного домашнего уюта, Леандр покрикивал на нового помощника, который оказался безнадежно безруким и не умел даже яйца разбить, не накрошив в миску скорлупы. Лёха радовался внезапному отдыху — похоже, ему здорово надоело работать кинопроектором, и он тосковал по тем золотым денькам, когда жизнь била ключом нас обоих по макушке. Одна только Ника почуяла неладное. Она молча обнюхала меня и, обиженно поджав губы, отправилась по моей просьбе готовить мыльную. А когда я пришел помыться, то деликатно попросил ее выйти за дверь. Конечно, приятно и удобно, когда кто-то трет тебе спину и поливает сверху теплой водой из кувшина. Но представив на своем месте Демку — голую, в пене, и парочку таких вот котов с мочалками, я испытал такой прилив бешенства, что решил ничего похожего не делать. И тут моя кошка вдруг отвернулась в сторонку и очень тихо, но твердо произнесла: — Я поняла. Даня больше не любит Нику, как раньше. Я вздохнул. Присел на лавку и усадил кошку себе на колени. Та всхлипнула, по-прежнему не поднимая глаз. — Эй, это неправда, — проговорил я, повернув к себе за подбородок ее милое личико. — Я тебя очень люблю. И для тебя в моем сердце есть и всегда будет особое место. В этом новом мире именно ты самой первой стала восприниматься мной, как семья. Ты знаешь — за тебя я и убить могу, и в окошко прыгнуть. Мне в радость заботиться о тебе, покупать новые платья и любоваться тем, какая ты красивая. Вот только… спать с тобой было неправильно.