В переводе на русский Шахарча — значит «городок». Лет 30 назад такое название вполне подходило к этому населенному пункту, который славился своими базарами и искусными кустарями. Сюда в базарные дни съезжались многие сотни дехкан окрестных кишлаков, пригоняли скот из далеких аулов и русские казаки — на вырученные деньги приобретали и увозили отсюда мануфактуру, чай, керосин. Глинобитные мазанки с плоскими крышами утопали в зелени. Узкие улицы-щели наводняли маленькие примитивные кустарные мастерские, где с утра до сумерек не смолкал грохот молотков, гомон голосов, треск горящих дров, не рассеивался туман сизого чада. Кожевенники выделывали здесь так называемый айбак — грубую кожу, идущую на изготовление дехканских сапог, в многочисленных сапожных шили и мягкие ичиги, и европейскую обувь, и национальные чарыки — туфли с острыми загибающимися кверху носами. Два десятка арбасазов ремонтировали арбы и делали новые из «среднеазиатского дуба» — карагача. Женщины в глухих ичкари пряли из гузы пряжу, портные шили цветастые халаты и скромные бешметы. А «правили здесь бал» спекулянты-перекупщики, наживавшиеся на тяжелом труде кустарей. Немало усилий пришлось приложить сотрудникам милиции, чтобы очистить шахарчинские рынки от таких дельцов. Теперь Шахарча вырос, стал крупным областным городом с промышленными предприятиями и строительными организациями. Население его утроилось, появились новые кварталы многоэтажных домов. Сюда пришли магистральный газ и электричка. Располагалось в Шахарча и отделение госбанка. В нем-то и произошло однажды чрезвычайное происшествие. Началось все весьма банально: в то памятное утро не пришел как обычно на работу старший кассир Анатолий Хван. Поначалу это обстоятельство никого не встревожило. Сослуживцы знали кассира, как аккуратного и пунктуального работника, и если он, случалось, задерживался, то всегда по уважительной причине. Но вот прошел час, а Хван не появлялся. Публика, толпившаяся у закрытого окошечка в ожидании денег, стала шуметь. На дом к кассиру отправился посыльный, который возвратился вскоре очень встревоженный. Дома Хвана не оказалось, дверь, по словам соседей, была на замке со вчерашнего вечера. — Видно, у родственников загулял, — сказал кто-то. — Подождем еще часок, может быть явится. Но ни в этот день, ни на следующий кассир на работе не появился. Словом, пропал при загадочных обстоятельствах. Загадка, однако, перестала быть таковой после ревизии в кассе. Оказалось, что Хван исчез, прихватив с собой кругленькую сумму денег. В тот же день на берегу канала вездесущие мальчишки обнаружили одежду, как оказалось, принадлежавшую пропавшему. В пиджаке нашли записку следующего содержания: «Прошу в смерти моей никого не винить. Я совершил крупную растрату и знал, что это рано или поздно обнаружится. В постоянном страхе больше жить не могу, поэтому добровольно ухожу из жизни...» В Шахарча прибыла группа аквалангистов из спасательной службы, которая в то время входила в состав тогдашнего министерства охраны общественного порядка. Руководил группой опытный водолаз Афанасий Косов. В поисках утопленника метр за метром, квадрат за квадратом было обследовано дно канала, но безрезультатно. Решились на крайнюю меру — перекрыли головной шлюз. И опять-таки на обнажившемся дне останков кассира не обнаружили. Вот тогда-то и возникло предположение, что «самоубийство» Хвана — хитро задуманная мистификация. На крупного расхитителя объявили масштабный розыск. Шло время. Десятки людей искали Хвана, собирали о нем и его родственниках дополнительные сведения, однако это не давало результатов. С тех пор минуло девять лет. Поиск «утопленника» зашел в тупик. Многим уже казалось, что разыскать кассира невозможно. А коль потеряна вера в успех, никакого успеха и ждать не приходится. Именно такие вот непомерно затянувшиеся дела, от которых хотели во что бы то ни стало избавиться, дела, омрачающие победные рапорты о весомых процентах раскрываемости преступлений, и легли в первую очередь на плечи молодой, еще неоперившейся, не набравшейся опыта оперативно-розыскной службы и, в частности, подразделений отдела, которым руководил А. Н. Петросов. Розыскным делом кассира Хвана занялся капитан Аман Абдурахманов. По совету Александра Николаевича, он начал с подробнейшего изучения личности «своего героя», образа его жизни, привычек, увлечений... За девять лет многое изменилось. Большинство людей, знавших преступника, уехало из этих мест, а те немногие, кто остался, давали ему противоречивые характеристики. Побывал Абдурахманов и на заброшенном подворье Хвана. Когда-то добротный, саманный дом под шифером заметно одряхлел, стены потрескались и местами обсыпались. Никто на эту усадьбу не зарился и жить здесь не собирался. Стоял капитан в запущенном, заросшем лебедой и крапивой дворе и мысленно перебирал все, что успел узнать о бывшем его хозяине. Хван был немногословным и осторожным. С людьми знакомился неохотно, ни с кем особенно дружбы не водил. Окружающие объясняли это тем, что таким он стал по причине своей должности кассира, ежедневно имеющего дело с огромными суммами государственных денег. Постоянная ответственность и наложила, видимо, своеобразный отпечаток на его характер. И еще одна, казалось бы, незначительная деталь не прошла мимо внимания офицера. По словам соседей, все свободное время Хван проводил на своем весьма обширном огороде, где разводил овощи, особое предпочтение отдавал луку, сельскохозяйственной культуре, которую, как и рис, мастерски возделывают лица корейской национальности. «До сих пор, — думал капитан, — бывшего кассира искали главным образом в рисоводческих хозяйствах, в которых у того имелись многочисленные родственники. Овощеводческие же оставались почему-то вне поля зрения милиции. А что если преступник скрывается в одном из них? Ведь обычно человек, связанный с землей, с трудом избавляется от укоренившихся с годами привычек. Даже если прошло девять лет...» Снова запросы, официальные ответы, справки, заверенные печатями разных организаций. И вот удача! Оказывается, в соседней республике, в крупном совхозе, где возделывают именно лук, живет один из двоюродных братьев Хвана. Наученный горьким опытом столь затянувшегося поиска, Абдурахманов, оформляя командировку к соседям, не рассчитывал на быстрый успех. Но на сей раз обстановка благоприятствовала оперативному работнику. Местные сотрудники милиции сделали все, чтобы облегчить по прибытии работу своему коллеге, обеспечили транспортом и снабдили необходимыми документами прикрытия. К тому же и момент для поисков оказался очень удобным — в разгаре была предвыборная кампания и на избирательных участках можно было ознакомиться со списками избирателей. Однако, как капитан и ожидал, в этих списках фамилии разыскиваемого не оказалось. В разговоре с сотрудниками местной милиции Абдурахманов узнал, что в шестидесяти километрах от города расположен еще один большой овощеводческий совхоз, где большинство корейцев также выращивают лук. В тот же день оперативник был в этом хозяйстве. И опять неудача. В сельском агитпункте разыскиваемый человек на букву «X» по фамилии Хван не значился. Однако чутье оперативника подсказывало: искать надо здесь. И капитан становится «агитатором». С утра до вечера он обходит дома жителей поселка, присматривается к людям, прислушивается к разговорам. В этот памятный день Абдурахманов был в своих путешествиях по улицам не одинок — шустрые и любопытные мальчишки сопровождали новоиспеченного «агитатора» по пятам. — А вон там жили Хваны, — неожиданно для Амана сказал один из них, указывая на ничем не примечательный домик за невысокой изгородью. — Теперь там их родственники... — Что ж, побываем и здесь, — ответил оперативник и, сдерживая волнение, подошел к полуоткрытой калитке. В небольшой комнате находилось двое: взрослый мужчина и мальчик лет двенадцати. Сидя за обеденным столом, они доигрывали партию в шахматы. — Вот с сыном сражаемся, — отвечая на приветствие гостя, чересчур поспешно, как показалось Абдурахманову, пояснил хозяин дома. Аман подошел к играющим и взглянул на доску. С первого же взгляда, будучи неплохим шахматистом, он понял — партия интересная. Белые, которыми играл подросток, явно выигрывали. Через два хода черному королю грозил мат. — А ну-ка, парень, давай поиграем, — улыбнувшись, предложил оперативник. — Твой ход? — Да, — смущенно ответил тот и, нерешительно, взяв коня, поставил его на соседнюю клетку. — Так конь не ходит, — удивился Абдурахманов. — Да и не конем тебе ходить надо в такой ситуации, а ладьей... Уже через два следующих хода капитан убедился, что парнишка не имеет ни малейшего представления о шахматах. Он увидел, что мужчина, стоявший рядом с ним, нервничает все больше и больше. «Зачем ему нужно было обманывать меня, — размышлял сотрудник милиции, незаметно оглядывая помещение. — Ах, вон оно что! За высокой ширмой он увидел клеёнчатую дверь, ведущую в соседнюю комнату. — Не там ли прячется второй «шахматист»?» Подозрения капитана подтвердились. В углу, у самого окна, стоял человек. Оперативник сразу узнал его — это был Хван. Так через девять лет «утопленник» всплыл на поверхность. После преступник скажет, что так надоело ему скрываться от правосудия (и будет сказано это искренне), что сам бы пришел с повинной, но еще страх был велик, не подготовлен он был к такому шагу. Александр Николаевич Петросов на всю жизнь запомнил эти слова. Они открыли перед ним новые горизонты в его работе, новые методы, среди которых одно из ведущих мест занимала добровольная явка преступника с повинной. Незапланированный визит Шофер-милиционер сержант Юра Костин, сменивший на время поездки милицейскую форму на старенький, видавший виды комбинезон, уже не первый год водил машину полковника, изучил своего начальника, понимал с полуслова, безошибочно угадывал все нюансы его настроения. Вот и сейчас, видя, что Александр Николаевич чем-то озабочен и не расположен к посторонним разговорам, Юра предпочитал помалкивать, уныло вглядываясь в бегущую под колеса дорогу. А Петросов не замечал его мимолетных косых взглядов. Из его головы не шел случайный разговор с чайханщиком. «Поезжай, как гость», — советовал тот. Как это понимать? А может быть, действительно разговор не получился с жителями Гильяна, потому что говорил он с ними, как официальное лицо. Дорога стала забирать круто вверх. Когда машина, натужно гудя мотором, взобралась наконец на высокий холм, перед глазами раскинулась вся долина — пестрая скатерть полей, садов и виноградников. Справа виднелись крыши домов большого поселка Актепе, до него было километра четыре. Петросов впервые за всю дорогу улыбнулся. Он знал, что там живут два его старинных друга: бывший председатель здешнего колхоза Кудрат Сабиров, которого однажды несправедливо обвиняли в срыве хлопкозаготовок. Тогда Александр Николаевич — еще совсем молодой работник органов НКВД — поддержал председателя. Не согласился с решением секретаря обкома об исключении его из партии и Мечислав Карлович Томич — бывший сослуживец и первый наставник Петросова. Об этом замечательном человеке, опытном чекисте с особенно большой теплотой думал сейчас полковник. Томич хорошо знал его брата — одного из руководителей ВЧК—ОГПУ. В конце 20-х годов, во время ликвидации крупной банды, в Сибири брат погиб. Мечислав Карлович тоже начинал службу в ЧК в глухом таежном краю, было ему неполных двадцать лет. Однажды бандиты напали на таежную деревушку и разграбили крестьянские дома. Жителей же вывели на окраину села и перестреляли. В живых не оставили ни единого человека, не пощадили даже детей. В эту банду, которую возглавлял бывший царский офицер Сахно, удалось проникнуть молодому чекисту Томичу, которого в здешних местах никто не знал. Он и помог окружить и уничтожить бандитов. Отделение, где служил Мечислав Карлович, располагалось в небольшом уездном городишке, со всех сторон окруженном дремучей тайгой. Словом, самое подходящее местечко для всякого рода уголовного сброда. Скрывался в этой глуши и знаменитый конокрад Васька Новоселов. Не было во всем крае в то время крестьянина, который бы не знал этого дерзкого преступника. Его боялись и люто ненавидели, ибо потерять лошадь в хозяйстве — значило идти по́ миру. Долгое время охотился за ним Томич, и однажды в горячей перестрелке Ваську взяли. Но, видно, в «сорочке родился» бандит. Удалось ему из-под стражи бежать, и стал он свирепствовать пуще прежнего, принялся уводить и коров. Не проходило и дня, чтобы чья-нибудь семья не оплакивала пропажу «кормилицы». И посмей только пожаловаться властям, с такими Новоселов не церемонился — пулю в затылок и дело с концом. Жена бандита — молодая сибирячка, чернобровая и румяная, жила в селе, в двадцати километрах от городка. Мечислав Карлович и его товарищи знали, что Васька бывает здесь, а иногда гостит неделями. Но ни засады, ни обыски не давали никаких результатов. Скотокрад слыл неуловимым. Та памятная ночь была особенно морозной. Снег звенел под ногами, как стекляшки. Над крышами столбом поднимались дымки. Томич вышел на улицу и словно в ледяную воду нырнул. Аж дух захватило от холода. — Да, — подумал он, потирая уши, — в такую стужу даже бандиты сидят на печи... И вдруг шальная мысль пришла в голову юноше. А что, если именно сегодня Новоселов сидит дома. Сидит себе, чаи распивает и плюет на всю нашу братию. Нагрянуть бы сейчас к нему неожиданно, да накрыть. И задержу его я — Славка Томич — самый молодой сотрудник. Много лет спустя, вспоминая этот случай, Мечислав Карлович признавался, что поступил по-мальчишески, когда, никого не предупредив, один в легкой бричке выехал в поселок, расположенный в глухомани. Лошадь легко бежала по пустынной, таежной дороге. Время подходило к полуночи, когда впереди замерцали огоньки. Разыскав дом председателя сельсовета, Томич с его помощью отобрал трех понятых из числа сельских активистов и вкратце разъяснил им задачу. Новоселовская изба была на самой окраине, сразу же за ней начиналась тайга. Когда группа Томича подошла к дому, сквозь щель между оконными ставнями пробивался свет. Он сразу же погас после стука в дверь. Долго никто не отзывался, потом послышались осторожные шаги. — Кто там? — спросил испуганный женский голос. — Уголовный розыск, открывайте... За дверью послышалась возня, истошно завизжал поросенок, потом все стихло. Прошло минут десять. Дверь по-прежнему не открывали. Мечислав вышел из себя. Забыв об осторожности, он подошел к окну вплотную и ударил рукояткой револьвера в ставню. — А ну открывай, а то сейчас бомбу брошу! Весь дом на воздух взлетит к чертям собачьим! Угроза подействовала — в хате вновь зажгли свет. Звякнула тяжелая щеколда, дверь распахнулась, и на пороге появилась полуодетая хозяйка с керосиновой лампой в руке. — Входите, — хмуро оглядев каждого, процедила она сквозь зубы. В сенях было полутемно и сыро. Томич с понятыми прошел в горницу. Но и она оказалась безлюдной. Хозяйка, наблюдая за обыском, спокойно стояла у окна, скрестив руки на пышной груди. — Где муж? — спросил Мечислав. — А мне почем знать, — повела она плечами. — Почему долго не открывала? — По ночам всякие люди по тайге шастают. — Новоселова кокетливо сощурила глаза, с головы до ног оглядев статную фигуру молодого оперативника. — Кто же знал, что ко мне такой орел залетит? Да еще на ночь глядя. Отвернулся Томич, чувствуя, что краснеет. Уж больно красива была эта женщина. Преодолев минутное смущение, сел за стол, стал писать протокол, вспоминая все подробности этого ночного визита. И вспомнил вдруг истошный визг поросенка в сенях. — Давайте-ка еще раз сени осмотрим, — сдерживая волнение, предложил он понятым. — Чего вам еще там понадобилось? — заволновалась Новоселова. — Весь дом вверх дном перевернули и все мало... — Но под пристальным взглядом Томича нехотя взяла лампу. Тусклый свет снова выхватил из темноты сырые, срубленные из вековых лиственниц стены. За перегородкой в углу по-прежнему слышалось мирное похрюкивание. — Уберите поросят, — приказал Мечислав своим добровольным помощникам. — Это зачем еще? — закричала хозяйка. — Не имеете права скотину трогать! Я жаловаться буду. Но видя, что угрозы ее не действуют, она вдруг швырнула на пол лампу и скрылась в горнице. Сухо щелкнула за ней задвижка на двери, все погрузилось во тьму. Пришлось одному из понятых бежать домой за фонарем. При его свете Томич тщательно обследовал поросячий хлев и под соломенной подстилкой обнаружил массивное, также сработанное из лиственницы творило, ведущее в погреб. Приподняли за кольцо тяжелую крышку. И тут же услышали: — Не стреляйте... Сдаюсь... Из подземелья, еле протиснувшись в творило тайника, неуклюже вылез огромный бородатый детина, взлохмаченный, похожий на медведя-шатуна. В нем трудно было узнать знаменитого скотокрада Новоселова, но это был он. Преступник не оказал никакого сопротивления, хотя в его распоряжении были винтовка, карабин, маузер и большой запас патронов к ним. Как выяснилось на следствии, он думал, что арестовать его приехал большой отряд чекистов.