День подошел к концу, близился закат. Плененные бандиты были отправлены под конвоем в город. Увезли всех: и раненого заморского карася, и Стася, и Лута, и Степана Жука, и всех прочих. Когда Стася вывели из коморы и подвели к грузовику, неизменная улыбка-гримаса все так же присутствовала на его лице. Стась оглядел всех по очереди, хмыкнул и сказал: – Прощайте покудова, браты-украинцы! Может быть, когда-нибудь и свидимся. Всякое бывает в жизни. Сегодня – тюрьма, завтра – воля… А не свидимся – то что ж. Водятся на воле и другие волки… Никто ему ничего не сказал в ответ. Даже никто не взглянул в его сторону. Ни милиционеры, ни «ястребки», ни даже Евген Снигур. – А тебе, Снигур, – сказал Стась, – отдельный мой поклон. Как бы там дальше ни было, а ты будешь помнить меня всегда. Евген ничего на это не сказал, даже не шелохнулся. Зато отозвался кто-то из «ястребков»: – Те, кого ты пострелял и пожег – они сейчас на небе. А твоя дорога в другое место! Ты понял, зверь? – Ну так каждый выбирает дорогу по себе, – на этот раз улыбка на лице Стася была настоящей, но все такой же озорной и совсем детской. – Прощайте, злыдни! – Поторопитесь! – махнул рукой Павло Онысько, обращаясь к солдатам. – Поезжайте! Тех, кого выкладывали страшным мертвым строем на траву у обочины дороги, тоже убрали в погреб. Никто из селян и хуторян так и не признался, что знает кого-то из них… Ждали грузовик обратно – он должен был вернуться и вторым рейсом забрать мертвых. Всех, в том числе и убитого брата Павла. Все – и смершевцы, и милиционеры с «ястребками», и председатель сельсовета Михайло Хижняк, и участковый Павло Онысько – устали. Всем хотелось лечь в постель, отдохнуть, выспаться, забыть хотя бы на короткое время о болотяныках, стрельбе, крови и смерти. Сдается, одного только Евгена Снигура не брала усталость. Он так же, как и другие, был небрит, с осунувшимся лицом, но он постоянно был на ногах, в движении, не знал покоя, да и не хотел покоя. С той самой поры, как сожгли его хутор и постреляли его родных, он, сдается, даже не прилег и не вздремнул, и не съел ни куска, и даже глотка воды и то не выпил… – Евген, – сказал подошедший к Снигуру Павло Онысько. – Тут такое дело… Сегодня ночью мне будет нужна твоя помощь. Дело очень важное, а вдвоем оно проще, чем одному. Евген ничего на это не сказал, он не спросил, что же это за дело, и лишь молча кивнул. – Ну и хорошо, – сказал Павло. – Ты, главное, никуда не отлучайся и будь поблизости. А когда надо будет, я тебе скажу. Вот доделаю дела – и тогда скажу, что надо сделать. И на это Евген Снигур ничего не ответил, лишь качнул головой. – Тут такое дело, – подошел Павло к Марку. – Устали, наверно? Так пошли бы и вздремнули. А мы тут с Евгеном справимся и без вас. Караулить мертвых – дело нехитрое. – И то правда, – согласился Марко. – Притомились… – Ну так ступайте в мой дом да и спите себе, – сказал участковый. – Если, конечно, не боитесь, что я опять наведу на вас бандитов. – Уже не боимся, – произнес Марко. – Этот самый страх – дело прошлое. Сейчас у нас у всех другие страхи. Так что пойдем в твою хату. А ты, если что, тотчас нас буди! – Это уж обязательно, – улыбнулся Павло. Марко позвал Мартына и Тараса, и они втроем пошли в хату Павла Онысько. В самом деле надо было отдохнуть. Надо было поспать хотя бы пару часов. – Вот, – участковый подошел к Евгену Снигуру. – Они ушли… Пусть поспят, а вот нам с тобой этой ночью, я так думаю, спать не придется. Придется нам с тобой этой ночью повоевать. Ты вот послушай, до чего я додумался… Я, значит, сейчас буду тебе рассказывать, а ты – не спускай глаз с Олексы Цыганка. Ты меня понял? Не спускай с него глаз! Просто-таки чтобы он постоянно был у тебя на виду! Ну и я тоже пригляжу за ним. Вот слушай меня… * * * Дело тут было вот в чем. Еще утром, когда Олексу Цыганка в приказном порядке вынудили никуда не отлучаться с сельсоветского двора, Павла Онысько будто бы какая-то невидимая иголка уколола. Он вместе с другими наблюдал за маетой Олексы, слушал, как милиционеры, «ястребки» и солдаты зубоскалят над Олексой, но сам он не смеялся. Он размышлял. Он думал об Олексе. С одной стороны, он распрекрасно понимал маету Олексы: конечно, куда как приятнее валяться на лежанке с красивой молодкой и пить горилку, чем караулить бандитов – хоть живых, хоть мертвых. Но с другой стороны – здесь было что-то не так. Вот не так, и все тут! Олекса всегда был хлопцем честным и разумным, ни в каких подлостях замечен не был, если было надо, вставал за товарища горой. А тут нате вам: надо ловить бандитов у Панского брода – а Олексы нет, надо пойманных болотяныков караулить – он, опять же, отсутствует, а если и появляется, то лишь на самое короткое время, а потом опять пропадает… А если его, как, скажем, сегодня, насильным порядком привязывают к месту, то он начинает маяться. А ведь дела-то какие творятся хоть в Березичах, хоть на хуторах! Каждую ночь стреляют, убивают, жгут. И куда ж ты бегаешь при таких-то делах? Ведь ты же при серьезном деле! Ты – помощник командира «ястребков»! И, между прочим, ты на это дело записался добровольно, никто тебя не тянул на веревке! Так что ж ты бегаешь? Куда ты бегаешь? Разве ты не понимаешь, что тем самым ты предаешь своих товарищей? Вот подкрадется какой-нибудь бандит и захочет выстрелить твоему товарищу в спину! А прикрыть-то товарища со спины и некому! Потому что нет Олексы Цыганка рядом! И даже так: то он есть, то его нет. А это еще хуже, чем если бы тебя не было вовсе. Нет, тут что-то не так. Недаром же Павла Онысько колет та невидимая иголка. Все колет и колет… Вот обо всем этом Павло и рассказал Евгену, поделился с ним сомнениями и недоумениями. – Так что ж ты хочешь? – спросил Евген, когда Павло умолк. – Проследить я хочу за Олексой, – сказал Павло. – Этой же ночью. Чтобы узнать, куда это он бегает. Говорит, что к бабе. К какой такой бабе? И прошу тебя помочь. Вдвоем – оно сподручнее. – Мало ли в селе баб, – пожал плечами Евген. – И почти половина одинокие. Что ж тут такого? – Баб, может, и немало, – согласился Павло. – Да только Олекса Цыганок – он такой один. Он все видит и знает про наши дела. – Хорошо, – кивнул Евген. – Если надо, проследим. Но как? – Я вот что думаю, – сказал Павло. – Продержим его сегодня здесь до самой темноты. Специально предупредим, чтоб никуда не отлучался. А вот когда все дела здесь закончатся, тогда его и отпустим. Говорю же, специально. Потому что в темноте следить куда как легче. – Я понял, – сказал Евген. * * * Грузовик прибыл из района, когда уже совсем стемнело. «Ястребки» вместе с милиционерами и солдатами погрузили в кузов мертвые тела, солдаты также пристроились в кузове, и грузовик тронулся в обратный путь. Павло Онысько долго смотрел вслед грузовику – пока он не скрылся в темноте и пока не стало слышно рева его мотора. На том грузовике увозили его мертвого брата. И хоть брат тот был бандитом и потому заслужил свою участь, но все-таки он был братом, а, значит, частью самого Павла Онысько. Непросто отрывать от себя частицу самого себя, с этим надо свыкнуться. – Ну? – спросил подошедший к Павлу Евген Снигур. – Что дальше? – Дальше? – очнулся Павло. – Да, дальше… Где Олекса? – Да вот он, неподалеку. Спрашивает, можно ли ему уже идти. – Да, пусть идет. – Ступай! – махнул рукой Евген куда-то в темноту. – Но не теряйся надолго! Как только что – мигом будь здесь! – А когда это я терялся надолго? – весело ответил из темноты Олекса Цыганок. – Я всегда на посту. Шаги Олексы прошуршали в темноте по траве и вскоре стихли. – Пошли, – сказал Евген, обращаясь к Павлу. – А то как бы не упустить. Вот темнота-то какая! Да очнись ты, слышишь! И не оглядывайся! Смотри вперед! И они пошли вслед за Олексой Цыганком. Они его не упустили: смутный силуэт Олексы постоянно был виден, а если он и терялся из виду, то слышны были во тьме его шаги и его дыхание. Шел Олекса недолго и вскоре подошел к одной хате, стоявшей с самого краю села, почти у болота. Здесь Олекса остановился, какое-то время постоял, а затем скрипнули жердяные воротца. Это означало, что Олекса вошел во двор. Павло и Евген, неслышно ступая, подошли ближе. Олекса же тем временем приблизился к оконцу и тихонько в него постучал. Причем – не простым стуком, а так: сначала три коротких, отрывистых стука, затем – небольшая пауза, и потом – еще три таких же стука. В хате тотчас же вспыхнул огонек – там кто-то зажег свечу. Скрипнула дверь, и огонек свечи затрепетал на ночном ветру. Это означало, что тот, кто был в хате, вышел встречать Олексу на крыльцо. – Что так долго? – спросил тихий женский голос. – Раньше не отпускало начальство, – ответил Олекса. – Было много всяких дел. – И что за дела? – спросил женский голос. – Дела как дела, – ответил Олекса. – Вначале охраняли живых и убитых, потом – грузили их на машину, потом ждали машину обратно, чтобы забрать покойников. – Всех забрали? – спросил женский голос. – Всех, – ответил Олекса. – Что, были солдаты? – спросил женский голос. – А то кто же, – ответил Олекса. – А что со Свиридом? – спросил женский голос. – Кончился Свирид, – ответил Олекса. – Что, застрелили? – спросил женский голос. – Если бы! – хмыкнул Олекса. – Представь, ему перегрызли горло! Сам-то я этого не видел. Хлопцы рассказывали. Страшное, говорят, было зрелище! Добро бы зверь, а то ведь перегрыз горло человек! – Какой человек? – спросил женский голос. – Говорили, будто Стась Швайко. Точно, он. Потому что когда я его увидел, то у него все лицо было в крови! Как у зверя. Представляешь себе? Он даже не вытирал ее с лица – кровь. Страшное дело! – Сам-то Стась живой? – Живой… Увезли в город с другими… Ну так ты пустишь меня в хату или так и будем мерзнуть на пороге? – Ступай домой, – сказал женский голос. – Это почему же так? – спросил Олекса, и в его голосе послышалось и удивление, и недоумение, и обида. – А я так к тебе спешил… – Ступай домой, – повторил женский голос. – Сегодня я не могу. – Ну хоть погреться! – сказал Олекса. – Что ж ты – гонишь прямо с порога… Это меня-то!