ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВАДЬБУ Всем скорбящим __________________________________________________________________ ДЖЕННИФЕР и СЭМЮЭЛ приглашают вас на СВАДЬБУ Торжество, посвящённое этому счастливому дню, не может пройти без близких и дорогих нам людей. Разделите с нами----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Церемония и празднование состоится 22-го Мая, 2018 года в 2 p.m. в отеле London по адресу 1020 Sun Vicente Blvd. W. Hollywood, California ---------------------------------------------------------------------------------------------------- МЭДЛИН Вот уже три месяца и девять дней, как Мэдлин перестала жить в мире звуков. Для неё, пианистки и преподавателя теории музыки в местном Манчестерском музыкальном колледже, это было всё равно, что перестать дышать. Но она зачем-то продолжала жить, только по-птичьи обострилось зрение, и навязчивые мысли пульсировали височной болью. Вокруг неё стояла оглушительная тишина. Забавный оксюморон, над которым прежде Мэдлин не задумывалась, казалось, лишил её не только слуха, желания жить, но и речи. С первого дня, когда необходимость отвечать на вопросы и давать деловые распоряжения отпала, она практически перестала разговаривать, чтоб не мешать торжеству безмолвия, которое в уме переименовала в гробовую тишину. Наспех одевшись, Мэдлин вышла из дома. Её дом ничем бы не отличался от соседских старых кирпичных викторианских построек в Западном Дидсбери 19-го века, если бы не заброшенный сад. Совсем ещё недавно цветущий и ухоженный, он был её гордостью. «Надо бы позвать кого-нибудь в помощь», - думала Мэдлин, чуть не споткнувшись о мокрую голую ветку, рогаткой наползшую на гравий дорожки. Раньше Мэдлин торопилась, чтобы успеть на скоростной трамвай. Остановка MET была недалеко, и через 20 минут Мэдлин уже в центральном Манчестере. А там до колледжа рукой подать. Но спешить ей больше некуда. Всё оказалось предельно просто. Мэдлин написала заявление с просьбой о годовом отпуске, в деканате посочувствовали, и, глядя на ее лицо с выцветшими от слёз глазами, подписали все бумаги. Только бы не наткнуться на соседей с их неуклюжими сожалениями. Мэдлин ускорила шаг и свернула влево, заметив вдалеке миссис Голдвэйн с продуктовой сумкой. И вот она уже недалеко от реки. Мэдлин ходит сюда каждый день, как на работу. Смотрит на мутную воду и думает, и опять смотрит то на небо, которое опять заволокло тучами, то на воду, и снова думает. Речка называется Mercey. Мeрси - какая ирония! Если переставить ударение на французский манер, то получится «Спасибо»… Сейчас снова польёт дождь, и «Спасибо» опять затопит всё вокруг. Мэдлин медленно поплелась назад к своему дому с запущенным садом, к дому, в котором жили и умерли её родители, где родилась и выросла она сама… К дому, куда возвратившись из Лондона двадцать лет назад, она была ещё много лет счастлива с мужем и сыном до того проклятого дня, когда всё замерло, и ни солнце, ни высаженные заново цветочки, уже никогда ничего не изменят. ЭНТОНИ «Мэди, открой дверь! Нам надо поговорить!», - продолжая колотить в дверь, кричал Тони. «Вот чокнутая баба! Не делай вид, что ты меня не слышишь! Как будто ты одна несчастна!» Три месяца и восемь дней назад, придя с работы, он не смог открыть своими ключами дверь своего собственного дома. На двери была приколота записка: «Энтони! Ищи себе другое жильё. Я поменяла замки. Не тревожь меня больше никогда и ни по какому поводу! Мне больше нечего тебе сказать. Мэди.» Тони присел на ступеньку и вытащил блокнот из потёртого от старости кожаного портфеля. «Мэди, я бы не стал тебя тревожить по пустякам, но это важно, а до тебя никто не может дозвониться. Мне вчера сообщили о новом вандализме на еврейском кладбище. Было повалено тридцать надгробий. Камень твоего отца не тронули, он цел. К сожалению, памятник Маргарет частично разбит. Я бы хотел восстановить его сам, но в главном офисе требуют либо твоего присутствия, либо твоего письменного разрешения. Это ведь твоя мать, а не моя. Прости за плохую новость. Свяжись со мной любым другим способом, если ты намерена продолжать молчать. В конце концов, существует электронная почта и сообщения текстом по телефону. Твой Тони». Дождь уже хлестал во всю мощь, когда он наконец-то ухитрился просунуть записку в узкую щель под дверью своего бывшего дома. В маленькой кухоньке наспех снятой в аренду квартиры Тони вскипятил чайник и долго сидел, уставившись в одну точку, пока чай окончательно не остыл. Не раздеваясь, Тони лёг в свою холодную холостяцкую постель и провалился в сон. Во сне они втроём, Мэди, Сэм и Тони были радостны и беспечны - летний отпуск, Лондон, путешествие на корабле по Темзе… Сэму, худющему, черноволосому в отца, с завитком надо лбом - лет 13 на вид. Мэди, рыжеволосая красавица, как всегда смотрит на своего мальчика лазурными глазами с такой любовью, что даже во сне Тони немного ревнует. Но он говорит что-то очень остроумное и смешное, и все хохочут. Когда Мэди смеётся, кажется, что звучат хрустальные колокольчики. «Колокольчик» - так её зовёт Тони с самой их первой встречи. Тони проснулся от колокольного звона. «Конечно, сегодня же воскресная служба в кафедральном соборе, поспать не дадут…», пробурчал он. Самая большая англиканская церковь в Манчестере славилась не только средневековой готической архитектурой, но и уникальным сменяющимся звоном десяти колоколов на центральной башне, который был слышен по всей округе. Громче всех звучит теноровый колокол. «Он настроен на тональность D, слышишь, Тони? А все остальные ему подпевают», - так просвещала его Мэди в первый год их совместной жизни в Манчестере, и тотчас начинала имитировать все десять голосов. У Мэди, у его колокольчика, всё получалось легко и в радость: петь, музицировать, учить, любить… Сегодня Мэдлин молчит, не хочет произнести ни слова, а Тони не выносит звон колоколов. МЭДЛИН Накануне она половину вечера провела, сидя за письменным столом и глядя на запертый ящик внизу, справа…Потом решилась и достала лежащий перед ней всё это время запретный ключик… Всё самое главное в её жизни уместилось в этот небольшой деревянный ящик. Мэди-потешная, с тысячей рассыпанных веснушек по лицу, по рукам, по всему, что видно на любительской фотографии, хохочет во весь свой детский, наполовину беззубый рот. Они сидят вместе с молодыми мамой и папой возле только что купленного для неё пианино. Мэди-серьёзная, в чёрной бархатной юбке и шёлковой блузе сидит за Grand Piano. Это её первый сольное выступление в концертном зале Манчестера. Мэди-счастливая, стоит у главного входа Лондонского Королевского колледжа музыки. Её только что зачислили на первый курс по классу рояля. Несколько фотографий её с Тони: возле театра в Ковент-Гарден, на ступеньках Национальной Галереи, у Альберт-холла в очереди за билетами. Фотографировал кто-то из друзей, снимки не чёткие, видно, что ни она, ни Тони не позируют. Тони размахивает рукой, доказывая ей что-то своё, а Мэди смотрит в сторону, выискивая кого-то знакомого в толпе. А вот здесь они позируют - официальная фотография жениха и невесты. Они молоды и удивительно хороши собой. Глаза счастливые-пресчастливые у обоих. Отдельный пухлый конверт с фотографиями Сэма. Их много. Больше всего снимков маленького Сэмми в их крошечной квартирке на Баундари-Роуд недалеко от знаменитой Эбби-Роуд. В этом районе даже однокомнатное пристанище было совсем не по студенческому карману. Хотим быть поближе к Битлз! И это решило всё. Вечерами у кроватки она пела малышу « Sleep pretty darling do not cry, and I will sing a lullaby», а Тони подхватывал, фальшивя на каждой ноте «Love you, love you, love you, love you, love you, love you, love you, Love you, love you, love you». Последняя фотография родителей в Манчестере. «Не хочу оставлять тебе на память себя такую, как сейчас, помни меня и папу молодыми», - просила мама. За неделю до этого отец позвонил Мэдлин и сдавленным голосом сказал, что у матери нашли раковую опухоль с метастазами. Они всё бросили и переехали в Дидсбери в дом к родителям Мэди. Тони устроился работать в архитектурную фирму восстанавливать центр Манчестера, который в 1996 году был полностью разрушен во время IRA теракта. Никаких фотографий этого периода у Мэди нет. Ей было не до фотокамеры. Мать мучительно умирала. Отец ходил сам не свой. Тони пропадал на работе. Единственной её радостью был Сэм и музыка. Когда выпадала свободная минутка, Мэди учила его играть на своём стареньком детском пианино. Мальчик схватывал всё на лету, обладая отличным слухом и невероятной для его возраста усидчивостью. Врождённая смышленость, мягкий характер, несомненный талант и невероятное обаяние – чего только не было в этом мальчишке. Иногда Мэди казалось, что Бог создал его намеренно для её утешения. Когда умерла мать, а очень вскоре за ней и отец, Мэдлин устроилась на работу в Манчестерский колледж. Вот фотографии Сэма-подростка, Сэма-выпускника школы, Сэма-студента университета. Конечно же, он вырос и забыл о музыке, стал как его отец, инженером. Несколько фотографий, где они втроём – Сэм, Энтони и она. Они сняты ещё до того, как Сэм ушёл из дома в студенческое общежитие, вспыльчиво заявив, что не в состоянии больше жить под постоянной материнской опекой. Есть, конечно, ещё фотографии где-то в компьютере, но разыскивать их в вечном компьютерном хаосе у Мэди нет никаких сил. Всё это знает только Тони, но видеть его и просить о чём-либо Мэди не хочет и не станет. Мэди сложила все фотографии в ящик и вытащила большой красивый глянцевый конверт, который лежал отдельно. В нём было приглашение на свадьбу. ЭНТОНИ Уже два часа пополудни, а от Мэдлин никакой весточки. Кроме вчерашнего визита и подсунутой под дверь записки, Тони оставил ей три сообщения на телефоне и послал два электронных письма. В конце концов, это её родители! Над могилой её матери глумились, а Мэди молчит и не понимает, что поодиночке им не выжить… «За что она меня наказывает? Как это несправедливо!», - в сотый раз повторяет себе Тони. Бросила ему в лицо фразу: «Это ты во всём виноват!», и ушла, как будто и не было у них почти тридцати лет вместе. «Конечно, не всё и не всегда было у них гладко. А у кого бывает? Покажите мне хоть одну пару… У нас было и есть много разногласий. И ничего ненормального я в этом не вижу. Двое взрослых людей, по-разному воспринимающие мир, и то, что происходит вокруг нас. Теракты, рост антисемитизма, осквернение памятников, призывы к уничтожению Израиля. Совсем недавно в центре Манчестера повторились демонстрации разъяренных радикалов, участники которых несли плакаты с лозунгами «Увидишь еврейского оккупанта - убей!», «Смерть израильтянам!». Мечети в Дидсбери вытеснили синагоги 19-го века, даже несколько церквей закрылись за ненадобностью. Мэди всего этого не хочет видеть. У неё есть Сэм, музыка и сад, а всё остальное не так важно. Неужели тот факт, что именно в этом городке поселились её бежавшие от погромов в Румынии прабабушки и прадедушки, ничего для неё не значит? Ну, хорошо, Мэди имеет право не быть ортодоксальной еврейкой, однако у нас есть и реформистская синагога, но она туда - ни ногой! Я должен был уговорить её сделать Сэму бар-мицву, настоял на похоронах её родителей по еврейскому обычаю. Надо знать свои корни, иначе нас истребят, как мою семью во время войны, как и всех нас, если мы не будем помнить… Год назад наш «мирный» сосед по кварталу, родившийся в Англии, устроил взрыв в Манчестерской Арене, где погибли не только евреи… Вчера осквернили могилу её матери, а она молчит. Раньше Мэдлин боялась наших споров с Сэмом о политике, говорила, что я не понимаю сегодняшнюю молодёжь, что мои ортодоксальные взгляды однобоки и неприемлемы, что надо быть более терпимым. Я всегда говорил Мэди только правду. Да, ей было больно слышать, что своей болезненной материнской любовью, она оттолкнёт Сэма. А её панический страх, что с ним что-то ужасное случится… Да, это правда, в Манчестере – студенческом городе в уикенд страшно выходить на улицу: пьяные потасовки, наркота, драки, поножовщина... Но он - парень взрослый, ответственный, со стержнем, сумеет за себя постоять. Сэму нужна свобода, а не мамина юбка! И уехал он в Калифорнию не только, чтоб погреться на солнышке, не только подальше от нашей мерзкой погоды, а подальше от мамочки. Эти её вечные упрёки: «Ах, сыночек, почему ты не заезжаешь ко мне, я тоскую по тебе, неужели не можешь найти времени для мамы?». Сэм не выдержал и сбежал. И ему там было хорошо целых два года. Так хорошо, что он забыл о своей мамочке... и обо мне...»