1. - Ну вот, пожалуй, всё... успела, - выдохнула Дина, завязывая тесёмки на распухшей гармошке. Она поставила её на середину своего рабочего стола и вытащила из компьютерного разъема флешку. Технология технологией, но дубликат не помешает. Дина свято верила в бумажные документы, заверенные у нотариуса при свидетелях, с подписью и печатью. В офисе над ней все подсмеивались. На её рабочем столе царил идеальный порядок. Большинство документов она дублировала в аккуратно разложенные фолдеры, на случай, если клиенту что-нибудь понадобится, а компьютер со всеми своими электронными примочками вышел из строя. На такие экстренные случаи у Дины всё под рукой – папочки с ярлычками, а в них нужные бумажки, доверенности, накладные. Кем её только коллеги не называли, - старомодной теткой, чистоплюйкой, а то и просто врагом зелёных насаждений… Она обычно помалкивала, но однажды отшутилась: «Деревья новые вырастут, а если компьютер накрылся, то «без бумажки - ты какашка». Но в переводе на английский родная поговорка не прозвучала, получилось совсем не смешно, как, впрочем, и все остальные её попытки сблизиться с коллегами, которым она всегда казалась непонятной чудачкой. Непонимание постепенно перешло в обоюдную неприязнь, ледяной панцирь отчуждения, который ни она, ни ее сослуживцы не пытались растопить. А ведь посмотришь на Дину - молодая, привлекательная женщина, на вид лет сорока пяти, волосы каштановые, мягкие, шелковистые до плеч; каблучки по моде удлиняют и без того длинные ноги; поверх накрахмаленной белой рубашки пиджак сидит как влитой, и талию подчёркивает, и бёдра… Всё у неё на первый взгляд на месте, хоть бери и приглашай на коктейль и танцы после работы, ведь вроде незамужняя… Раньше местные рыцари подплывали к ней с неуклюжими комплиментами или пустой болтовней, но стоило им заглянуть Дине в глаза, и весь их пыл улетучивался. Сразу становилось ясно, что ей не до шашней, что надо спешить домой, там есть поважнее дела… При этом в глазах ни смешинки, ни искорки, ни огонька, вместо них две стальные счётные машинки - слева кредит, справа дебит. Ухаживать за такой ущербной нелюдимкой или даже пытаться дружить - только время зря терять. Дина и не пыталась ничего никому доказывать. Ни друзей лишних не искала, ни серьёзных ухажёров. Есть у неё Борька и Лёлька. И больше ей никого не надо. Не станет же она первому встречному душу наизнанку выворачивать. Этот опыт у нее уже был. Закончился он в тот раз, правда, рождением Борьки, которого она любит больше всех на свете вот уже 23 года, но вывод для себя Дина сделала бескомпромиссный. Никогда никому нельзя доверять, надеяться надо только на себя. Лёлька, конечно, исключение из правил - родная душа, с первого класса вместе. И когда мама умерла, Дине тогда еще и четырнадцати не исполнилось, и когда отец женился на этой долговязой выдре Инессе, верная Лёлька всегда была рядом. Сколько ночей Дина проспала у лучшей подружки на «своём» диванчике, сколько знала чужих семейных тайн, сколько ей досталось тепла и ласки от Лёлькиных родителей, всего, чего она не получала у себя дома? Не сосчитать. А когда невозможно было в той стране дольше оставаться, кто ей вызов прислал? Тётя Аня и дядя Гриша. Светлая им память. А кому она подбрасывала маленького Борьку, когда подворачивалась вечерняя работа - продажа страховых полисов? Так что Лёлька ей по всем человеческим правилам - сестра, а Бореньке - тётя Лёля. И хоть подружки такие разные, а жить друг без друга не могут. Лёлька - пузатенькая коротышка на бутылочных ножках и в свои почти пятьдесят могла хохотать даже над старыми анекдотами, а Дина, если и улыбалась, то крайне редко, жила, словно особую миссию выполняла. «Вот поставлю Борьку на ноги, тогда и расслаблюсь, начну жить для себя», - спорила она с Лёлькой, которая своим же характером то и дело создавала себе новые проблемы, но упрямо доказывала свою правду. Лёлька говорила заученными штампами, твердила, что нельзя, ничего нельзя откладывать на завтра, всё - здесь и сейчас, что радоваться надо каждой минуте, и опять заливисто хохотала до колик в животе. Ну, и кто бы кого учил? Ведь сама ничего в жизни не добилась - парикмахерша, за душой ни гроша, третью мелодраму с женатыми мужиками проживает, а ничему не научилась, только прыгает стрекозой, но поучает. Заведёт старую заигранную пластинку: «Да, для себя, дурила, жить надо, не только для нашего драгоценного мальчика. Ты даже не заметила, что сыночек-то наш вырос, большой он, понимаешь, взрослый». «Примазывается» - злилась Дина после таких разговоров. Не наш сыночек, а МОЙ, и только мой. Это я его таким вырастила - умным, добрым и достойным человеком. Это я у его кроватки сидела ночами, когда он болел, книжки ему читала, кукольный театр показывала за шкафной дверцей. Это я таскала его на гимнастику, баскетбол и уроки русского языка. И тому, как важно в жизни стать независимым человеком, этому тоже я научила, а не Лёлька - легкомысленная шалава, которая ни за кого в жизни не была ответственна. И права я была, что нельзя ей всё рассказывать…Никогда не знаешь, кто тебя предаст в последнюю минуту... как, например, папочка, который закрутил роман со своей Инессой, когда мама с постели уже не вставала... или, как козёл этот, Борин отец, который струсил в последнюю минуту, материальной ответственности побоялся... Хорошо, что никогда даже имени его никому не открыла. А уж как Лёлька только не пыталась из неё это вытянуть… Не было бы у Лёльки куриных мозгов, могла бы и сама догадаться. Сама же их с Игорем в первый год эмиграции познакомила. А ведь Борька вылитый отец - мускулистый, смуглый, с чёрными кудрями, которые кольцами не раз валялись у той же Лёльки на полу в парикмахерской, с тёмными густыми девичьими ресницами над глазами цвета морской волны и ямочкой на подбородке. И для её сыночка, такого красивого, способного и трудолюбивого, Дине ничего не жаль. Она сама настояла, чтоб он учился в самом дорогущем университете, и ради этого понабирала частных клиентов по максимуму, вела дополнительные бизнесы, заполняла в сезон тонны налоговых деклараций. Подумаешь, отодвинула свою личную жизнь ещё на пять лет, не съездила в долгожданную Италию, но, тем не менее, квартиру выплатила в намеченный срок, и вот вам результат. Борька только что получил диплом магистра юридического права. Ни у кого нет сомнений, что и экзамен на Калифорнийскую лицензию он сдаст, когда вернётся. Боренька уже третий месяц, как путешествует с друзьями по всему миру. И правильно, когда ж ещё, если не сейчас? И во всех его успехах есть и её заслуга. Дина нагнулась, достала из нижнего ящика стола конвертик с неподписанным диском, доложила к документам и закашлялась. Кашель был сухой и надрывный, от него снова невыносимо разболелись грудь и живот, и Дина еле дотащилась до дивана. - Лекарство заканчивается, - отметила она про себя. - Да и ладно, всё равно придётся Лёльке завтра звонить. Она прилегла, не раздеваясь, только передохнуть, но как только боль отпустила, неожиданно для себя крепко заснула и спала долго, почти до самого утра. И немудрено, так как последние три недели, запершись в доме, Дина работала как сумасшедшая днями и ночами, не отвечала на телефонные звонки, а двери открыла только дважды, когда доставили продукты. Утром Дина, благодаря сну или отпустившему наконец-то изматывающему кашлю, почувствовала себя довольно бодрой и спокойной. Проделала утренние процедуры, заварила кофе, продумала дальнейший сценарий до мелочей и позвонила Лёльке. - Лёлечка, привет! Хочешь забежать? Дверь открыта. Как, почему я дома? Взяла такси из аэропорта. В порядке я, в порядке. И отпуск был замечательный, и с погодой повезло, а когда на Гавайях была плохая погода? У Борьки тоже всё хорошо, он сейчас в Китае. Так, Лёлька, не мучай меня своими миллионами вопросов, а то трубка взорвётся. Лучше приезжай. Ничего не надо привозить, кофе есть, посидим, поболтаем. «Нечего человека сразу пугать, - подумала Дина. - И в кабинет сразу не надо заводить. В гостиной по-прежнему чисто, уютно, и всё на своих местах». Перед приходом Лёльки она переоделась в яркое, хоть и висевшее мешком платье, и даже губы накрасила… Через полчаса в дом колобком вкатилась Лёлька с громадным букетом белых пахучих лилий, двумя бутылками любимого калифорнийского и изящной, как ювелирная шкатулка коробкой французских пирожных из самой дорогой в районе кондитерской. - Я ещё сигареты хотела захватить, но не спросила, можно ли тебе после этой чёртовой пневмонии курить. Динка, как я по тебе соскучилась! Сейчас посмотрим, что с тобой сделало гавайское солнышко, - продолжала верещать Лёлька, сваливая на кухонный стол свои дары. - Сейчас, мы с тобой как выпьем за всё, за всё! А где твои бокалы для… И тут, вдруг разглядев исхудавшую Дину с нелепой яркой помадой на землистом лице, с проваленными вглубь глазами, осеклась, не договорила, бросилась к ней и заревела… - Так, Лёлька, нечего рыдать. Ну, поняла, так поняла, я всё равно собиралась тебе сегодня рассказать. Мне просто время было нужно, чтоб всё подготовить. Ты мне сейчас нужна без всяких соплей, а с нормальной трезвой головой, которая всё запомнит и выполнит все мои просьбы. Ну, врала я тебе, я всем врала. А что, на весь свет раструбить надо было, что никакая у меня не затяжная пневмония, а рак лёгких четвёртой стадии? Не хлюпай, я сказала. Главное, что я всё успела сделать. Ну, Лёльчик, родненький, не плачь. Ну, какая химия, поздно, голубчик, поздно. Мне максимум 3-4 недели осталось. Зато волосы свои сохраню. Представляешь меня лысой? И я не представляю. Пойдём в кабинет, там всё готово. - Значит так, Лёлька, самое главное, Боре преждевременно - ни слова! Пусть себе отдыхает. Не каждый год человек в кругосветное путешествие уезжает. Ему ещё целый месяц гулять, а потом экзамен сдавать надо. Это, знаешь, какой стресс? Конечно, если он вернётся, пока я ещё в хосписе буду, тогда деваться некуда. Но лучше бы - когда всё закончится. У меня там, в папке инструкции на каждый случай и самые важные бумажки с печатями. Гармошку видишь на середине стола? Я тебе на всякий случай сейчас всё вкратце расскажу, чтоб ты не растерялась, а то ведь ты в этих делах ни хрена не понимаешь. А мне завтра в хоспис, я там под морфием забуду даже, как меня звали. Да, вот ещё, на работе знают, что у меня затяжная пневмония. Я отпуск длинный под это дело взяла, всех клиентов передала другим. Ничего им не сообщай, меня там всё равно никто не любит. Компьютер свой я от всякой ненужной дряни почистила, почти две недели на это ушло. Фотографий оставила с десяток, вон там на флешке, и пароли к счетам, а всё остальное в гармошке: завещание, Trust на Борьку, чтоб лишних налогов не платил, титул на квартиру и машину, которые я выплатила, страховой полис на миллион. Так что Боренька мой будет миллионером. Всё-таки не зря я в этом бизнесе была, навидалась всякого, вот и хорошую страховку купила. И ещё отдельная папка от «Neptune Society». Что значит, какой Нептун? Я же тебя тоже уговаривала, не помнишь? Чтоб кремировали, а прах развеяли над океаном… У них для этого специальные яхточки существуют. И стоило по тем временам - копейки. Так что только позвонить, они сами всё дальше… А вы с Борькой дату сами назначите, когда готовы будете меня развеять. Хотелось бы, чтоб в ясную погоду, когда небо не ярко-голубое, а с парой перистых облаков, а океан тихий и с изумрудцем, как Борькины глаза… Что-то занесло меня… - Да, вот ещё, очень важное, Лёлечкин. Право принимать все медицинские решения за меня я доверила тебе. Что принимать - и без того ясно, так что это тебе не в напряг. Вот тебе ещё моя кредитная карточка, все документы и доверенность на специальный счёт в банке. Оплатишь с него все мои последние нужды, остальное заберёшь себе. Там тысяч шестьдесят после всего останется. Сколько можно без лишней копейки жить? Учишь тебя, учишь... Цацки мои все приличные заберёшь себе, ну и одежду, которая подойдёт, книги на русском... подаришь кому, если сама читать не захочешь. Ну, а остальное бедным отдашь или кому захочешь, ты же меня знаешь, я барахла не покупала. - Ну всё, хватит об этом… Каких ты нам вкусностей принесла? Пойдём, подружка, выпьем напоследок! Как нажрусь я сейчас твоих пирожных, за всю жизнь отыграюсь. Отказывала себе, вот дура, фигуру испортить боялась… Когда они обе уже в стельку пьяные сидели в обнимку на итальянской тахте, поджав как в детстве под себя ноги, Дина наконец-то разрыдалась. - А ты помнишь, как мы мою маму хоронили? Она тогда попросила, чтоб токката и фуга ре минор Баха звучала, когда её в землю класть будут. Ты знаешь, я тоже так хочу. Я в последнее время столько музыки переслушала… там на столе диск лежит, я подготовила… ну, придумаете с Боренькой как-нибудь, чтоб меня над океаном, а музыка пусть в небо… Напоследок Дина чуть ли не взмолилась: «Лёлечка, береги нашего мальчика, он ведь такой ранимый…» Боря ещё был в Китае, когда уже было всё кончено. Оставалось согласовать с «Neptune Society» только дату. Никогда бесстрашная Лёля ничего так не боялась, как этого звонка. Она плакала, сморкалась в трубку, никак не могла сказать мальчику, что мамы больше у него нет, а потом выпалила всё сразу одним предложением и про метастазы, и хоспис, и завещание, и яхту. - Так на какое число ты сможешь взять билеты, Боренька? Плохо, очень плохо слышно. Я не поняла, что ты сказал, повтори еще раз, - орала тётя Лёля в трубку, обвиняя во всём плохую связь. Спать Лёля в эту ночь так и не легла, а всё выписывала и выписывала круги по своей улице, жадно глотая свежий воздух. Наутро она тщательно проверила прогноз погоды на ближайшую неделю и позвонила в «морскую контору». Непривычным для самой себя деловым и спокойным голосом обсудила детали. - Сэр, мне нужен транспорт на послезавтра для праха Дины Шульман. Погоду обещали, если им можно верить, самую подходящую. Да, вот ещё, у вас не найдётся портативного проигрывателя для компактного диска? Спасибо, впишите, пожалуйста, в заказ. И главное, забыла сказать, судёнышко может быть самым маленьким, на одного пассажира. Нет, вы не ошиблись, в документах указано двое - я, Леона Вишневская, и Борис Шульман, сын усопшей. Я понимаю, что вы можете держать у себя урну сколько угодно, дело не во времени. Дело в том, сэр, что второй человек не сможет присоединиться к церемонии. Он просил, чтобы без него. Его в океане укачивает. 2. В лучшем ночном клубе Шанхая «Rouge» было шумно и не по карману дорого. Сколько раз они уже давали себе слово не попадаться на удочку для туристов. Великолепная четвёрка, как они себя гордо называли ещё с первого года совместной учёбы, путешествовала по миру уже третий месяц, и деньги подходили к концу, несмотря на то, что останавливались они в дешёвых мотелях и питались в ещё более дешёвых забегаловках. Но Гарри сказал, что они должны увидеть небоскрёбы Пудуна именно с этой знаменитой террасы на крыше, и ребята по глупости согласились. Как будто нельзя было увидеть те же огни небоскрёбов с набережной Вайтань. Они сидели с напитками в углу бара, где даже бутылки мерцали аспидно-красными светом, отражённым от стен, светильников и кресел. Ребята возбуждённо спорили, как спорили всегда и по любому поводу, какому городу нужно отдать предпочтение - Пекину или Шанхаю. Сегодня в этой невинной разминке перед будущими настоящими баталиями на стороне обвинения выступали Эд и Крис. Защиту Шанхая взяли на себя Борис и Гарри. В дискуссиях подобного рода те и другие частенько менялись ролями, соревновались в искусстве аргументации, выискивали слабую сторону противника, и напоследок пытались честно разобраться, кто из них сегодня был лучше, хотя соревноваться им было уже ни к чему. Все четверо закончили «law school» с отличием несколько месяцев назад, и главное испытание у каждого было ещё впереди - подготовка и сдача «bar exams» в своём штате. Именно в тот момент, когда ребята старались перекричать старый американский хит, который DJ запустил на полную мощь, и почти согласились на том, что в отличие от «лица Китая», Шанхай раскрывается в деталях, неприметных за небоскрёбами, у Бориса зазвонил телефон. «Странно, что я его вообще услышал при этом гаме», - подумал Боря, выйдя на террасу, словно повисшую в воздухе. Звонок был из Лос Анджелеса от Леоны, вернее тёти Лёли, как она просила Борю себя называть. Выговаривать мягкие русские «ё» и «я» в её имени он так и не научился, да и вообще, предпочитал болтать с ней по-английски. Но тётя «Лола» упорно настаивала на своём. Вот и сейчас до него доносились обрывки русских словосочетаний, которые или из-за плохой слышимости, или из-за вечного неумения Леоны логично выстроить фразу, не имели никакого смысла: «...мой бедный мальчик… миллион… мамы нет… выйти в океан на яхте…» «Какой миллион? Что значит, мамы нет, она ведь уже должна была вернуться из отпуска на Гавайях? И зачем надо выходить в океан на какой-то яхте?» - недоумевал про себя Борис. Вслух он сказал первое, что ему пришло в голову, уцепившись за её последние слова: «Яхта? Меня укачивает в океане, Леона…», но тут связь оборвалась, и Борис ещё какое-то время раздумывал, что она такое говорила, но после парочки коктейлей почти позабыл о странном телефонном звонке. - Кто это тебя вчера вызванивал? - спросил Гарри его на следующее утро, когда они выскочили из отеля голодные, в поисках ближайшей забегаловки. - Борис, ты что, забыл? Вчера в баре, ты ещё отошёл в сторонку, чтобы мы не слышали. - Ничего серьезного, - ответил Борис другу. - Леона, мамина подруга звонила. Чушь какую-то несла. Не то пьяная была, не то накуренная, на яхте звала прокатиться. Они с Гарри стали близкими друзьями с тех пор, как начали делить комнату в общежитии. Так вместе и взрослели. Боря, выросший без отца, тянулся к этому умному уверенному крепышу, перестал дичиться, казалось, даже избавился от недоверия к людям. Гарри взял на себя привычную роль старшего брата. Сам он был из простой многодетной семьи, к Борису привязался искренне за его пытливый ум, железную логику и доброту. Жаль только что скоро, через какую-то неделю, они расстанутся, разъедутся по домам: Гарри в Небраску, а Боря в Калифорнию. Невозможно было представить, что в дальнейшем каждый будет жить своей жизнью. Однако звонок от Леоны, загадочная галиматья, похожая на ребус, продолжала звенеть в ушах какими-то тревожными колокольчиками. Что-то до конца не складывалось, выплескивалось из русла разговора. Что это было? Тревожный голос Леоны, разрозненные по смыслу фразы? Борис набрал номер матери, но никто не ответил. Перечитал её последние сообщения на мобильнике: «Сыночек, как я за тебя рада! У меня всё в порядке, завтра прилетаю домой из своего Гавайского рая. Великолепно отдохнула. Приедешь, расскажу. Люблю. Мама». Сообщение было отослано неделю назад. 10 дней назад: «Боренька, спасибо за фотографии. Учти, что рассказывать обо всём тебе придётся всё равно. У меня всё хорошо. Целую. Мама». А это двух недельной давности: «Борька, учти, что когда ты сдашь экзамены на лицензию, мы с тобой поедем вместе в Италию! Конечно, я соскучилась, но я так за тебя счастлива. Жду подробных рассказов. Люблю. Твоя мама». «Ерунда, показалось, всё у неё в порядке», - сказал он себе, но на всякий случай послал матери текст. Не дождавшись ответа, на следующее утро он попытался связаться с тетей Лолой. Но она тоже молчала. - Гарри, ты знаешь, я, пожалуй, полечу домой раньше. Этот непонятный звонок..., и мать не отвечает второй день… Билет он смог поменять только на послезавтрашний рейс. Из аэропорта он взял такси. - Мам, ты дома? - прокричал Борька, открывая дверь своим ключом. В доме было пусто и полутемно от наглухо задёрнутых штор. Он распахнул холодильник, надеясь поживиться домашней едой, но холодильник был отключён и только дразнил своей белизной. Боря не удивился, так как это всё объяснялось маминым отсутствием, но немного расстроился. «Значит, она ещё в отпуске. Наверное, задержалась, а я рванул из Китая, мог бы ещё с ребятами побыть…» - А всё-таки дома хорошо…Сейчас приму душ и закажу жрачку. А потом - спать. Боря забросил рюкзак в свою комнату, в которой уже столько лет ничего не менялось. Компьютер, стеллаж с книгами, плакаты его бывших кумиров на стене, в углу шкафа за тряпками заброшенная гитара и запрятанная коробка «на память о детстве». Только на полу, словно пришельцы, стояли один на другом ящики с вещами и учебниками, перевезёнными Борей из университетского общежития ещё до его отъезда. - Мечта сбылась, я всё-таки много повидал. Надо будет начать заниматься, - думал Боря, уже погружаясь в глубокий сон. Он проснулся в полдень и, лениво потягиваясь, пробурчал: «В доме совершенно нет свежего воздуха, могла бы хоть щелочку оставить…» Отдёрнув шторы и открыв окна в кабинете у матери, Боря заметил кипу деловых бумаг на её рабочем столе. Сверху на гармошке, плотно набитой документами, лежал коричневый пухлый конверт, адресованный ему. В конверте были сложены свидетельство о смерти матери, копия договора с «Neptune Society», чек на предъявителя на шестьдесят тысяч долларов, страховой полис на миллион и записка от тёти Лолы на английском языке. «Борис, я никогда не могла себе представить, что мы с Диной вырастили такого подлеца. Как ты мог не исполнить последний долг перед матерью, которая всю жизнь тебе отдала? Она жалела тебя до последней минуты, не хотела навешивать на тебя свой диагноз и свои страдания. А ты не захотел даже развеять её прах. Ты что, не мог найти лучшей отговорки чем то, что тебя укачивает в океане, и это после всех наших совместных круизов в Мексику и на Карибы? Ты знаешь, кто ты? Ты не ранимый мальчик, как о тебе думала мать, ты - последний предатель в её жизни. На столе ты найдёшь всё необходимое для своей никчемной жизни. Мать об этом тоже позаботилась, я лишь выполняю её последние инструкции. Не смей мне никогда ни звонить, ни писать. Леона» Только сейчас Боря понял, что значит стать взрослым. Запершись в доме, он несколько дней не отвечал на телефонные звонки, а двери открывал только тогда, когда доставляли продукты, сигареты и бутылки. Боль утраты и несправедливости была такой сильной, что высушила у Бориса и слёзы, и саму любовь. Казалось, что от матери в доме не осталось ни следа, кроме бумажек, заверенных у нотариуса. Её книжные полки были пусты, в шкафу болтались пустые вешалки, в смартфоне не было ни одного контакта. В компьютере не осталось ничего, что могло бы напомнить о маминой жизни. Все письма были уничтожены, даже музыки, которую она любила и сохраняла в специальных фолдерах, и той не стало. На флешке сохранилось с десяток Борькиных детских фотографий, а её - ни одной. Как будто матери никогда и не было. Боря стал одержим идеей немедленно разыскать что-то личное, принадлежавшее только ей. И только когда он нашёл в её ванной комнате случайно завалившийся за дно ящика пустой флакончик ее любимых духов, его прорвало. В одну минуту он из взрослого превратился в одинокого мальчишку, которому так не хватало мамы. По ночам Борька ложился в мамину кровать, вдыхал знакомый запах из пустого флакончика, и в нём нарастала страшная обида и горечь: «Всё - ложь! Всю жизнь от тебя я слышал одно враньё. Это не я, а ты со своей Лолой предали меня. Какое ты имела право мне ничего не сказать о своей болезни? Как ты посмела лишить меня возможности попрощаться с тобой, быть с тобой, когда тебе плохо? Ты, умирая в хосписе, посылала мне текстовки с Гавайских островов. Всю жизнь ты решала за меня, каким я должен быть, чем мне заниматься, сколько я стану зарабатывать. Ты никогда в меня не верила, как не верила никому на свете. А может, ты сама виновата в том, что тебя предавали? Возможно, и мой отец тебя из-за этого бросил? Ты ведь и о нём мне ничего не рассказала». Но чаще он метался, не находя себе места: «Мамочка, я же теперь совсем один…» Спустя месяц Борис стоял одетый, собираясь выйти по делам, когда снова раздался телефонный звонок от Гарри. На этот звонок, как и на все предыдущие, Борис не ответил. Как такое расскажешь даже близкому другу…? К тому же, и дороги у них уже разошлись... Готовиться к экзаменам Борис тоже не стал: