Лу Лижэнь покачал головой и направился к нам, словно что-то ища. Матушка взяла Лу Шэнли на руки и без колебаний сунула ему в руки. Лу Шэнли стала вырываться и реветь, и Лу Лижэнь сконфуженно отступил. – На самом деле завидую я тебе, брат Сыма, – заговорил он, – но таким, как ты, мне не стать. – Обижаешь, полковник, – отвечал Сыма Ку, прожевав то, что было во рту. – Какая бы ни была твоя победа, ее одержал ты. Ты, стало быть, и царь. А я проиграл и стал врагом. Ты теперь нож, а я мясо – руби, кроши как душе угодно, а ты еще насмешки строишь! – Никакие это не насмешки. Не хочешь ты понять, какой я смысл в свои слова вкладываю. Ладно, скажу прямо. В округе у тебя, думаю, еще будет возможность покаяться в своих грехах. А начнешь отпираться – результат тебе вряд ли понравится. – Я за свою жизнь и поел, и погулял, можно и помирать. Только вот сына и дочерей оставляю под твой, брат, присмотр. – Об этом можешь не беспокоиться. Если бы не война, мы с тобой были бы добрыми родственниками, верно? – Ты, полковник Лу, большой умник. Послушать, как ты о родстве рассуждаешь, так можно подумать, для тебя это нечто святое. Но если призадуматься, так называемые родственные связи основаны лишь на том, кто с кем спит. – И Сыма Ку расхохотался. Но я заметил, что руки у него при этом даже не двинулись. Бегом вернулись солдаты с чалками. На другом берегу гребцы вместе с конвойными тащили плот вверх по течению. Затащили довольно далеко и стали грести к нашему берегу. Возвращались они очень быстро, потому что гребли более слаженно. Дело пошло и у тех, кто работал с чалками. Плот без помех преодолел середину реки и вскоре пристал к дамбе. – Закругляйся давай с едой, брат Сыма, – снова стал торопить Лу Лижэнь. – Наелся уже, – сыто рыгнул Сыма Ку. – Тещенька, благодарствуйте! И тебе, свояченица, и тебе малышка Юйнюй, всем спасибо! И тебе, сынок, спасибо – столько времени чашку с соусом держал! Фэн, Хуан, слушайтесь бабушку и свояченицу, ведите себя хорошо. Если что не заладится, к пятой тетушке обращайтесь, ей нынче сопутствует успех, а от вашего батюшки удача отвернулась. Младший дядюшка, расти большой, твоя вторая сестра при жизни больше всех тебя любила. Все говорила, мол, Цзиньтун большим человеком станет, так что ты уж не обмани ее ожидания! От этих слов у меня комок подкатил к горлу. С приставшего к берегу плота молодцевато спрыгнул преисполненный энтузиазма командир конвоя. Он козырнул Лу Лижэню, тот козырнул в ответ, и оба обменялись крепким рукопожатием: видно было, что они давние знакомцы. – Славная победа, старина Лу, – поздравил новоприбывший. – Командующий Юй доволен, комиссар Сун, конечно же, в курсе. Из висевшей у него на поясе сумки он вынул письмо и вручил Лу Лижэню. Взяв письмо, тот бросил в сумку маленький серебряный револьвер: – Трофей, передай от меня малышке Лань. – Спасибо от ее имени, – поблагодарил конвойный начальник. Лу Лижэнь тут же протянул руку: – Ну, давай! – Что давать? – опешил тот. – Ты же забираешь у меня пленных, вообще-то расписку надо оформить. Командир конвоя вытащил из сумки бумагу и ручку, торопливо написал что-то и подал Лу Лижэню: – Ну ты, брат, не прост! Лу Лижэнь лишь усмехнулся: – Сунь Укун был еще покруче, а вот с Буддой не совладал! – Значит, я у тебя Сунь Укун получаюсь? – хмыкнул конвойный. – Нет, Сунь Укун – это я, – ответствовал Лу Лижэнь, и, ударив по рукам, они расхохотались. – Слыхал я, старина Лу, ты кинопроектор захватил? В округе тоже об этом знают, – понизил голос конвойный. – Уши у вас, видать, длинные, – крякнул Лу Лижэнь. – Передай начальству: вода спадет – пришлю с оказией. – Мать-перемать, – негромко выругался Сыма Ку. – Тигр добывает, а медведь поедает! – Что-что? – недовольно переспросил конвойный начальник. – Ничего. – Если не ошибаюсь, знаменитый Сыма Ку? – Он самый. – Что ж, командир Сыма, в дороге мы будем следить за вами в оба. Надеемся, что вы будете вести себя соответственно, очень не хочется вернуться с вашим трупом. – Куда уж мне! – хмыкнул Сыма Ку. – У вас в конное стрелки с сотни шагов в дерево попадают, очень мне надо становиться живой мишенью. – Вот это честный ответ настоящего мужчины! – похвалил конвойный. – Ладно, полковник Лу, как договорились. Командир Сыма, прошу на плот. Сыма Ку осторожно взошел на плот и так же осторожно уселся посередине. Обменявшись рукопожатием с Лу Лижэнем, командир конвоя устроился на корме лицом к Сыма Ку, держа руку на кобуре. – Ну уж так-то не надо осторожничать, – усмехнулся Сыма Ку. – Руки у меня связаны, прыгну в воду – так утону. Садитесь поближе, меня подержите, если качать будет. Не обращая на него внимания, командир конвоя скомандовал солдатам: – Греби, да поживее. Мы всей семьей собрались вместе, храня нашу тайну, и с волнением ждали, чем все закончится. Плот отошел от берега и заскользил по течению. Солдаты побежали по дамбе, травя на бегу намотанные на руку чалки. На середине реки плот пошел быстрее, поднимая с обеих сторон волну. Цзунь Лун отсчитывал ритм уже охрипшим голосом, солдаты, выгребая, прогибались далеко назад; низко над водой за плотом следовали чайки. В самом бурном месте плот вдруг неудержимо закачался, и Цзунь Лун рухнул в воду. Конвойный испуганно вскочил и собрался уже было вытащить пистолет, но Сыма Ку, который одним рывком освободился от веревок, бросился на него свирепым тигром, и оба скрылись среди волн. С накренившегося плота один за другим попадали в реку и немой, и остальные гребцы. Солдаты на берегу отпустили чалки, и плот, вздымаясь на волнах, большой рыбиной неудержимо устремился вниз по течению. Все это произошло молниеносно, и, когда Лу Лижэнь и остальные на берегу пришли в себя, плот был уже пуст. – Пристрелить его! – решительно скомандовал Лу Лижэнь. В мутном потоке показывалась то одна голова, то другая, но Сыма Ку это или нет, было не разобрать, и стрелять никто не решался. В реку упало девять человек, и только одной из девяти могла быть голова Сыма Ку. Кроме того, в том месте река бушевала, как сорвавшаяся с привязи норовистая лошадь, и шанс попасть в появлявшуюся на поверхности голову был крайне невелик. Наверняка Сыма Ку удалось выплыть. Он вырос на берегах Цзяолунхэ, был прекрасным пловцом и мог пробыть под водой целых пять минут. К тому же он наелся блинов с луком, и это придало ему сил. Лицо Лу Лижэня побагровело от ярости, а черные глаза горели мрачным огнем, когда он обводил нас взглядом. Сыма Лян со своей чашкой сделал вид, что страшно напуган, и прижался к матушкиной ноге. Матушка молча взяла на руки Лу Шэнли и, не обращая ни на кого внимания, стала спускаться с дамбы. Мы потянулись за ней. Спустя несколько дней до нас дошли слухи, что из числа упавших в воду до берега добрались лишь немой и Цзунь Лун. Остальные пропали бесследно, даже тел не нашли. Но все были уверены, что Сыма Ку сбежал, – он-то утонуть никак не мог. А что остальные погибли, и том числе и хвастливый начальник конвоя, никто не сомневался. Вообще-то мы больше переживали за судьбу Няньди и ее американского мужа Бэббита. Все эти дни, пока вода в реке стояла высоко и продолжала бушевать, матушка каждый вечер ходила кругами по двору и вздыхала. Ее протяжные вздохи, казалось, перекрывали доносившийся рев воды. Восьмерых дочерей родила матушка. Но Лайди сошла с ума, Чжаоди и Линди погибли, Сянди стала проституткой – ступила в адское пламя на земле, а это все равно что смерть; Паньди пошла за Лу Лижэнем и могла погибнуть в любой момент под градом пуль; Цюди продана русской эмигрантке – тоже, считай, умерла, разница невелика. Оставалась лишь Юйнюй, она целыми днями крутилась возле матушки, но незрячая, вот беда. Может, из-за этого она и при матушке. Случись что с Няньди, и от восьми прекрасных небожительниц семьи Шангуань даже следа не будет. Между вздохами матушка громко молилась: – Правитель небесный, Господь всемогущий, Пресвятая Дева, Гуаньинь, бодхисатва Южных морей, обороните мою Няньди, спасите детей моих, пусть падут все беды и немощи небесные и земные на мою голову, лишь бы дети мои обрели благоденствие и покой… Но прошел месяц, вода отступила, и с другого берега Цзяолунхэ пришла весть о шестой сестре и Бэббите. В одной из тайных пещер глубоко в недрах горы Дацзэшань прогремел страшный взрыв. Когда дым и пыль рассеялись и люди проникли в пещеру, там лежали рядом три тела – мужчины и двух женщин. Мужчина был светловолосый молодой иностранец. Никто не осмелился утверждать, что одна из погибших – наша шестая сестра. Но матушка, услышав эту весть, горько усмехнулась: – Это я, грешная, во всем виновата… – И разразилась рыданиями. Глава 25 Конец осени – самое красивое время года в дунбэйском Гаоми. Наводнение наконец отступило, поля гаоляна по берегам из красных сделались черными, а камыш везде из белого стал желтым. Ранним утром, когда солнечные лучи заливали раскинувшиеся вокруг пустынные просторы, покрытые первым тонким инеем, семнадцатый полк в полном составе начал передислокацию. Ведя в поводу лошадей и мулов, солдаты перебирались через сильно поврежденный мост через Цзяолунхэ, исчезали за дамбой на северном берегу, и больше мы их не видели. После ухода полка его бывший командир Лу Лижэнь стал руководителем нового уезда Гаодун и начальником уездной милиции. Паньди назначили руководить Даланьским районом, а немого поставили командовать районной милицией. Под его предводительством из дома Сыма Ку выносили и раздавали мебель и другое имущество. Но розданные днем вещи вечером снова оказывались у ворот усадьбы Сыма. К нам во двор немой со своей командой приволок большую деревянную кровать, украшенную резьбой. – Не надо мне этого, не надо! – замахала руками матушка. – Уносите обратно! Немой же знай мычал свое «То! То!». – Паньди, давай-ка распорядись, чтобы эту кровать вернули, – обратилась матушка к пятой сестре, которая как раз ставила заплатку на носок. – Мама, не надо отказываться, время такое, – попыталась уговорить ее сестра. – Паньди, ведь Сыма Ку тебе второй зять, его сын и дочери у меня растут, вернется он – как в глаза ему смотреть! Матушкины слова заставили Паньди задуматься. Она отложила носок, вскинула на плечо карабин и выбежала на улицу. За ней увязался Сыма Лян и, вернувшись, доложил: – В уездную управу побежала. – А потом добавил: – Кто-то важный прибыл. На паланкине с двумя носильщиками, восемнадцать человек охраны с винтовками и пистолетами. Уездный начальник Лу встречал со всей почтительностью, как ученик перед учителем. Говорят, знаменитый специалист по земельной реформе, намедни в районе Вэйбэй выдвинул лозунг: «Лучше убить зажиточного крестьянина, чем кролика». Большую деревянную кровать немой и его люди унесли. Матушка вздохнула с облегчением. – Тикать надо отсюда, бабуля, – заявил Сыма Лян. – Чувствую, большая беда будет. – Счастье так счастье, никак не беда, а от беды не уйдешь никуда, Лян Эр, – сказала матушка. – Не переживай, пусть даже небесный правитель спустится на грешную землю со своим воинством – что они могут сделать вдове и ее сиротам? Важный начальник все не появлялся, в ворота усадьбы Сыма, где стояли двое часовых с винтовками, входили и выходили уездные функционеры-ганьбу с «маузерами» в кобуре через плечо. Когда мы гнали домой коз с выпаса, нам встретился немой с его командой, а также несколько ганьбу из уезда и района. Они вели гробовщика Хуан Тяньфу, торговца пирожками-лубао Чжао Шестого, хозяина маслобойни Сюй Бао, владелицу лавки ароматических масел Одногрудую Цзинь, местного учителя Цинь Эра и многих других. Арестованные шагали, втянув голову в плечи и беспокойно озираясь. – Братцы, – переводил взгляд с одного конвоира на другого Чжао Шестой, – за что? Хотите, прощу всё, что вы должны за пирожки, а? Один ганьбу с золотыми зубами и говорком, выдававшим в нем уроженца Уляншаня, заехал ему по физиономии, прорычав: