— Катрина, — начал Рэндалл, — мне очень жаль, но я должен поехать в Джерси-Сити. Там у них проблемы с краской, она не соответствует образцам, и мне придется лично пригрозить дилеру физической расправой. — Жаль, — произнесла она, потом, покусывая губы, не удержалась и в припадке эгоцентризма, который презирала в других, добавила: — Прошу вас, Рэндалл, неужели вы не сможете закончить мой дом? На том конце провода наступила короткая пауза, а затем она услышала его долгий выдох. — Не понимаю, как это сделать, по крайней мере не в ближайшие несколько месяцев. Мне жаль, Катрина, я действительно хотел бы помочь. — О-о, — вздохнула она, ощущая огромный груз разочарования, несоразмерный простой потере дизайнера. — Мне тоже жаль, Рэндалл. — Она заставила себя выказать бодрость, которой не испытывала. — Я очень надеюсь на успех вашего проекта, Рэндалл. — Спасибо, — отозвался тот. — Сочувствую вам, Катрина. Когда оба они отключились, Катрина продолжала сидеть, кусая губы и чертыхаясь про себя. Черт, черт, черт! Где она теперь найдет нужного человека? Того, кому можно доверять и чей вкус совпадает с ее вкусом? За столь короткий срок найти кого-либо невозможно. Черт! Катрина встала и начала лихорадочно кружить по комнате, сердито глядя на задрапированную мебель и пустые стены и повторяя, словно литанию, свои проклятия. Она обошла и другие комнаты огромного дома. Большинство из них выглядели хуже, чем гостиная, лишенная мебели, с заляпанными грунтовкой стенами. Черт! И только она успела вместо «черт» произнести «дерьмо», как у нее зазвонил телефон. — Что такое? — отрывисто спросила она. — О боже, я, наверное, не вовремя? После секундного замешательства она узнала голос — это был Рэндалл. Но перезвонить так скоро? — Рэндалл! Я думала, вы уехали в Джерси-Сити. Он коротко хохотнул. — Собирался, — радостно, как показалось Катрине, сообщил Рэндалл. — Скажите, вы верите в кисмет? — Не уверена, что понимаю значение этого слова, — сказала она. — А значит оно следующее: я только что общался с клиентом, нанявшим меня для этого масштабного проекта. Очевидно, их бизнес заглох. И хотя он сказал, что я могу оставить себе мексиканскую плитку, платить мне они больше не в состоянии. — О-о, это чудесно! — обрадовалась Катрина. — Не уверен, что они с вами согласятся. Но, какого черта, я согласен! Мне очень нравится эта плитка. Катрина рассмеялась: — Вы знаете, что я имела в виду совсем другое. Вы можете сделать для меня эту работу? — Пришлите мне в эсэмэске свой адрес. Я буду у вас завтра утром. Глава 14 Часы у кровати в дешевом номере отеля показывали 3:18. Я лежал здесь, положив руки под голову, уже четыре с половиной часа. Я не спал. Не мог. Просто лежал, прокручивая все в голове. Каждые пять или шесть минут воспоминания возвращались ко мне. Иногда это со мной случается. Я определенно не отношусь к нервным, чувствительным, зажатым людям — никакой подобной фигни. В смысле, попробовали бы вы отключить продвинутую аварийную систему, если у вас от нервов дрожат руки. Это не про меня. И я не впадаю в панику типа: «О нет, а что, если что-то пойдет не так?» Это тоже на меня не похоже. Но по временам ко мне возвращается прошлое. Именно в тот момент, когда я что-то замышляю, когда мне очень нужно выспаться, у меня не получается. Вместо сна приходят воспоминания. Возможно, это хуже нервозности. Это был один из тех моментов. Я вновь мысленно перенесся в старую каменоломню. Просто не мог выкинуть ее из головы. И вспоминал я не ту славную историю, когда выбирался из каменоломни наверх, зажав в руке автомобильную заднюю фару. А потом стоял наверху, чувствуя себя едва ли не богом. Когда на меня накатывали воспоминания, они никогда не были хорошими. И вот меня настигла другая история. Та, которая все изменила. Первый раз, когда я встретился с Тьмой. Эта история возвращается ко мне с такой ясностью и силой, словно произошла нынче утром. * * * Бобби Рид был тупицей. Шестой класс ему удалось закончить лишь потому, что он списывал у других детей. Ему всегда сходило это с рук, так как он был самым здоровым парнем в классе. А его семья имела в городе большое влияние. У них водились деньги, а отец Бобби был судьей. Так что и его глупость сходила ему с рук. И много всего другого. Например, то, что он задирал других мальчишек. Мы вновь стояли около старой каменоломни — того места, куда родители запрещали всем ходить. Полагаю, именно поэтому мы туда и ходили. Это была та самая каменоломня, в которую я как-то залез и выбрался из нее с автомобильной фарой. Бобби донимал меня. Может, стоя на краю каменоломни, он видел старый «студебекер» без одной задней фары и это напоминало ему о моем подвиге, на который он не способен. Может, из-за этого он чувствовал себя мелким и ничтожным. Каким он и был на самом деле. Не знаю. Какова бы ни была причина, Бобби шпынял меня с первого дня. Он всегда находил, к чему придраться. В тот день это была моя мать. — Готов поспорить, она никогда не выходила за твоего отца, — заявил он, и другие мальчишки, которые тусовались с ним, потому что боялись его, захихикали. — Спорим, она даже не знает, кто был твой папа. — Прикинь, Бобби, это мог быть кто угодно, — сказал его брат Клейтон. Мальчишки загоготали. — Разве это не так? — спросил Бобби, тыкая меня кулаком в грудь. — Ты ведь не знаешь своего папку, а? Тык-тык-тык. Будь это до моего спуска в каменоломню, до того, как я понял, что, в отличие от них, я не баран, я проглотил бы это. Возможно, отпустил бы шуточку, постарался сменить тему. Но новый я в ответ ткнул Бобби. — А может, Бобби, ты тоже не знаешь своего папу, — сказал я, тыча его кулаком в то же место, что и он меня. — Потому что тебе явно не нравится тот старпер, с которым живет твоя мама. — (Тык.) — Честное слово, Бобби, ты очень похож на мистера Свонсона, почтальона. Бобби покраснел как рак: — Возьми свои слова назад! — С какой стати? Это правда! — возразил я. — У тебя такой же нос! Бобби покраснел еще сильнее. Мне нравилось, что я его достал. И я продолжил: — Что ты бесишься, Бобби, может, станешь почтальоном, когда вырастешь. Прямо как твой настоящий папа. Бобби ничего не ответил. Вероятно, ничего не смог придумать. Вместо этого он бросился на меня. Если бы я не пригнулся, он снес бы мне голову. По инерции Бобби пролетел вперед, а я подставил ему подножку и двинул плечом. Я всего лишь хотел ударить его. Может быть, сбить с ног. Наверное, я думал, что, если он упадет, я смогу удрать. Этого не произошло. Удар сработал отлично. И Бобби споткнулся о мою ногу. Но он упал не на землю. Мы были на самом краю старой каменоломни, поэтому Бобби свалился с края вниз. Когда он падал, я стоял прямо там, на самом краю. Я видел выражение его лица в тот момент, когда он понял, что с ним происходит. И я стоял, наблюдая, как он падает, не пытаясь даже ничего сделать. Не потому, что считал это бесполезным. Я скорее думал, что меня это не касается, что все происходит с кем-то другим и меня там на самом деле нет. Словно я из какой-то темной тучи смотрю что-то по телевизору. В тот раз на меня впервые надвинулась Тьма. И я смотрел на все из этой Тьмы. Бобби сорвался с края, и его тело, падая, закружилось в воздухе. Падало и падало, будто целую вечность, будто никогда не перестанет падать. Мне даже захотелось, чтобы он падал вечность, поскольку я увидел, что сейчас он рухнет на камни. И как раз перед тем, как это произошло, наши глаза как будто встретились, но на самом деле это было невозможно. Он был слишком далеко и двигался слишком быстро — что за фигня! Но тем не менее мне так показалось, и выражение его лица говорило: «В этом виноват ты». И потом он падает на камни. Говорят, люди запоминают увиденное лучше, чем услышанное. Может быть, это правда. Но я никогда не смогу забыть тот звук, с которым Бобби Рид рухнул на каменное дно старой каменоломни. Словно кто-то уронил шар для боулинга в огромную кастрюлю с пудингом. Что-то вроде тяжелого «плюх». Этот звук отражается от стен, волнами поднимается ко мне, навсегда оставшись у меня в голове. ПЛЮХ. И никак нельзя подумать, что парень в порядке. Только не после этого звука. Бобби мертв. Я не очень-то мучился от этого. Во-первых, в тот момент я впервые оказался внутри того темного облака, и мне казалось, это происходит не со мной. Во всяком случае, моей вины тут не было. Бобби в основном был сам виноват в том, что случилось. Он на самом деле был тупицей и задирой и считал себя таким крутым, так как в их семье водились деньги. Без него мир стал лучше, как и без всех тех придурков из элиты, с которыми я с тех пор сталкивался. Его смерть не очень-то волновала меня. Но звук от падения? Он застрял у меня в голове, и от него никак не отделаться. ПЛЮХ. * * * А сейчас 3:32, и я не могу уснуть. И в точности как в другие разы, когда ко мне возвращается это воспоминание, я сажусь в постели в незнакомой комнате. Я в отеле в центре города, и я играю новую роль. Потому что я взялся за новое дело. На этот раз поистине грандиозное. Возможно, лучшее и величайшее из тех, что у меня были, и я должен испытывать необычайный подъем. Адреналин у меня должен зашкаливать при мысли, что я, Райли Вулф, собираюсь сделать нечто такое, чего не посмел бы совершить никто другой на свете. И я намерен совершить это своим особым способом, до которого не додумался бы никто другой. В последние несколько недель подготовка к этому делу, обдумывание его наполняли меня возбуждением, которое должно наполнять меня и сейчас. Но ничего такого я не чувствую. Я могу лишь думать о том проклятом звуке. ПЛЮХ. Я вылезаю из кровати и иду в ванную комнату. Я вижу в зеркале свое лицо — с той разницей, что это, конечно, не мое лицо. Я вглядываюсь в него. Какое-то время я никак не могу вспомнить свое настоящее лицо. И мне совсем не легче оттого, что сейчас у меня лицо другого человека. К тому же на самом деле не существующего. Итак, я продолжаю пялиться в зеркало. Я пытаюсь где-то там разглядеть Себя. Но не вижу. Не могу вспомнить. Сейчас я кто-то другой, и на какое-то время меня не покидает чувство, что я всегда был кем-то другим, и я не знаю, кто же Я такой. Возможно, я на самом деле существовал в виде целой череды лиц других людей. Все дело в этом дурацком чертовом воспоминании.