Как бы то ни было, Майкл Хобсон не услышал бы меня. Я отвернулся от фотографий. Если бы смотрел дольше, то и вправду блеванул бы. Я не хотел смотреть на фото даже мельком. А вот Майкл Хобсон хотел. И смотрел. Почти готово. Отойдя назад, я оглядел картину. Почти идеально, но «почти» бывает недостаточно. Требовалась еще какая-нибудь драматическая нотка. Мой взгляд упал на портфель Майкла. Ага, вот оно. Я бросил его на пол и раскидал по ковру несколько бумаг из него. Теперь картина повествовала обо всем: драматическая борьба, закончившаяся трагической смертью. Тело распростерто на столе — очевидно, убийство. На ковре осталось очень маленькое пятнышко крови — вот настоящая трагедия, блин! Ибо это был персидский ковер, возможно, XVII века и поэтому стоил огромную кучу денег. К несчастью, кровавое пятно снизит стоимость. Жаль, но это неизбежно — и в любом случае оно того стоило. И последнее: я достал из стола сотовый телефон мертвого подонка. Потом взял небольшую электронную коробочку, купленную мной у одного парня в Атланте. Очень полезная штука — должна быть у каждого. Я подключил ее к телефону и немного подождал. Через несколько секунд высветился защитный код телефона. Я отключил устройство и стал набирать короткую текстовку. Потом прочел дважды, проверяя, как это звучит, и нажал на «ОТПРАВИТЬ». Положил телефон на место и в последний раз осмотрел свою работу. Я остался доволен. Более того, я не смог сдержать улыбку. Я уже говорил, что не люблю убивать и меня не заводит созерцание трупа. Нет, мою улыбку вызвала вся картина. А почему нет? Готов поспорить: Леонардо улыбался, глядя на законченную «Мону Лизу». На свой лад моя картина была ничуть не хуже. Я убил Майкла его собственным ножом для писем. Как и большинство его вещиц, это была редкая и ценная антикварная вещь. Турецкая, XVI века. Острое лезвие из филигранного серебра радовало глаз. Но особенно примечательной была рукоять, вырезанная из слоновой кости в виде большого пениса. А теперь, после моего последнего душевного удара в спину Майкла, рукоять ножа торчала вертикально вверх. Создавалось впечатление, что спина Майкла каким-то непостижимым образом испытывает эрекцию. Улыбка все не сходила с моего лица. На самом деле ничего смешного в этом не было. Но с учетом того, что я увидел на флешке, это очень напоминало высшую справедливость. Просто жалкий мерзавец получил то, что заслуживал. Я в последний раз огляделся по сторонам, проверяя, все ли на месте, нет ли деталей, противоречащих истории, которую я хотел поведать, не обронил ли я чего. Ничего такого не было, даже потертостей на полу от моих ног. Отлично. Картина была безупречной. Она рассказывала именно о том, о чем должна была рассказать. Повернувшись, я вышел так же тихо, как вошел, задержавшись в коридоре только для того, чтобы включить систему охраны. Глава 16 Катрина медленно очнулась от глубокого беспробудного сна. Она не помнила, чтобы когда-нибудь так крепко спала. По краям тяжелых штор просачивался свет, было утро. Катрина снова закрыла глаза, всего на миг. Мозг у нее был словно окутан ватой, а все тело пребывало в состоянии самого восхитительного оцепенения. Она подумала, что могла бы вечно лежать так с закрытыми глазами. Она ощущала негу во всем теле — и разумеется, это заставляло ее чувствовать себя виноватой. Она прелюбодействовала. Отголоски этого слова донеслись к ней из детства, и громкий, глубоко укоренившийся в сознании голос говорил Катрине, что прелюбодейство — это дурно. Она росла в семье со строгими моральными правилами. Потому она и не должна была чувствовать себя хорошо. Но ей было хорошо, очень хорошо. Она вновь почувствовала себя молодой — молодой и, как ни странно, невинной. Для Катрины это не имело смысла, но она ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала себя обновленной — эмоционально, духовно и, разумеется, физически. Не только из-за великолепного секса — так на самом деле и было, — но из-за чего-то большего, что наполнило бы ее восторгом даже при заурядном сексе. Вероятно, дело было в самом чувстве. Оно казалось каким-то правильным, как будто ей давно надлежало быть с лежащим рядом мужчиной, а не прозябать в холодном и пустом браке с ее мужем Майклом. С Майклом, у которого никогда не находилось для нее времени; с Майклом, часто уезжавшим в деловые поездки; с Майклом, который за последние полгода раза четыре занимался с ней любовью — всякий раз торопливо и рассеянно, словно из чувства долга выполняя какую-то рутинную работу. Нет, сейчас все было совершенно по-другому. Было здорово, приносило удовлетворение и — да, это был адюльтер. Ну и пусть! Потому что уже давно она не испытывала такого блаженства. Катрина медленно потянулась, упиваясь удивительными ощущениями. Спящий рядом с ней Рэндалл что-то пробормотал во сне, а потом она почувствовала, как он вздрогнул, глубоко вдохнул и повернулся на другой бок. Через несколько секунд его дыхание успокоилось, и он задышал ровно. Катрина не удержалась. Открыв глаза, она повернулась к нему, опершись на локоть и глядя на него с улыбкой. Их роман только начинался — эта восхитительная новизна и, конечно, чувство вины. Он и сейчас волновал ее, когда она видела его лежащим рядом с собой. Худощавое сильное тело, расслабленное во сне, всклокоченная от любовных утех борода и милое чуткое лицо, такое молодое и невинное во сне. Катрина села в кровати. Она помнила бо́льшую часть прошлого вечера. Похоже, они никак не могли оторваться друг от друга и в конце концов перестали сопротивляться сильному желанию и рано легли в постель — очень рано. Но она выпила больше обычного. Фактически гораздо больше: за обедом два коктейля и затем бо́льшую часть бутылки вина, которую они захватили с собой наверх — превосходное «Шато Марго», — поскольку Рэндалл лишь прихлебывал из своего бокала, повторяя, что жалко тратить вино на него, и наполнял ее бокал. Бутылки и бокалов рядом не было, и она опять улыбнулась. Это так похоже на него — встать с кровати и прибраться. Она нисколько не сомневалась, что, спустившись вниз, увидит вымытые и поставленные на место бокалы и выброшенную в мусорное ведро бутылку. Таков был Рэндалл: аккуратный, внимательный и совершенно восхитительный. Но он все же оставил на прикроватном столике полупустое блюдо с миндалем, обсыпанным какао. Он со странной настойчивостью предлагал ей попробовать миндаль. Она считала, что миндаль совершенно не подходит к красному вину. Но он возразил, что, раз уж вино купила она, будет только справедливо, если она позволит ему принести закуску, и, по его мнению, шоколад хорошо идет с красным вином. Он практически силой заставил ее взять миндаль с блюда. И как ни странно, оказался прав. Шоколад действительно хорошо шел с красным вином, даже с «Шато Марго». Катрина покачала головой, удивляясь тому, как быстро эти новые отношения стали важными. И они вдруг показались ей одной из самых значимых вещей в ее жизни, что было невозможно, глупо, опасно, ведь она ввязалась в адюльтер. Со своим дизайнером. Боже правый! Которого едва знает. Надо сказать, он был очень привлекательный мужчина, и вкус у него был изысканный. Ей казалось, будто они давно знакомы — они смеялись над одним и тем же, и смеялись часто. И он был так хорош в своем деле — ему каким-то образом удавалось найти потрясающие предметы обстановки и декора, причем по разумным ценам. Но ни новая великолепная мебель, ни предметы искусства не могли быть оправданием того, что она спит с этим мужчиной. Она была замужем и никогда прежде даже не думала изменять Майклу. Ей было хорошо известно, что многие из ее социального круга заводят романы на стороне — наверное, большинство из них. Но она так не делала, и никто другой из ее семьи. Для Эберхардтов подобное было немыслимо, это входило в викторианский кодекс поведения, прививаемый всем членам их семьи с детства. А вот ее затягивает зыбучий песок супружеской неверности, и, хуже того, ей это очень нравится. И хотя обстоятельства того, как все начиналось, были несколько туманными, она искренне верила, что Рэндалл Миллер не навязывал себя ей. В первый же вечер их знакомства Рэндалл показался Катрине привлекательным. Физически он был худощавым и очень ладным, а его бритая голова и аккуратная бородка придавали ему просто сногсшибательный вид. И более того, его чувство юмора идеально подходило к ее собственному. Он заставлял ее смеяться, а для женщины это важнее, чем выпирающие мускулы. Видит Бог, Майкл не одаривал ее смехом или чем-то другим, а только открытой чековой книжкой. Поскольку Катрина сама унаследовала большие деньги, это было единственное, чего она не ждала от мужа. А ждала она внимания, любви, улыбок — да, черт возьми! Немного секса по временам! Катрина была молодой здоровой женщиной, с нормальными здоровыми аппетитами, а Майкл не утолял их. А Рэндалл утолял. Катрина толком не помнила, как все началось. Разумеется, Майкл был в деловой поездке. Катрина и Рэндалл сидели на старом диване в большой гостиной, рассматривая фотографии дизайнерской мебели для этой комнаты. Она склонялась к «Перри», которого Рэндалл считал чересчур однообразным. Он настаивал на диване из трех частей «Ветрина». Они сидели, оживленно споря, склонившись над снимками, а потом вдруг… Рэндалл первым отодвинулся от нее. — Катрина, — произнес он дрожащим голосом, — мы не можем… Это нехорошо. Это, это… Ты замужем. — Замужем только на словах, — с горечью сказала она, а потом ей пришлось подавить смешок — в голове не укладывалось, что у нее вырвались такие слова. Из какого старого пошлого фильма они всплыли? — Прости. Я знаю, это нехорошо, Рэндалл. Просто я… — Она пожала плечами. — Я замужем за Майклом уже пять лет, и… понимаешь, его почти нет дома. Даже когда он здесь… секс у нас бывает, может быть, один раз в год. — Она почувствовала, что краснеет, но продолжила: — Мне нужно больше, Рэндалл. — Катрина, я не стану твоей секс-игрушкой. — Рэндалл, я не это имела в виду. Правда. — Она взяла его за руку. — Ты мне очень нравишься, ты ведь знаешь. Нам здорово вместе, нам нравятся одни и те же вещи, одно и то же вызывает у нас смех. А если есть еще и секс — разве это так плохо? Вздохнув, Рэндалл отвернулся от нее, вид у него был смущенный. — Просто… со стороны это выглядит… — Он покачал головой. — Дизайнер-авантюрист охотится за богатой наследницей, понимаешь? — Он посмотрел на нее, и глаза у него были немного сердитые. — Не хочу быть ничьим домашним питомцем, Катрина. — Мне не нужен домашний питомец, Рэндалл. Мне нужен друг. — Друг с привилегиями? — спросил он. Она заметила улыбку в уголках его рта, почувствовав, что у нее тоже подергиваются губы. — Почему бы и нет? — ответила она. — Это… в каком-то смысле это все-таки неправильно. Ты замужем. — Он опустил глаза, потом снова посмотрел на нее. — И знаешь, есть еще тема с деньгами, очень большими деньгами… Игнорировать это невозможно. — А если я пообещаю совсем не давать тебе денег? — спросила она. У него опять дрогнули губы. — Ух ты! Сделаешь это для меня? Он посмотрел на нее долгим проницательным взглядом, после чего они расхохотались и почему-то продолжили целоваться, а потом… И вот месяц спустя она лежит с ним в постели обнаженная, испытывая безмерное счастье от случившегося. Рэндалл был всем, о чем она не смела даже мечтать, — потрясающий любовник, конечно, но такой милый и внимательный во многих мелочах, как, например, было с мытьем бокалов. Разумеется, он оставался весьма щепетильным в вопросах денег. Он не позволял ей ничего тратить на себя, даже на пустяки. И к своему удивлению, она обнаружила, что хочет покупать ему вещи. Ничего показного или нелепого. Просто спонтанные покупки вроде кольца или симпатичной итальянской спортивной куртки. Чтобы выразить свои чувства. Однако Рэндалл от всего отказывался. Он говорил, что тратить деньги на него унизительно и глупо. Она отвечала ему, что в этом-то и дело, но он проявлял большое упрямство. Он и в самом деле не понимал, что доставшиеся ей деньги как раз и нужно тратить на глупые спонтанные покупки, и она хотела тратить их на него. И действительно, она была в состоянии купить ему «феррари» любого цвета, что не пробило бы заметную брешь в ее банковском счете. И все же, если это единственный недостаток Рэндалла, она вполне может с ним примириться. В остальном он был настолько близок к совершенству, насколько может быть мужчина. Он даже не храпел. Если только чуть-чуть. Катрина потянулась еще раз, наслаждаясь приятными ощущениями, и ее движение разбудило Рэндалла. — Который час? — хрипловатым сонным голосом спросил он. — Не знаю, — ответила она, перевернувшись на живот и положив голову ему на грудь. — Ты выбросил мои старые часы… — Они были ужасные, — пробормотал Рэндалл. — И ты заставил меня отключить телефон, чтобы нас не беспокоили. — Я ненавижу телефоны, — проворчал он. — И тебе надо подобрать приличные часы для этой комнаты. — Не люблю цифровые. — Она провела ладонью по его груди. — Мне нравятся те часы «Уотерфорд». — Хлам из девятнадцатого века, — заметил он. — Не будут сочетаться с интерьером спальни. Катрина хохотнула низким гортанным смехом, каким давно не смеялась. — Вот речь истинного дизайнера. — Я и есть дизайнер, — пробубнил Рэндалл, не вставая и не задевая ее, протянул руку к прикроватному столику и нащупал ее телефон. — Вот. Часы. Телефон. GPS, прогноз погоды, плеер, Интернет… — И много всего другого. Так почему ты их ненавидишь? — У меня есть бзики, — ответил он. — Настоящий художник не обходится без бзиков. На сей раз Катрина захихикала: — В твоих устах «бзик» звучит как половой акт. — С вожделением глядя на него, она проговорила самым своим низким голосом: — Иди ко мне, детка, я хочу бзикнуть тебя. — Для тебя все звучит как половой акт. Так сколько сейчас времени? Катрина включила свой телефон, и через секунду загорелась заставка — картина Ганса Гофмана как напоминание о том, что она ей не досталась. Поперек картинки возникли большие белые цифры. — Сейчас семнадцать минут восьмого. — Утра или вечера? — спросил Рэндалл и нежно погладил ее по спине. — Пожалуй, мне скоро надо уходить. — Ну, я не вижу… О-о черт! — Катрина в ужасе уставилась на телефон, прокручивая пропущенные звонки и эсэмэски, потом простонала: — О господи, блин! — И резко поднялась в кровати. — В чем дело? — с тревогой спросил Рэндалл. — О боже! О боже! — беспомощно повторила она и передала телефон Рэндаллу. В первом сообщении на экране говорилось: «Майкл. Пропущенный вызов, 3:49». Но второе… — Охренеть! — выдохнул Рэндалл, возвращая ей телефон. Катрина взяла телефон и в надежде, что неверно поняла написанное, вновь взглянула на экран. И там увидела ту же эсэмэску, что и раньше: