Вошел Рэндалл. Он шел немного неуверенно, словно двигался по шаткому полу. Остановившись перед Катриной и Брилстейном, он смущенно взглянул на нее, потом на него, затем снова на нее. У него было бледное, покрытое потом лицо, под глазами темные круги. Продолжая смотреть на Катрину, он сглотнул и сказал: — Я… я только… — Он перевел взгляд на Брилстейна. — Простите, я просто… Можно мне сесть? Брилстейн указал на стул, и Рэндалл с облегчением опустился на него. — Благодарю, — хриплым голосом произнес он, откашлялся и повторил: — Благодарю… — Он провел ладонью по макушке, и ладонь намокла от пота; секунду он смотрел на свою руку, словно не понимая, что перед ним, потом опустил ее и с трудом сглотнул. — Я просто… я не знаю, куда… то есть как… гм… — Он бросил взгляд на свои колени, сжав руки в кулаки, затем в упор посмотрел на Катрину. — Я только что вернулся из офиса окружного прокурора, — сказал он, и его тревога как будто усилилась. — Меня спрашивали о сигнализации. Я имею в виду сигнализацию в твоем доме. * * * Он подождал. Брилстейн кивнул, и Рэндалл продолжил: — Куча вопросов… Похоже, они думают, то, что я сказал о сигнализации, имеет значение, и… и… Она сказала, что я окончательное доказательство, свидетель, который… — Он с трудом сглотнул и вновь посмотрел на свои руки. — Она… гм… то есть прокурор. Она сказала, что если я не дам показаний… а если дам, то мои слова докажут… присяжным, а не… что любая коллегия присяжных поверит, что ты… — Он покачал головой, лицо его выражало смятение и боль. — Но если я не дам показаний обвинению, то меня ждут пятнадцать лет тюрьмы. Угу… соучастник или типа того? — Она преувеличивает, — поправил Брилстейн. — Скорее, от пяти до семи, вместе с выходными. Рэндалла это не убедило, он продолжал, словно ничего не слышал: — И она сказала, если я откажусь говорить, это сочтут препятствованием правосудию, что почти так же плохо, и… и я подумал, что не смогу этого сделать. Пятнадцать лет? Это… но я никогда не смог бы… в смысле, но как я буду жить, если мои слова могут, понимаешь… могут навредить тебе? Рэндалл с мольбой взглянул на нее, и Катрина почувствовала, как ее душа тянется к нему. Но, ощутив на своем плече руку Брилстейна, она ничего не сказала. — Продолжайте, — попросил адвокат. Взгляд Рэндалла метнулся к нему, потом снова к Катрине. — Катрина, я… я ни за что не стал бы причинять тебе вред. Но попасть в тюрьму на… — Рэндалл вновь судорожно сглотнул. — Я… я пытался придумать, что можно сделать, чтобы… но все приводило к одному… — Он посмотрел на нее, но тотчас опустил глаза. — Я не смог придумать никакого выхода… Либо ты идешь в тюрьму, либо я, либо мы оба… И это было… — Он глубоко вдохнул. — И тогда я подумал… гм… Рэндалл резко вскочил на ноги, взглянул на Катрину и нетвердой походкой подошел к окну. Он постоял там несколько мгновений, глядя в окно и судорожно сжимая и разжимая кулаки. — Ладно, я знаю… То есть я знаю, мы никогда не говорили о своих чувствах или о чем-то таком… К тому же это длилось не так долго, так что… Обернувшись, он посмотрел на нее, впервые встретившись с ней взглядом. — Катрина, — произнес он жалобным голосом. Двигаясь рывками, он подошел и остановился перед ней, чуть покачиваясь. — Я никогда не мог бы — правда! Я не могу свидетельствовать против тебя, но и в тюрьму я тоже не хочу попасть, а окружной прокурор… — Рэндалл энергично затряс головой. — Не знаю, может быть, это глупо, мне очень жаль, но… мне пришла в голову одна мысль. Это было в каком-то старом фильме — не мог вспомнить название, — но я погуглил. И это правда! Это значит, они не могут заставить меня дать показания, и я уже раньше думал об этом, но не так скоро… а теперь как будто… — Он снова сглотнул, пошатнулся, а потом неожиданно опустился на одно колено. — Катрина, ты выйдешь за меня замуж? Катрина смотрела на него не мигая. Она чувствовала, что у нее беззвучно открывается и закрывается рот, как у рыбы, выброшенной на берег. Так или иначе, ей не разрешалось говорить, пока… Она глянула на Брилстейна. К ее удивлению, он сиял, широко улыбаясь. И с довольным видом кивнул ей. Катрина взглянула на Рэндалла, испустив судорожный вздох: — Да. Да, выйду. Глава 20 Моник чувствовала, что заплыла жиром и обленилась. Пусть не в буквальном, физическом смысле — она прибавила не больше одного-двух фунтов, — но в умственном. Потому что ей приходилось сидеть в ожидании Райли, а праздность она не выносила. Она так и не научилась бездельничать. Она терпеть не могла телевизор и не умела отдыхать, расслабляться, кайфовать — и желания учиться этому у нее не было. Всю жизнь она была настоящим трудоголиком. Если она не была ничем занята, то через несколько дней начинала сходить с ума. А с момента последнего визита Райли прошло гораздо больше времени. Ей уже звонили раз пять, умоляя взяться за работу, но как она могла браться за новый проект, когда в любую минуту мог появиться Райли с делом всей жизни? Что бы это ни было… И еще одна вещь сильно бесила ее. Что же это было? Обычно она не придавала значения таким вещам. Никогда раньше она не выведывала у него подробностей — это не казалось таким уж важным. Но на сей раз…То, как Райли держался — не только таинственно, но и нерешительно, словно у него были сомнения. У Райли Вулфа никогда не было сомнений. Почему же теперь он сомневается? Какое Райли приготовил для нее задание, за которое готов заплатить кучу денег? Сотни миллионов долларов… Моник знала, как Райли работает. Обычно он платил ей из страховки, что было намного меньше полной суммы. Расчет происходил быстро и безболезненно для обеих сторон. Так что, если он рассчитывал заплатить ей несколько сот миллионов, то предмет его вожделений должен был стоить в три-четыре раза больше. А это означало… миллиард долларов? Два миллиарда? Во всем мире можно насчитать горстку объектов, которые оцениваются в такую сумму. И Моник не могла придумать ни одного, хотя бы отдаленно похожего. Очевидно, Райли может. Райли уже придумал. Если бы Моник занялась каким-нибудь делом, подобные мысли не занимали бы ее. Но, сидя на месте в ожидании Райли, она никак не могла отделаться от них, прокручивала в уме все возможности, отвергала каждую по десять раз — и продолжала размышлять. Она пыталась отвлечься, составив длинный список фильмов для просмотра. Ни один из них не удержал ее внимание больше десяти минут. Она до блеска отмыла студию, аккуратно разложила краски и кисти, в десятках сочетаний примерила свою новую одежду, но ничего не помогало. После недели вынужденного безделья Моник не выдержала. Войдя в свою сверкающую чистотой, тщательно прибранную студию, она начала писать картину, которую задумала еще в аспирантуре. Не копию, а оригинальную работу, основанную на абстрактно-экспрессионистской интерпретации западноафриканской символики. Еще давно она отказалась от такой идеи. Картина получилась бы несовременной, и ее вряд ли удалось бы продать. Но сейчас, когда у нее возродился интерес к этой теме, она достала свои старые записи и принялась за наброски. Три дня Моник делала черновые эскизы к полотну и три дня отвергала их. Но на четвертый день что-то щелкнуло. Она экспериментировала с тремя символами адинкра. Один из них напоминал два скрещенных изогнутых клинка, но в то же время был немного похож на церемониальную маску. Это навело ее на мысль, и она принялась разворачивать адинкру, пока та не приняла вид мощной абстрактной формы. Просматривая свои эскизы, Моник ощутила приятное возбуждение. Могло что-то получиться. Она представила себе большое полотно, написанное черным цветом для придания большей выразительности, и вокруг можно поместить некоторые другие символы, развернуть их, чтобы они сочетались с ее новым паттерном, сделать их окантовкой для основной формы. Впервые за несколько лет с удовольствием работая для себя, Моник принялась за полотно. * * * В последний раз я видел Моник несколько недель назад. Я был занят, но это меня не оправдывало. Я знал ее довольно хорошо и понимал, как она воспримет то, что я оставил ее в неопределенности. Она будет пребывать в состоянии активного недовольства, а значит, мне надо быть начеку, если она вздумает огреть меня. Моник бьет так, что искры из глаз сыплются. Итак, я подошел к ней осторожно и бесшумно. Окно у нее опять было открыто, что мне очень понравилось. Проскользнув внутрь, я сразу же увидел ее у мольберта, что меня немного разозлило. Я понимаю, что надо было связаться с ней, чтобы она не взбесилась. Но все же я не мог поверить, что она возьмет другую работу, которая может помешать моей. И вот пожалуйста, она работает над новым проектом. И поскольку я разозлился, то решил подкрасться к ней, хотя поначалу не собирался. Я подумал: если я напугаю ее и она испортит полотно, то и поделом ей. Может, это очередная чертова Кассат или что-то типа того. Но, подобравшись ближе и увидев, чем она занимается, я понял, что это не похоже на ее прежние работы. Прямо в центре полотна начал вырисовываться крупный мощный образ. Очевидно, это было абстрактное изображение, но что-то в нем показалось мне знакомым. Я подошел ближе, оказавшись прямо у нее за спиной, и посмотрел более пристально. В центре полотна пересекались две большие темные полосы. Я узнал в них что-то западноафриканское… — Адинкра! — наконец узнав изображение, вслух произнес я. Моник подпрыгнула вверх фута на три. До чего ж это было здорово! — ТВОЮ МАТЬ, Райли! — завопила она, когда ее ноги вновь коснулись пола. — Христом Богом клянусь, я убью тебя! Я знаю, нехорошо с моей стороны находить удовольствие в том, чтобы напугать кого-то до смерти, но Моник в гневе выглядела такой чертовски горячей, что я не удержался от улыбки. Вовремя вспомнив о ее кулаках, я отступил назад. Я точно услышал, как в том месте, где только что была моя голова, просвистел звук от удара. — Эй-эй, полегче! — выставив вперед обе ладони, воскликнул я. — Я снесу твою долбаную голову — так меня напугать! — Я не собирался, — отозвался я. — Но потом увидел, что ты работаешь на кого-то другого, и подумал… — На СЕБЯ, придурок! — вспылила она, размахнувшись еще раз, но опять промазав. — Я пишу для себя, потому что ты оставил меня здесь помирать от скуки, гадая, что, на хрен, случится дальше, или даже ЕСЛИ, и кто знает, когда… — Господи, притормози, я теряю нить. Картина оригинальная? — Будет, — сердито сказала она. — Если я когда-нибудь ее закончу. — Так, значит, вот чем ты хочешь заниматься. — Я пожал плечами. — Пожалуй, попрошу Тони Гао помочь мне в моем деле. — Сделаешь это — и я в самом деле убью тебя. Блин, я уже несколько чертовых недель валяю дурака! Жду, пока ты… Черт побери, Райли, я отказалась от полудюжины предложений, и ни одного долбаного слова от тебя! Она здорово злилась, но не пыталась врезать мне. Я подумал, что угроза миновала, и пододвинулся ближе. — Мне очень жаль, Моник, — искренне произнес я. — Все немного усложнилось. — Я пожал плечами. — Но это не важно, все хорошо. Мы готовы начать. — Здорово! Замечательно! Мы, блин, готовы, на хрен, начать! — прошипела Моник. — Что начать, на хрен? Сама мысль об этом захлестнула меня волной возбуждения, я закрыл глаза и на миг отдался ощущению. — Райли, черт возьми, перестань! Ты пугаешь меня. Я никогда не видела тебя таким. В чем дело, блин? Открыв глаза, я взял ее за руку. Ее рука до плеча покрылась «гусиной кожей». На этой девушке даже «гусиная кожа» выглядела привлекательно. — Моник… — начал я. Собственный голос показался мне странным, словно я проглотил что-то не то. Мне было наплевать — это должно было случиться. Все, что я наметил, все, что сделал, чтобы план сработал, — все было на месте. Я видел, как все складывается, и это наполняло меня какой-то безумной радостью, никогда прежде не испытанной. И когда я получу от Моник последний объект… Я вздрогнул. Она тоже вздрогнула. — Моник, — повторил я, — скоро мы станем творцами истории. Мы совершим нечто невозможное, нечто настолько невероятное, что в мире не найдется ни единого копа или вора, который мог бы вообразить себе человека, способного на такое, — даже меня! Если только… — Я вздохнул, представив себе то, что мы собираемся совершить. — Если только — что, Райли? — спросила Моник вкрадчивым хрипловатым голосом. — Если только… мы не сделаем этого. Я заглянул в ее глаза, и она встретилась со мной взглядом, и в следующий момент она неровно задышала, и колени у нее подогнулись. Я подался к ней, но она выпрямилась и отдернула свои руки. — Чего не сделаем, скажи, ради бога? — нахмурившись, потребовала она. Момент настал. Я полез в карман и достал небольшую пачку фотографий. Потом разложил их на ее рабочем столе: