— Это вполне возможно. Кто бы ни был сообщник, он мог опасаться того, что арестованный, ЛеДюк пойдет на сделку с правосудием. — И застелил его. И кто же он? Этот кто-то должен быть сейчас в Академии. Один из преподавателей? Если предположить на секунду, что это не вы… — На секунду? — Есть кое-кто, подходящий. Мишель Бребёф. Гамаш молча смотрел на дорогу. Потом коротко кивнул. Желина наблюдал за Гамашем, до него постепенно доходило. — Вы вернули Бребёфа. Вы соединили этих двоих в Академии. И раз уж ЛеДюк звался Дюком, Бребёфа назовем Королём. Вы всё это отлично знали… — Только подозревал. — И все равно так поступили. О чём вы только думали?! Это же безумие! — Может быть. — Какие доказательства вам еще нужны?! — Желина почти орал, потом немного остудил пыл. — В Академии Сюртэ совершено убийство. Потому что вы объединили двух преступников и доверили им управлять … — Не правда. — Очень близко к правде. И вам просто повезло, что никого из студентов не убили и не покалечили. Автомобиль повернул на парковку, Гамаш выключил зажигание, Желина остался сидеть. — Почему вы покинули Академию, коммандер Гамаш? — Вчера? Я не покидал ее. Обычно я уезжаю домой, но вчера остался из-за поздних встреч. — Нет, сегодня. Один из ваших профессоров убит, другой под подозрением. Вместо того, чтобы остаться и гарантировать всем безопасность, вы, образно говоря, покинули корабль. — Думаете, я бросил всё на произвол? — Меня удивляет, что в такой ответственный момент человек, которому доверены сотни юных жизней, оставляет их запертыми наедине с убийцей, и отправляется домой, где наслаждается сэндвичами на собственной кухне. Что происходит? Глава 18 Тело Сержа ЛеДюка, как позорное пятно, убирали из Академии. Прибыл он туда с гордо поднятой головой, уходил ногами вперёд. По приказу коммандера Гамаша, кадеты и преподаватели выстроились по стойке смирно в длинную прямую линию вдоль стен мраморных коридоров, когда тело везли мимо них. Стояли в почтительном молчании. Никто не проронил ни слезинки. — «Не отступив от личных правил, он плакать их заранее заставил», — процитировала Изабель Лакост, стоя рядом с Гамашем. — Снова Джонатан Свифт, — сказал Гамаш. — Элегия на смерть Дюка, — тихо сказала Изабель, пока они провожали глазами процессию. — Вы уже цитировали её сегодня утром. Я ознакомилась: «Эй, прихлебай, спеши сюда скорей, Ты накипь от дыханья королей; Их смыло всех державною волною. Спеши сюда и встретишься с судьбою». Когда тело проплыло мимо них, они отсалютовали. — «Всем гордым станет назиданием, — продолжил Гамаш тихо. — Каким был дутым Дюк созданием». — Надо поговорить, — сказала Лакост. — Oui. Темное пятно, поглощённое солнцем — тело профессора ЛеДюка покинуло здание Академии. — Но у меня есть ещё одно неотложное дело, — сообщил Гамаш. Он прошёл мимо открытой двери комнаты на другом конце длинного коридора, откуда вынесли тело ЛеДюка, и куда теперь влетел свежий ветер. Студенты отдавали коммандеру честь. Это было скорее проявление субординация, чем выражение уважения действием. В конце концов, они только что отдавали честь мертвецу. Но он заметил, что некоторые смотрели на него с вновь обретённым почтением. И Гамаш знал причину. Академия полнилась слухами. Они думали, что за убийством стоит новый коммандер. Король умер, да здравствует король. Выйдя из здания, Гамаш остановился возле машины, в которую грузили тело, чтобы отвезти в морг. — Хочешь лично убедиться, что он покидает Академию, Арман? Гамаш обернулся и увидел Мишеля Бребёфа. — Знаю, это стало шоком, — но ведь должно было принести и немного облегчения, — заметил Бребёф. — Если ты имеешь к этому отношение, Мишель, я узнаю. Ты же понимаешь. Бребёф улыбнулся: — И что ты сделаешь? Снова меня отпустишь? Тот, кто это совершил, оказал услугу, прибрав дерьмо. Кроме того, если я в этом замешан, то ты мой сообщник. Меня бы тут не было, если бы не ты. В данном случае ты, именно ты открыл ворота. Ты же знаешь, кто я таков, и всё равно впустил меня. — Это чистосердечное признание? Бребёф рассмеялся, ритуальные агенты посмотрели на него — не часто трупы сопровождает веселье. — Я всего лишь напоминаю. Он всё равно уже стремительно двигался в сторону выхода, не так ли? — Бребёф в задумчивости посмотрел на мешок с тело. — У него не было реальной власти, хотя он этого и не понимал. Ходил всюду с важным видом, словно всё ещё был тут главным. Знавал я таких офицеров. Мелочные, назойливые, злобные. И не особо умные. Он уже был пустым местом. Хотя лично продолжал присутствовать. Еще пулю на него потратили. Гамаш развернулся и зашагал к широко распахнутым дверям Академии. — Будь осторожен, Арман. Слова заставили Гамаша остановиться. Что-то в голосе Бребёфа настораживало. Ни злость, ни ненависть. В словах была особая мягкость — гораздо весомее ярости. Мишель Бребёф стоял, а за спиной его простирались бескрайние пустоши. — Несколько лет назад ты оказал мне добрую услугу… — Разве? — Ты позволил мне уйти в отставку. Не отправил за решетку, хотя лишь твоих обвинений хватило бы, чтобы меня посадить. — Будто ты всё это время находился не в тюрьме, — сказал ему Арман, и Бребёф моргнул. — Если я и оказал тебе услугу, Мишель, то это произошло не несколько лет, а несколько месяцев назад. И не надо стоять тут и уверять меня, что я совершил ужасную ошибку. А если и совершил, то самое время признаться. — Я не убивал Сержа ЛеДюка. Им пришлось разойтись, чтобы дать путь отъезжающей с телом машине. Потом Гамаш вошёл в двери Академии, следом за ним, отстав на несколько шагов, шел его бывший лучший друг. * * * Кадеты переместились из бистро — там было слишком людно, чтобы разговаривать о деле — в B&B. На часах было чуть больше четырех пополудни; долгий день, казалось, не закончится никогда. Солнце висело низко над горизонтом, в камине пылал огонь. Его зажгла Амелия, пока Хуэйфэнь заваривала чай, а Натэниел разживался бисквитами и пирогом на кухне у Габри — такого наверняка не найдёшь в доме сумасшедшей старухи, которая приютила кадета. А от того, что Натэниел мог отыскать в её доме, по коже бежали мурашки. Кадеты с чаем и пирогом расселись вокруг огня, и стали обсуждать жестокое убийство человека, всем им знакомого. Знакомого больше, чем их хотелось бы признать. Произошедшее утром казалось таким нереальным, особенно в этом уютном месте, что Натэниелу пришлось напомнить себе: всё, что случилось сегодня в Академии — не сон. За сон скорее можно было принять окружавшее его сейчас: удобную выцветшую мебель, приветливый огонек в камине, шоколадный пирог и бисквиты. Реальная жизнь осталась там.