– Может, помочь кому нужно? – неуверенно предложил Шохин. – Вон, слышишь, кричит кто-то, ранили, видать. Улетели же фрицы, вряд ли еще раз бомбить станут. – Эти-то улетели, зато другие на подходе, пешеходные. Сейчас начнут лагерь зачищать, и повезет, если мы с ними в лесу не столкнемся. Хотя не должны – раз партизаны никого не встретили, значит, только с трех сторон идут. Нам бы только успеть из окружения вырваться, прежде чем они колечко замкнут, остальное сейчас неважно. Леха, присмотри за капитаном, я сейчас. Ну, чего тормозим, кого ждем?! Да вперед же, блин! Догоню! Перепрыгнув через поваленное дерево, Алексеев склонился над лежащим ничком партизаном. Проверять, жив ли он, смысла не было: крупный осколок попал в поясницу, распластав ватник и практически перерубив позвоночник, а после еще и деревом привалило. Вытянув за приклад лежащий в грязной луже ДП-27, ради которого он сюда и полез, морпех закинул на плечо пулеметный ремень (тяжелый, зараза эдакая!), подобрал оброненную бойцом матерчатую сумку с тремя запасными дисками и, виновато кивнув погибшему (прости, браток, но тебе уже ничем не поможешь), порысил следом за товарищами. Перед тем как нырнуть в спасительные заросли, оглянулся. Как раз вовремя, чтобы заметить появившиеся на противоположном склоне фигурки, перемещающиеся короткими перебежками. Вовремя они успели ноги сделать, ох как вовремя! Какие уж тут «пять-десять» минут… Присмотревшись повнимательнее, морпех заметил, что окружающие лагерь фрицы были не в обычном фельдграу, а в камуфляжных накидках. Снова какие-нибудь горные егеря? Вряд ли, скорее зондеркоманда СС, как раз и заточенная на борьбу с партизанами. Вдвойне плохо – серьезными познаниями в этой области Степан похвастаться не мог, но примерно помнил, что из себя представляли эти действующие на оккупированных территориях «эскадроны смерти». С одной стороны, опытные и подготовленные бойцы, с другой – совершеннейшие отморозки, откровенно плевавшие на какие бы то ни было нормы человеческой морали. Да еще и с узаконенным правом принимать любые решения, касающиеся судьбы евреев, военнопленных, партизан и их сообщников – да, собственно, абсолютно всех, попадавших под определение «местного населения». Хреново, даже очень!.. – Чего так долго? – возмущенно вскинулся контрразведчик, когда запыхавшийся старлей догнал товарищей. Однако разглядев болтающийся на его плече пулемет, кивнул: – А, ну тогда понятно, вещь нужная. Живых не нашел? – Нашел, – отрезал Степан. – На той стороне балки, в камуфляже и с оружием, эсэсовцами называются. Встретившись взглядом с Гускиным, дернул головой: – Леха, ты первый, следом тарщ капитан, я замыкаю. Уходим бегом, если не успеем – хана, в три ствола не отобьемся, и никакой пулемет не поможет. Я его, кстати, из ручья вытянул, так что сам понимаешь. – Взглянув на Шохина, морпех протянул ему ДП и переноску с дисками. – Тарщ капитан, дико извиняюсь, но тащить железяку вам придется. А вот автоматик свой отдайте, и вам проще, и мне, глядишь, пригодится. Да вперед же, мужики, ситуация аховая, чтобы грубее не сказать! Просто чудо, что нас еще не спалили! Не просочимся мимо фрицев – тут и останемся. – Лексикончик у тебя, старшой! – беззлобно возмутился контрразведчик, тем не менее безропотно принимая «дегтярев» с боеприпасами. Убедившись, что драгоценный планшет на своем месте, обреченно махнул рукой. – Ну, побежали, что ли?!.. Изменчивая удача оказалась на стороне троих беглецов. Когда со стороны разгромленного лагеря загрохотали первые выстрелы, товарищи успели отойти на несколько сотен метров. Били из нескольких пулеметов, судя по характерному звуку, немецких, и винтовок, что, впрочем, еще ничего не означало. Трофейного оружия и у партизан хватало: и патроны проще достать, и с запчастями для ремонта проблем меньше. Вот только сейчас Алексеев был практически уверен, что работают в основном стволы карателей – вряд ли в лагере уцелело больше десятка способных держать в руках оружие бойцов. Учитывая, что выстрелы стихли буквально минут через пять, так оно и оказалось – подавив единичные очаги сопротивления, фашисты занялись окончательной зачисткой. Хреново. Сейчас они, не особо стесняясь в средствах (точнее, вовсе не стесняясь), допросят пленных, выяснив, когда и куда ушел отряд, после чего сообщат своему командованию – не может же быть, чтобы у них не имелось радиостанции? Наверняка имеется, с радиосвязью у фрицев все айс. И готовящихся к атаке на станцию партизан ждет крайне неприятный сюрприз. Хотя с другой стороны, все зависит от того, как давно они, собственно говоря, ушли? Ладно, разберемся… Взглянув на постепенно наливающееся ночной синевой небо, видимое в разрывах ветвей, старший лейтенант негромко свистнул, привлекая внимание прущего в авангарде осназовца. Бежали они уже больше сорока минут – причем именно что бежали, стараясь максимально использовать последние светлые часы, позволяющие передвигаться по лесу без риска поломать ноги. Нет, риск, понятно, в любом случае оставался, и немалый, но в данной ситуации им можно было пренебречь. В том, что их никто не преследует, Степан уже не сомневался: во-первых, карателям есть чем заняться в лагере, во-вторых, вовсе не факт, что они вообще узнают про троих нежданно появившихся в расположении людей. Все, кто про них знал, ушли к станции, остальные, если даже мельком и видели, просто понятия не имеют, кто они такие. Так что прав оказался Шохин, запрещая им без дела шляться по расположению, ох, как прав! Словно чувствовал! Но сейчас лес стремительно погружался в скоротечные местные сумерки, еще буквально с полчаса – и все, больше не побегаешь. Да и передохнуть стоит, на нагруженного пулеметом контрразведчика больно смотреть, да и они с Гускиным выглядят немногим лучше, поскольку тоже порядочно вымотались. – Привал? – вопросительно прохрипел особист, не дожидаясь ответа, скидывая с плеча пулеметный ремень и тяжело сползая спиной по стволу ближайшей сосны. – Долго… нельзя… нужно дальше… оторвались? – Обязательно нужно, – согласился старлей, делая Алексею знак осмотреться вокруг. Понимающе кивнув, осназовец сбросил на землю тощий вещмешок, поудобнее перехватил оружие и скрылся в зарослях. – Думаю, да, оторвались. Скоро совсем стемнеет, вряд ли каратели сунутся в лес ночью. Дай-ка карту, хоть приблизительно прикину, где мы сейчас. Разложив на коленях карту, Степан несколько минут сосредоточенно изучал условные обозначения, на всякий случай запоминая местность по квадратам, как учили когда-то. С точной привязкой, понятно, все было печально – да и откуда ей взяться-то, привязке этой? Эпоха вражеского шпионского «жыпыэса» и родного патриотического ГЛОНАССа пока не наступила, а изрезанные балками местные леса до боли похожи друг на друга. Где именно располагался партизанский лагерь, морпех не знал, но не сомневался, что теперь они еще больше удалились от Новороссийска к северу – северо-западу. – Серега, можешь показать, где лагерь находился? Не получается сориентироваться. – Могу, – согласился отдышавшийся контрразведчик, практически без заминки ткнув пальцем в нужный квадрат. – Примерно вот тут, точнее не скажу. Урочище «Долгое», видишь? Вот в одной из местных балок он и был. Далеко мы ушли? – Сложно сказать, – пожал плечами старлей, – бежали-то мы быстро, но это лес, а не равнина. Километров семь-восемь, пожалуй, сделали. Вопрос, собственно, в другом: как дальше поступим? Мы со вчерашнего дня все дальше и дальше уходим от Новороссийска, а это не есть хорошо. Можем свернуть еще западнее и потихоньку топать в обратном направлении, полагаясь исключительно на себя. Поскольку местности мы не знаем, вариант так себе. Или рвануть следом за отрядом к станции и дальше действовать вместе с партизанами, надеясь, что их не перебьют во время атаки и они сумеют провести нас по фрицевским тылам. – Ну, а сам как полагаешь? Степан вздохнул: – Честно? Не знаю. При первом варианте шансов у нас, прямо скажем, кот наплакал – пройти добрых полсотни кэмэ по вражеской территории и ухитриться незаметно проскользнуть сквозь их линию обороны – это, знаешь ли, пипец какую удачу нужно иметь. А при втором? Тут шансов, конечно, побольше, вот только есть одно «но»… Откровенно говоря, Алексеев слегка кривил душой – идея, как выходить из возникшей ситуации, у него имелась. Успел кое-что прикинуть, пока подстреленным зайцем скакал по лесу. Единственная проблема крылась в том, что оная идея была не только откровенно авантюрной, но и абсолютно самоубийственной, с минимальными шансами на благополучный исход. Хотя если бы все грамотно срослось, в конечном итоге могло б получиться ох как здорово! – Какое еще «но»? – искренне заинтересовался Шохин. – Да простое, – хмыкнул морпех. – Лагерь разгромлен, возвращаться им больше некуда. Кстати, хотел спросить – а тот отряд, с которым они собираются объединиться для штурма станции, случайно не «Вороном» называется? – «Вороном», – кивнул Сергей, смерив товарища внимательным взглядом. – А что? Вспомнил чего? Ты об этом ничего не писал. – Да в том-то и дело, что вспомнил. Разгромят его в марте, окружат и практически в полном составе уничтожат: кто-то из местных выдаст карателям место стоянки. А следом и остальное станичное подполье перебьют – кого повесят с целью устрашения, кого просто расстреляют. Примерно как сегодня было – ты ж, надеюсь, не сомневаешься, что эсэсовцы не случайно на лагерь наткнулись? И летуны бомбами тоже не наобум кидались? – Не сомневаюсь, – зло скрипнул зубами капитан, раздраженно ударив по колену кулаком. – Предательство, понятно! – Вот то-то и оно. Теперь смотри что выходит: допустим, все пойдет по плану и станцию партизаны разнесут, глядишь, еще и пленных прихватят. А дальше-то что? Возвращаться им некуда, лагерь уничтожен, в лесу полно немцев… ну, понял, о чем я? – Понял, – шумно выдохнул Шохин. – Твою ж мать, должен был сам догадаться! Они ведь не знают, что база разгромлена, и двинут назад. И попадут в засаду или в самом лагере, или, что скорее, где-то на маршруте возвращения. И предупредить их невозможно, поскольку связи не имеется. Так? – Угу. Кстати, не удивлюсь, если и стоянку «Ворона» сегодня тоже немножко с землей перемешали. Это в моем мире их в марте перебили, а здесь все может и раньше произойти – помнишь, я говорил, что история станет меняться? Так что я бы на месте их командира без разведки обратно не возвращался… Контрразведчик смерил Степана очередным задумчивым взглядом: – Знаешь, я ведь тебя уже более-менее изучил. Выкладывай уж, чего придумал. Ведь придумал же, верно? – Придумал, – не стал спорить Алексеев. – Вот только боюсь, тебе мое предложение категорически не понравится. – Говори! – закаменел лицом особист. – Я тебе не красна девица, чтобы в «нравится – не нравится» играть! Ежели мысль дельная, соглашусь, ежели глупость какая – так прямо и скажу. Ну, выкладывай, чего надумал? – Выкладываю, – тяжело вздохнул старший лейтенант. – Слушай… * * * В том, что они не сбились с нужного направления, Алексеев практически не сомневался – спасибо имевшемуся у осназовца компасу. Да и не в компасе дело. Это несколько человек по лесу незаметно протопают, а полсотни (старлей помнил, что отряд разделился, и сейчас они идут за одной из двух групп) в любом случае оставят следы. Они и оставили, а опытный – не чета ему самому – следопыт Гускин их вовремя срисовал. Так что дальше просто двигались следом, к полуночи выйдя в нужный квадрат. Вместе с осназовцем сползав на разведку, Степан убедился, что никакой ошибки нет и они на месте, приблизительно в полукилометре от железнодорожной станции. Ближе пока подходить не стали, опасаясь наткнуться в темноте на оставленный партизанами секрет, ненароком всполошив немцев. Контрразведчика оставили разбираться с пулеметом, стрелять из которого после купания в грязной луже было откровенно стремно, а времени на обслуживание оружия до сего момента просто не имелось. Подобрав подходящую позицию, они больше часа наблюдали, изучая расположение станционной инфраструктуры и прикидывая, как станут в самом скором времени действовать противоборствующие стороны. Насчет немцев с прочими румынами особой ясности не имелось. Первые были представлены парой лениво курсирующих по тускло освещенному редкими фонарями перрону патрулей да тремя обложенными мешками с песком зенитными позициями – в районе входной и выпускной стрелок, и непосредственно позади здания вокзала. Возле перрона стоял эшелон (что характерно, без паровоза, значит, отправляться в ближайшее время не собирается), составленный из полудесятка пассажирских и примерно стольких же товарных вагонов. Видимо, тот самый, что и предполагалось атаковать. На запасных путях – еще один, чисто товарный, с несколькими грузовыми вагонами и платформами с чем-то угловато-тентованным, с ходу и не определишь, – то ли какая-то военная техника, то ли штабеля ящиков. Вдоль состава неспешно прогуливаются встречными курсами двое караульных, встречаясь примерно посередине. А вот румынских пехотинцев так и вовсе нигде не наблюдалось. Насколько понимал Степан, к охране станции они допущены не были, контролируя раскинувшуюся позади путей станицу, по ночному времени погруженную в полную темноту. Зато готовящихся к атаке партизан засечь удалось: отдельными группами в десяток-другой бойцов объединенный отряд незаметно просачивался на станцию и в станицу, занимая предписанные позиции. «Незаметно» – это, в смысле, с точки зрения не ожидавших никакой бяки фрицев, понятно: народные мстители просто не ожидали, что за ними будут наблюдать и со склона невысокого холма, плавно спускавшегося к станции. – Ну, и чего думаешь, коллега? – протянув осназовцу бинокль, шепотом осведомился Алексеев. – Думаю, что с оптикой у нас хуже некуда, – усмехнулся товарищ. – Однозначно нужно еще один бинокль затрофеить. – Полностью согласен, недоработка, однозначно поработаем над этой проблемой. А по существу вопроса что скажешь? Гускин пожал плечами: – Да чего тут говорить? Грамотно все спланировано, сами же видите. Станцию атакуют одновременно с трех сторон, остальные бойцы займутся казармами с румынами – ну, или где они там квартируют? Возьмут штурмом офицерские вагоны, захватят пленных, потом заминируют и рванут второй состав, разделятся и уйдут. Если все грамотно срастется, за полчаса управятся. Помощи к фрицам подойти неоткуда, поселков с крупными гарнизонами в округе нет, поездов до утра тоже не предвидится, иначе этот бы уже отправили или на запасные пути перевели. Как-то так. Вроде все высмотрели, поползли обратно, доложимся? Тарщ капитан, поди, переживает. Поколебавшись, Степан кивнул: – Добро, давай так поступим – ты сгоняй, расскажи Шохину, чего мы тут высмотрели, а я пока еще понаблюдаю. На всякий пожарный, а то мало ли что. – Понял. Буду возвращаться – просигналю, как договорились. – Вернув бинокль, Алексей бесшумно скрылся в темноте, вызвав у старлея очередной откровенно завистливый вздох. Вот же зараза, словно ящерица двигается: ни ветки куста не дрогнули, ни перепревшая листва под ногами не зашуршала! Вернувшись к наблюдению, Алексеев попытался понять, что показалось ему странным. Часовые на перроне и у грузового состава? Нет, тут все в порядке, так и должно быть. Оставить без охраны дрыхнущих в своих вагонах герров офицеров и ценную матчасть никак невозможно. Зенитчики? Тоже норм, никаких подозрений, на каждой позиции по наблюдателю торчит, остальной расчет, понятно, дрыхнет где-то неподалеку. Что же тогда его цепануло, крохотной – настолько, что даже Гускину не стал говорить, – занозой оставшись в памяти? Станция, эшелон, часовые, зенитчики, запасные пути, спящая станица, готовящиеся к атаке партизаны, приземистые пакгаузы, какой-то отдельно стоящий метрах в ста то ли склад, то ли барак, из жестяной трубы на плоской крыше которого вьется едва заметный дымок… Точно! Именно барак! Не тот, который бывший президент цитадели мировой демократии, а явно отстроенный относительно недавно и определенно не имеющий отношения к довоенной инфраструктуре железнодорожной станции. Вот только что в нем странного-то? Дымящая труба на крыше? Отчего-то не потушенный на ночь фонарь над входом? Ну, живет там кто-то, возможно, даже сами фрицы из охраны станции, словно в приснопамятной Глебовке. Нет, не в том дело… Степан подкрутил резкость, вглядываясь. Блин, да вот же оно! Едва заметно отблескивавшие в свете фонаря нити колючей проволоки, натянутой на вкопанных по периметру столбах, вот что! И часовой, уныло торчащий под грибком у ворот. Станут фрицы собственное жилье «колючкой» ограждать да еще и охранять? От кого, собственно, от союзничков-румын, что ли? Даже не смешно. И что все это напоминает, особенно если вспомнить виденные в интернете черно-белые фотки? Правильно, пленных там содержат, эдакий мини-концлагерь местного пошиба. А зачем пленные на станции? Да вон зачем: неподалеку шпалы нагромождены, рельсы, доски какие-то горой, шанцевый инструмент рядом брошен. Работают они тут просто, пути после нечастых советских бомбежек восстанавливают, воронки закапывают, вагоны загружают-разгружают, мало ли. Для дармовой рабсилы работа всегда найдется. Плюс – вишенкой на торте, как в его времени говорится, – сушащиеся на натянутой меж двух столбов веревке вылинявшие гимнастерки. Однозначно, пленных тут держат, больше-то и некого! А что всей охраны – лишь один ленивый часовой да несколько ниток ржавой колючей проволоки? Значит, не ожидают фрицы побега, уверены, что никуда их рабы не денутся – да и куда им, собственно, бежать? Без провианта да в куцей одежонке далеко не уйдешь: или переловят по свежим следам, или замерзнешь на первой же ночевке. Интересно, отчего контрразведчик об этом ни полслова не сказал? Не знал, как и партизаны? Или просто не счел нужным? Впрочем, какая разница? Дело-то совсем в другом: барак стоит на отшибе, бой на станции его практически наверняка не коснется даже краем. И освобождать пленных, скорее всего, никто не собирается. То ли по незнанию, то ли… ну понятно. И чего делать? Да, собственно, понятно чего – то, что категорически не понравится хорошему, но шибко осторожному мужику Сереге Шохину… За спиной негромко стукнули оговоренным сигналом металлом об металл. Спустя несколько секунд к нему подполз осназовец, следом, куда более шумно – Шохин. – Ну, что тут у тебя? – осведомился особист. – Пулемет в норме, можно стрелять. Дай бинокль. Дождавшись, когда капитан госбезопасности утолит первое любопытство, Алексеев указал ему в сторону барака: – Насмотрелся? А теперь вон туда глянь. Там наших пленных держат, однозначно. Серега, ты об этом знал? – Нет. – В том, что товарищ не врет, Степан мог бы, пожалуй, поклясться. – Да и партизаны, похоже, тоже не в курсе, агентура ни о чем подобном не докладывала. Не ошибаешься, старлей? – Не ошибаюсь, сам же видишь. И – да, я знаю, о чем ты думаешь. Но иначе я поступить никак не могу. Да и Леха тоже – верно говорю, сержант? Гускин растерянно перевел взгляд с одного на другого, несколько раз сморгнул – и решительно ответил: – Так точно, товарищ старший лейтенант! Никак невозможно наших ребят бросить. Их же потом просто расстреляют, в отместку. Сгонят местных – и расстреляют прилюдно. Или сожгут, прямо вон в этом сарае и спалят. Помолчав, Шохин тяжело вздохнул, глядя в сторону: – А ежели я вот сейчас своим прямым приказом запрещу что-либо предпринимать? Неужели не подчинитесь старшему по званию? Это ведь трибунал, мужики! – Товарищ капитан! – решительно оборвал контрразведчика Алексеев. – Вы товарища старшего сержанта, пожалуйста, не подставляйте. А я вам, так уж выходит, напрямую не подчиняюсь – и вы это прекрасно знаете. У меня свое командование и своя боевая задача. Которую я так до конца еще и не выполнил.