Глава 12. Посыльный Станица Гостагаевская, 15 февраля 1943 года Почему поехали через достаточно крупную по местным меркам станицу, хоть изначально собирались пользоваться второстепенными дорогами? Во-первых, после вдумчивой работы с картами и консультации с партизанами выяснилось, что подходящих дорог не столь уж и много, скорее даже наоборот – мало. А во-вторых, в общих чертах прикидывая план прорыва, Степан никак не предполагал наличия целой колонны аж из одиннадцати единиц автобронетехники, которая, по вполне объективным причинам, не по всякой дороге и пройдет. Встретится на пути глубокий овраг или размывший шоссе полноводный ручей – и все, приехали. Танк, а тем паче грузовик – не запряженная лошадкой телега, ручками на противоположную сторону не перекатишь. Придется или импровизированный мост, теряя драгоценное время, строить, или искать обходной путь – а попробуй разверни колонну на узкой лесной грунтовке! Местная география вообще практически не предполагает использование тех же танков вдали от дорог, где они попросту не пройдут. Отчасти именно поэтому в его времени фашистскую оборону и прорывали со столь ожесточенными и тяжелыми боями – просто не было возможности массированного применения бронетанковых сил и быстрого маневра крупными соединениями… Вот потому-то и приняли решение до Гостагаевской двигаться по магистральному шоссе, напрямую соединявшему Варениковскую с Анапой, а уж дальше действовать по обстоятельствам, благо после станицы дело с окольными дорогами обстояло несколько лучше. Поскольку до рассвета еще оставалась пара часов, поселок планировалось миновать затемно. Наглость, понятно, второе счастье, но исключительно до определенного предела – поездка по светлому времени могла закончиться серьезным боем буквально на первом же посту фельджандармерии. Собственно, через саму станицу ехать и не собирались. На северной окраине от большака, как иногда называли в этих краях главную дорогу, отходил на юго-восток подходящий проселок, судя по картам, вполне пригодный для их целей. Главное, беспрепятственно до него добраться, не всполошив ненароком местный гарнизон… Рассмотреть впереди ничего не удавалось – раскинувшийся в полукилометре впереди населенный пункт вполне ожидаемо оказался погружен в темноту – и морпех опустил бинокль, от нечего делать вспоминая их отъезд из Варениковской. Колонну сформировали быстро – с водителями, в отличие от мехводов, проблем не возникло. Да и местные железнодорожники, трое из которых решили уходить вместе с партизанами, помогли. Разобрались с трофейным оружием, загрузили в кузова боеприпасы. Все, что нельзя было забрать с собой, подожгли вместе с вагонами, заодно взорвав в нескольких местах подъездные пути и обе стрелки, и выведя из строя отогнанный для технического обслуживания паровоз. Шохина старлей все это время не видел, и чем тот занимался, не знал. Контрразведчик появился перед самым выездом, и не один, а с двумя пленными станичниками, конвоируемыми мрачными партизанами. Судя по весьма помятому виду, предварительную «беседу» с ними уже провели, после чего связали руки в положении за спиной и зачем-то притащили сюда. Заметив вялый (поскольку и без того хлопот хватало) интерес Алексеева, капитан госбезопасности пояснил, не дожидаясь вопросов: – С нами поедут. Догадываешься, кто такие? – Догадываюсь, – равнодушно кивнул Степан, без особого любопытства разглядывая окровавленные, избитые лица. – Те самые, что лагерь фрицам сдали? – Они самые. Предатели, мать их! – Обычно сдержанный особист добавил несколько весьма нелитературных выражений. – Сознались уже, заодно и подельничков своих с потрохами сдали! Жаль, не местные, из соседней станицы, никак не арестуешь. Ну да ничего, имена-фамилии теперь известны, никуда не денутся. Кстати, прав ты оказался, про лагерь «Ворона» фашисты и на самом деле уже знают. Вовремя мы Филимонова уговорили с нами уходить, иначе прямиком в засаду бы и угодил. – Так, а их-то с собой зачем тащить, коль вина доказана? – искренне удивился морпех. – Расстрелять – и все дела. – То есть как это зачем?! – возмущенно вскинулся Шохин. – Расстрелять, ага! Слишком легко! Нет уж, их по всей строгости закона судить будут. Так, чтобы весь край узнал, вся страна, чтобы фотографии в газетах! Да и поработать с ними еще требуется, наверняка многое не рассказали, утаили. Ничего, отправим на «большую землю», мои товарищи с ними разберутся. А ты – расстрелять. – Как знаешь, – пожал плечами Степан. – Лишь бы не сбежали по дороге. – Не сбегут, – недобро прищурился особист. – Уж это я тебе гарантирую. Не дадут им товарищи сбежать, – Сергей кивнул в сторону конвоиров. – Я их и так еле-еле отбил, не позволил на месте порешить. Так что не сбегут, не переживай! – Да я как-то и не переживаю, знаешь, – хмыкнул Алексеев. – Ладно, потопал я к своим танкистам, минут через десять нужно отчаливать. – Ага, давай, – согласился контрразведчик. – Только ты это, поосторожнее там, хорошо? Я ведь, сам понимаешь, вообще права не имею тебя отпускать, постоянно должен рядом находиться. Да только как? Не в танк же следом лезть – пользы там от меня, как с козла молока, только мешать стану. – Понимаю, – кивнул Алексеев. – Не переживайте, тарщ капитан, ничего со мной не сделается. Да и Лешка присмотрит, вы ж не просто так его в мой экипаж мехводом назначили. Собственно, я и не против, сработались мы с ним, грамотный парнишка. Короче, нормально все будет. Вы, главное, сами тоже поостерегитесь, меня хоть броня прикрывает, а вам в этом радиофицированном тарантасе любая пуля опасна. – Не каркай! – с досадой буркнул Шохин. – Нормальный броневик, только уж больно тесный. Да и вообще, куда мне от радиостанции? Сеанс через полтора часа, а без него мы, сам понимаешь, словно слепые кутята тыкаться станем. Все, исчезни с моих глаз! Степан и исчез. А потом еще и уехал, на трофейном танке. Из башни которого сейчас и торчал, словно прыщ… впрочем, об этом уже говорилось выше… В наушниках снова раздался голос Ардашева: – «Первый» – всем номерам. Дозор прошел развилку, на посту не остановили. Продолжаем движение. Скорость не снижать, в люках не торчать, слушать команды. Спустившись в боевое отделение, старлей облегченно выдохнул: что ж, пока все идет на удивление неплохо. По крайней мере, сразу останавливать колонну обосновавшиеся на развилке фельджандармы не стали. То ли дрыхнут – до рассвета совсем ничего осталось, самое сонное время, – то ли просто идущая в направлении фронта бронетехника с пехотой не вызвала у них никаких подозрений. Впрочем, первое – вряд ли, растянувшуюся на добрых двести метров лягающую траками и ревущую моторами колонну только мертвый проспит. Просто не стали связываться, поскольку даже в страшном сне не могли представить, что внутри идущих по своей территории грузовиков и танков окажутся русские. А так? Колонна как колонна, одна из многих подобных. Главное, что движется в правильном направлении, в сторону фронта. Так что незачем и напрягаться: ночной рейд – далеко не сахар, старшие офицеры наверняка на взводе от усталости, а конфликты никому не нужны. Вот если б они в станицу свернули, тогда да, могли возникнуть вопросы… Степан наблюдал за происходящим через приоткрытую и прихваченную ремнем (тоже танкисты подсказали, посоветовав в бою намертво не запираться) створку бокового люка. Никакого риска в этом не было: свет в башне выключен, так что снаружи его никак не заметишь. Вдалеке проплыли смутно различимые на фоне серого предрассветного неба крыши крайних поселковых домов, далекое пятнышко горящего фонаря, мелькнул придорожный столб – станица была электрифицирована. Танк чуть притормозил, неуклюже, несколькими рывками подворачивая влево – значит, проходят развилку. Звук двигателя, до того ровный, изменился, что-то визгливо проскрежетало, и Алексеев похолодел. Твою ж мать, только не это! Если Гускин сейчас не справится с управлением, запорет движок и остановится – все, пиши пропало! Какими бы нелюбопытными ни оказались местные военные «гайцы», к заглохшему танку они уж точно подойдут – даже не помощь (какую, блин?!) предложить, а тупо от нечего делать. А из всего их экипажа по-немецки кое-как шпрехает только осназовец, которому из танка уж точно вылезать противопоказано. Зато командиру машины в подобной ситуации высунуться из башни, просто проявляя уважение к камрадам, точно положено. Ну, и чего оный Panzerkommandant[12] им скажет? «Гутен морген, Гитлер капут, хэндэ хох, капитулирен, швайне, их наме Штирлиц?». Значит, придется фрицев срочно валить, и уходить… ну, не с боем, понятно – для того чтобы раскатать этот пост, и минуты не потребуется, – но с шумом. Даже если старлей и отработает без стрельбы, все равно придется заметать следы – а как, собственно? Забирать трупы перебитых фельдгаишников с собой, на броню? Ну, как вариант… Только ведь где-то неподалеку практически наверняка еще и армейский пост имеется, как минимум при пулемете и полевом телефоне – навроде того, что едва не стоил морпеху жизни неделю назад, на выезде из Абрау-Дюрсо, где он познакомился с младшим лейтенантом Науменковым и встретил старых товарищей. Если там заметят непонятную движуху на шоссе, однозначно попрутся выяснять, в чем дело. И вот тогда-то без шума уже точно не обойдешься… Дернувшись еще разок, танк снова ускорился, выравниваясь и набирая скорость. Морпех с облегчением выдохнул: справился-таки Леха, молодчина! Теперь лишь бы мехвод самоходки не сплоховал, поскольку за фрикционами первого и третьего танков сидели профессиональные танкисты. Но второй бывший тракторист тоже не подвел, и колонна продолжила движение. Вроде все? Первую проверку прошли, не вызвав подозрений – если так пойдет и дальше, до рассвета успеют свернуть, куда планировалось. Хотя какая там, на фиг, «проверка»? Так, мелочь. Основные проблемы начнутся засветло, и воевать в любом случае придется. Отвернувшись от башенного люка, Степан встретился взглядом с широко распахнутыми глазами заряжающего, сжимающего в руках – аж костяшки пальцев от напряжения побелели – его собственный автомат. Направленный, что характерно, прямо морпеху в грудь. Припомнив, как его зовут (заряжающего, в смысле, а не автомат), старлей мягко забрал оружие, мельком убедившись, что снять «машиненпистоль» с предохранителя тот не удосужился – или просто не знал, как это сделать: – Егор, ты это чего? В кого стрелять собрался, боец? В меня, что ль? – Н… никак нет, – стушевался тот. – Просто, как танк дергаться стал, решил – все, заглохнем. А я в плен к этим сволочам второй раз не пойду, лучше в бою погибнуть! Рывком притянув к себе бывшего пленного, Алексеев зло зашептал в ухо: – Значит, так, слушай и запоминай, повторять не стану. В плен я тоже не собираюсь, но твоя задача была пушку перезаряжать, ежели в бой ввяжемся. А ты ее не выполнил, ты оружие на своего командира направил. А если б стрельнул ненароком? Догадываешься, как подобное называется? Или подсказать? – Виноват… – всхлипнул тот, вытирая грязной ладонью выступившие против воли слезы. – Не подумавши я, тарщ старший лейтенант, больше не повторится… готов понести наказание… Нахмурившись («лишь бы не перегнуть, парнишка и без того натерпелся – хорошо, за автомат схватился, а не за трофейные гранаты, вон они, целая сумка»), Алексеев кивнул: – Понести он готов… бабы несут, если не предохраняются. Значит, так, про плен – забыть, ты уже несколько часов, как снова полноценный боец Красной армии! Уяснил? А насчет остального? Считай, ничего не было. Ну, успокоился? – Так точно, уяснил и успокоился. – Вот и добренько, значит, еще повоюем. Но за проявленную бдительность – хвалю. А вот за неверную оценку боевой обстановки – как раз наоборот, выношу устное порицание. Кстати, коль уж ты воевать собрался, автомат нужно с предохранителя снимать, он без этого, видишь ли, стрелять не станет. Вот так, гляди… Не понял, это еще что за фигня? Последнее, понятно, относилось вовсе не к облегченно выдохнувшему заряжающему, а к доносящимся снаружи резким звукам, слышимым даже сквозь гул танкового двигателя. – Так это, сигналит кто-то, тарщ старший лейтенант, – бесхитростно подсказал Егор. – Бибикает. Видать, пропустить просит, на обгон идет. – Вот то-то и оно, – мрачно буркнул себе под нос Алексеев, стягивая с головы каску. – А у них тут такой трафик, мать его за ногу, что и не протолкнешься, не разъедешься. Особенно по ночам. Если что, подашь автомат, с предохранителя я его снял, так что аккуратно. Заряжающий с готовностью закивал, даже позабыв спросить, что означает непонятное слово «трафик». Откинув створку командирского люка, морпех без особой опаски высунулся из башни и осмотрелся: от поста они отъехали уже прилично, метров на сто пятьдесят, так что никто не разглядит, есть у него штатная панцерпилотка под наушниками или нет. А вообще, перемудрили они что-то с головными уборами – точнее, «недомудрили». Стоило ради маскировки прихватить с собой первую попавшуюся фуражку – в кинохронике Степан не раз видел, как командиры немецких панцеров торчат из люков как раз таки в фуражках, поверх которых, безжалостно сминая тулью, надет обруч наушников. Помнится, он еще удивлялся, отчего так, а не в нормальных шлемофонах. А оно вон как вышло – нету у них танкошлемов, отсутствуют как класс… Со стороны развилки двигался, постепенно нагоняя колонну, легковой автомобиль, шофер которого практически непрерывно давил на клаксон, пытаясь перекричать рев десятка куда как более мощных моторов. Намек был вполне понятен – их просили остановиться. И вряд ли это как-то связано с оставленным за кормой постом фельджандармерии. – Всем номерам – остановка, – прорезался в наушниках голос Ардашева. – Приказ «Главного» (это был позывной контрразведчика). Двигатели не глушить, машины не покидать, быть готовым уничтожить противника, ждать приказа. «Второй», тебя вижу, оставайся на месте, наблюдай. Легковушка, объехав по обочине замыкающий бэтээр и грузовики, притормозила возле радиомашины. Партизаны, и те, кто переобмундировался в трофейную форму, и те, кто остался в своей одежде, дисциплинированно сидели под наглухо зачехленными тентами и ждали сигнала к атаке – ситуация с внезапной остановкой была оговорена заранее. Из броневичка, согнувшись в три погибели, выбрался Шохин, переодетый в немецкого полковника. Лениво оглядевшись (еду себе по делам, понимаете ли, а тут появляются всякие разные, сигналят почем зря, приказ вышестоящего командования выполнять мешают), охлопал о колено фуражку, надел на голову, заученным жестом убедившись, что кокарда находится точно на уровне переносицы. И китель с заправленными в начищенные сапоги галифе, и расстегнутая шинель сидели на нем как влитые – Степан аж залюбовался. Да и ведет себя полностью в соответствии с отыгрываемой ролью. Старлей даже вздохнул завистливо: вот он, настоящий профессионализм! То самое мастерство, которое, согласно народному выражению, не пропьешь. Куда там ему самому. Ну, натянет он фрицевское фельдграу, подгонит по фигуре, ремни, где требуется, подтянет – и что? Сумеет он так сыграть? Хренушки, спалится в первые же мгновения… Единственным, что несколько выбивалось из общей картины, был намотанный на шею белый шелковый шарф: капитан госбезопасности все-таки не настолько полагался на свое знание языка, чтобы не подстраховаться. Зато не подкопаешься: простудился Herr Oberst, горло, понимаете ли, болит. Оттого и голос такой хриплый, и с акцентом никак не определишься – то ли есть оный акцент, то ли нет его. В ответ на появление лжеполковника из «Опеля» вылез фриц куда как менее презентабельного вида – помятый какой-то, что ли? Зиганув Шохину – контрразведчик вальяжно ответил тем же, – о чем-то торопливо заговорил, возбужденно размахивая руками. Особист молча слушал, периодически вставляя несколько фраз, а в конце разговора неожиданно сделал приглашающий жест в направлении своего радиофицированного бронеуродца. Поколебавшись несколько секунд, гитлеровец кивнул, соглашаясь, коротко переговорил с водителем и, вытащив из салона пухлый кожаный портфель, двинул следом за контрразведчиком. Если бы Алексеев присутствовал при разговоре и понимал немецкий язык, он бы услышал примерно следующее: – Доброе утро, господин полковник! Майор Винтергальтер, сто двадцать пятая пехотная дивизия. Насколько я понимаю, ваша колонна движется в направлении Новороссийска? – Полковник Вагнер, – назвал фамилию прежнего владельца формы Шохин. Кем был этот самый оберст, один из четверых захваченных при штурме эшелона пленных, он выяснить не успел – просто времени не было. Нехорошо, понятно, но кто ж знал, что их вот так внезапно остановят? Хоть переодеться догадался, как чувствовал, что может понадобиться. И добавил, равнодушно пожав плечами: – Возможно, мы едем именно в этом направлении, а возможно, и нет. Сами понимаете, господин майор, я вовсе не обязан раскрывать вам данную информацию. Почему вы попросили остановиться? У вас какие-то проблемы? – Именно так, господин полковник! – зачастил тот. – Везу в штаб дивизии документы особой важности. Я должен был добраться туда еще вчерашним вечером, но, к сожалению, бронетранспортер сопровождения сломался, серьезные проблемы с мотором, пришлось заночевать в этом поселке. Хотел выехать перед рассветом, но передвигаться без охраны небезопасно, в районе действуют русские партизаны, а тут весьма кстати подвернулась ваша колонна. – Вы хотите присоединиться к нам? – проявляя «чудеса догадливости», с деланым равнодушием в голосе осведомился особист. Чего ему стоило это равнодушие, знал лишь он сам. – Так точно, господин полковник! Полагаю, в вашей компании ни мне, ни документам ничего не угрожает. Напасть на вас не рискнут даже все окрестные бандиты вместе взятые! – Вообще-то, я не имею права включать в состав колонны посторонние транспортные средства… – задумчиво сообщил особист, глядя сквозь собеседника. – Но это крайне важно! – заволновался Винтергальтер. – Это касается нашего будущего наступления на захваченный русскими прибрежный плацдарм! Документы и карты ждут в штабе дивизии! – И будут весьма недовольны случившейся по вашей вине задержкой, – с усмешкой докончил лжеполковник, весьма правдоподобно хрипло закашлявшись. – Хорошо, я помогу вам добраться до места – в конце концов, мы делаем общее дело. Ваш автомобиль может ехать следом за моей бронемашиной. Но лично вам я категорически советую пересесть ко мне. – Благодарю, господин полковник! – расслабился майор. – Но к чему мне стеснять вас? Я прекрасно знаю, как тесно внутри, поэтому, наоборот, приглашаю к себе. – Вы не поняли, майор, – усмехнулся Сергей. – Точнее, просто не в курсе последних новостей. Знаете, что произошло сегодняшней ночью в Варениковской? – Нет, даже не в курсе, где это… – Совсем неподалеку, меньше десяти километров. Буквально несколько часов назад партизаны разгромили и дотла сожгли железнодорожную станцию, перебив расквартированный там гарнизон и уничтожив два воинских эшелона, в том числе тот, в котором возвращались на фронт наши доблестные офицеры и их румынские камрады. Не выжил никто. Теперь понимаете, почему я предложил вам ехать в бронеавтомобиле? Эти бандиты прячутся где-то тут, в этих лесах и оврагах. Ваш автомобиль – никудышная защита от русских пуль, поверьте. За броней все-таки немного надежнее. Да и танкисты прикроют, поскольку знают, где едет их командир. Решайте, только быстро, я и так задержался из-за вас. – В таком случае я, безусловно, принимаю ваше предложение! Одну секунду, только предупрежу шофера и сопровождающего и заберу портфель. Дождавшись, пока майор с труднопроизносимой фамилией отдаст необходимые приказания, Шохин гостеприимно распахнул перед ним бронедверцу. Убедившись, что водитель «Опеля» дисциплинированно завел мотор, собираясь вклиниться между радиомашиной и первым из грузовиков, особист полез следом за немецким офицером. Подумав при этом, что авантюрный до невозможности план Алексеева, очень на то похоже, начинает приносить первые плоды. По крайней мере, ни про какое планируемое немцами наступление в районе Мысхако советская разведка не знала. И если в портфеле случайного попутчика и на самом деле окажутся именно те документы, о которых Сергей думает, то через час ему определенно будет о чем доложить в Москву… Забравшись в тесную рубку бронеавтомобиля, Винтергальтер на миг замешкался, заметив на боковом сиденье ухмыляющегося Филимонова. В отличие от особиста бывший начальник Варениковского райотдела НКВД переодеваться в трофейную форму не стал, оставшись в своей одежде. Впрочем, всерьез удивиться майор просто не успел: на затылок обрушился пудовый кулак Шохина, мгновенно переведя его в бессознательное состояние. Бил Шохин умело и расчетливо, как учили на спецкурсе – не хватало только по собственной глупости угробить столь ценного пленного! Николай Васильевич подхватил обмякшее тело, пристроив на полу рядом с собой. Вытащил из кобуры пистолет, привычно охлопал в поисках скрытого оружия. Аккуратно отложил в сторону кожаный портфель с двумя блестящими застежками на ремнях: – Ну, ты артист, Анатольич! Я, правда, не все понял, с немецким у меня, сам знаешь, не ахти, но суть в целом уловил. Как сыграл, как сыграл! В кино тебе сниматься нужно, ей-ей! Вот закончим войну, станешь ихних херов-охфицеров играть, поскольку теперь уж не привыкать. – Да пошел ты, Васильич, сам знаешь куда, – беззлобно ругнулся контрразведчик. – Руки ему ремнем стяни, на всякий пожарный. И не мешай пока, гляну, стоило ли оно того.