— Ключи сюда давай, — не поворачивая головы, протягивает раскрытую ладонь. — На тренировку я как поеду? И мне на квартиру надо. И ещё… — К Саше? — усмехается отец. — Да, — утыкаюсь лбом в прохладное стекло и невидящим взглядом смотрю на город. — Отвези, пожалуйста, — прошу отца. — Мне очень нужно её увидеть. Отец глубоко, шумно вдыхает. В его выдохе мне слышится сплошной мат. Я действительно знаю, как он умеет злиться. Иногда лучше бы орал, чем вот так. И к Саше он меня, конечно, не везёт, как и на квартиру. Мы едем домой. В гостиной нас встречает мама. — Нашёл, слава Богу, — с облегчением выдыхает она — А Сашенька, Яш? — Не поехала Сашенька. Жалеть запрещаю, — это про меня. — До утра пусть думает. Потом будем разговаривать. Дернёшься из дома без согласования, твой спорт, твои гонки, всё закончится. Я все входы и выходы тебе перекрою. Понял меня, Клим? — Понял, — опускаю голову. — Давай, — отец сжимает моё плечо и говорит в ухо, — ты же у меня умный пацан. Хорошо думай над своим поведением. Ты должен это прочувствовать, иначе не дойдёт. Потом, обещаю, мы обязательно поговорим. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Спасибо. Кивнув матери, поднимаюсь на второй этаж. Встаю посреди коридора и как дебил смотрю на две одинаковые двери. Открываю соседнюю со своей. Санёчком пахнет… а Санёчка тут теперь нет. Глава 24 Клим Щёлкнув выключателем, вхожу в комнату и плотно прикрываю за собой дверь. Из-под скомканной подушки торчит краешек футболки, в которой Саша обычно спит. На смятом покрывале валяется зажигалка. Точно не её. Подбираю, рассматриваю холодный металлический корпус с гравировкой: раскинутые в стороны крылья, а по центру до боли знакомая буква «R» в круге. — Рафаэль, — сжимаю зубы. Сама мысль о том, что он мог зайти в эту комнату, взрывается во мне сильным приступом обжигающей злости. Тело превращается в пружину, готовую сорваться в бой в любую секунду. Саша с ними приехала, с ними же уехала. В его куртке, его футболке… вспоминаю обрывки разговора с братом. Напряжёнными пальцами заталкиваю зажигалку в карман штанов и иду к письменному столу. Она забрала лишь часть учебников, тетради тоже остались. Открываю первую попавшуюся. С полей на меня глазеет котик с острыми ушками, нарисованный синей шариковой ручкой и обведённый по контурам несколько раз. Тут же, в простой деревянной рамочке под стеклом — фотография её семьи: Санёчку на ней четырнадцать, она сама рассказывала, мама с папой за спиной. Ничего особенного, обычная фотка, но от неё веет физически ощутимым теплом, и Сашка с неё улыбается. Выключаю свет и ложусь на её кровать. Повернувшись на бок, вытягиваю футболку из-под подушки, сжимаю в кулаке и подтягиваю к лицу. Ткань тихо трещит в моей руке, а в лёгких теперь ещё больше запаха самого родного человечка на свете, и начинает казаться, что Саша где-то здесь, рядом, как было весь последний год. Закрываю глаза и позволяю себе упасть в ощущения нашей с ней ночи. Ещё раз, с самого начала. Генерал же приказал думать. И продираясь сквозь пелену эмоций, меня тянет к точке обратного отсчёта — клубу. Нам с пацанами было весело. Никаких предпосылок к тому, что всё закончится так. У нас планы. Впереди поездка в Челябинск, а потом серьёзная подготовка к Чемпионату мира. Для кого-то он станет первой значимой ступенькой вверх уже в этом году. Терехов говорил, у меня есть шанс, и я готов за него пахать как не в себя. Да все готовы, на самом деле. Это мы в зале «семья», а за её пределами ещё и соперники, но это никак не мешает. Наоборот, стимулирует впахивать усерднее. Мэт вон хотел до нас с Тайсоном дотянуться — у него получилось. По уровню он сейчас выше Арса, Коса и Сэма. Теперь они дотягиваются до нас. Мы не гасим друг друга, помогаем. Титулов, кубков и медалей хватит всем. Я думал взять с собой Сашку и на всероссийские, и потом на «мир», если попаду. Так мои мысли в тот вечер завертелись вокруг её образа гораздо активнее. Парни ещё что-то обсуждали, а я ловил очень интересный приход без всякой наркоты просто от того, что у меня есть рядом такой человек, как Санечка. Будь она с нами в клубе, легко поддержала бы разговор, ещё и постебалась бы над пацанами. Она легко бы влилась в тусовку. И мне тогда захотелось поймать её руку, сжать покрепче, почувствовать то самое, её фирменное тепло. А ещё показать всем, что Санёчек мой. Зачем? Все и так знают, что мы дружим. Торможу на этом ощущении и понимаю, на что оно похоже. Я его уже испытывал, только острее, потому что она целовалась с Соколом. Ревность! Чёртова ревность, мать её! И это близко не похоже на то, что я чувствовал рядом с Варей в её платьицах и чулочках. Там была, скорее, злость на то, что она опять меня дразнит. А Сашку я ревновал… Охренеть! И сейчас, когда я нашёл зажигалку Рафаэля на её кровати, по мне шибануло тем же самым острым приступом… ревности?! Сжав её футболку ещё крепче, зажмуриваюсь и пытаюсь распутаться дальше, но после этого открытия, мысли превращаются в хаотичный поток и болью давят на виски. Пить хочется страшно. Поднимаюсь с кровати. Выхожу в коридор, глаза тут же начинают слезиться от яркого света. На этаже никого нет, да и в доме так непривычно тихо, что становится не по себе. У нас часы есть настенные. Так вот я впервые слышу, как они тикают. Сбегаю вниз по ступенькам, набираю себе воды в стакан и делаю несколько больших глотков. Доливаю ещё, собираюсь вернуться в комнату и попробовать ещё немного упорядочить творящийся в моей башке пиздец, но голос отца, доносящийся из-за приоткрытой двери кабинета, заставляет меня притормозить и прислушаться. — Да, всю информацию по ним мне на стол как можно быстрее. Неофициально, конечно. Чё ты дебильные вопросы задаёшь?! — злится на собеседника. — Одни идиоты кругом, — вздыхает отец. — Так что там с этой Варей? — спрашивает у него Август. — Она реально решила самоубиться? — Да хрен её знает! — раздаётся глухой удар, будто кулаком по столу саданули. — Разве докажешь что-то сейчас? Камера там есть одна во дворе. Повёрнута относительно туда, куда мне надо. Не знаю, смогут мои дёрнуть видео с их сервака или нет. И увидим ли мы там вообще что-то, я пока тоже не знаю. Если это развод, я Покровского сразу закопаю. Он у меня из проверок не вылезет. Все бабки на штрафы отдаст, ещё и должен останется. — А если было? — А если было, девочку хорошему специалисту надо показать, а не вешать её на девятнадцатилетнего пацана. Я его лучше в армию отправлю, чем позволю взять на себя не свою вину. — Думаешь, не из-за него она? — Нет. Клим, возможно, катализатором стал, но там явно что-то другое. Ты её видел? — Видел, — подтверждает Август. — Красивая девочка. — Да-а-а, — тянет отец. — Свернула она башню нашему парню. Благо, я юными нимфами уже переболел, — слышу, как тихо, устало смеётся родитель, — поэтому заметил ещё кое-что. — Что? — спрашивает брат. — Затравленная она жутко. Очень красивая, знает об этом. Знает, как на пацана влияет, пользуется, но при этом будто поломанная. Знаешь, как кукла на каркасе. Её в коробку поставь, всё время хочется потрогать. А достанешь, она раз — и пополам. Вот кто эту куклу из коробки достал, и есть наш с тобой главный вопрос. — А Саша, пап? — ещё один важный вопрос от Августа. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Застываю в ожидании ответа. — Саша… — тяжело вздыхает отец. — А за Сашу я нашему засранцу страсть как хочу уши надрать, но там между ними всё ещё сложнее. Иди. К Климу не лезь, — напоминает брату. — Все внушения будут завтра. Уже собираюсь свалить, пока меня не спалили, но Август решает задать ещё один вопрос: — Слушай, а чего ты Покровскому сказал, когда Клима забирал? Отец снова смеётся. — Правду. Если он ещё раз дёрнется в сторону моего сына и попробует что-то предъявить после случившегося с Варварой, то я обязательно найду, за что его посадить. Подниму все свои связи и посажу. Далеко и очень надолго. Зимние бушлаты будет для нашей армии шить, — зло усмехается отец. — И меня каждый день вспоминать. — Жёстко, — хмыкает старший брат. — С ним иначе нельзя. Такие только силу понимают. У вас из-за возраста и малого жизненного опыта её ещё нет, но вы наберёте обязательно. А пока я буду вас защищать. Работа у меня такая, Август. «Отец», называется. Ладно, лирика это всё. Иди, я поработаю немного. Всё равно не усну. Пулей взлетаю по лестнице на второй этаж, закрываюсь в комнате и прислоняюсь спиной к двери. Вопросов после разговора отца и старшего брата стало только больше. Съезжаю по гладкому деревянному полотну на пол, вытягиваю ноги, взъерошиваю волосы нашим фирменным Зоринским жестом и понимаю, что говорили они в основном о Покровских, а позвонить меня тянет Сашке. Вот прямо сейчас, чтобы просто услышать её голос и убедиться, что она там в порядке. Глава 25 Саша От дребезжания зарядившегося телефона всё тело покрывается мурашками, а из грудной клетки вниз живота падает огненный шар, разливаясь кипятком под пупком. Трубка настойчиво жужжит в пустой квартире, и мне приходится бросить полотенце, которым я старательно сушу волосы, всё же смыв с себя нашу ночь с Зориным. Я предполагала, что они позвонят сегодня же, но, честно говоря, впервые надеялась услышать маму или папу только утром. — Мамочка, привет, — забираюсь с ногами на кровать и стараюсь говорить как можно бодрее. — Сашенька, что случилось? — в её голосе столько беспокойства, а мне страшно не хочется, чтобы она волновалась. Нельзя ей сейчас. Любой стресс может усугубить ситуацию. — Тебе дядя Яша звонил, да? — мягко ухожу от ответа, пытаясь разведать обстановку. — Папе звонил. Скажи мне честно, детка, тебя там обидели? С мальчишками не ужились? Но вы же дружили, — часто глотая воздух, разгоняется мама. — Стой, стой, нет, — торможу её. — Мам, не волнуйся, пожалуйста. Со мной всё хорошо. Никто меня не обидел. Мне просто комфортнее жить дома. Здесь всё своё, родное, удобное. Ну не могу я так, в другой семье. Я же взрослая у тебя. Всё давно умею, — стараюсь говорить как можно убедительнее. — За мной будут присматривать. Дядя Яша мне целого охранника выдал, представляешь? — всё равно ведь узнает. А так получается мягкая полуправда. — Он сказал, — вздыхает она. — Мне было бы спокойнее, если бы ты была под присмотром. — Мам, со мной правда всё будет нормально. Дай мне шанс стать взрослее. — У тебя деньги есть? На продукты, на проезд, на погулять? — снова беспокоится она. — Всё есть. Если что-то будет нужно, я позвоню. Расскажи лучше, как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи? — засыпаю её вопросами, падая спиной на подушку. Поднимаю волосы наверх, чтобы не мочить футболку, и слушаю родной голос. Терапия уже началась, но пока никто толком ничего не говорит. Времени прошло слишком мало, чтобы делать выводы. Ей тяжело, но она держится, а я скучаю. Мы договариваемся созваниваться каждый вечер. Передаю папе «привет» и отбиваюсь. Телефон сообщает мне о нескольких параллельных звонках от Зорина. И моя нелогичная логика вопит мне о том, что, несмотря на желание услышать хоть какое-то внятное объяснение его поступка, говорить с ним прямо сейчас я не хочу, не могу, не готова.