− Да, − от долгого молчания собственный голос кажется мне хриплым карканьем. Дверь, тихо скрипнув, открывается. Свет из коридора немного разбавляет сгустившуюся вокруг меня тьму. − Таисия Аркадьевна позвонила и попросила проверить, не нужна ли тебе помощь с одеждой, − с извиняющимися нотками сообщает мне Тамара Павловна. – Сказала, что они будут через полчаса. Помочь тебе, деточка? − Да, пожалуйста, − заставляю себя повернуться в её сторону. – Помните моё чёрное коктейльное платье? Можете найти его в моём шкафу? − Конечно, могу. Я же сама его туда вешала после химчистки, − щёлкнув включателем и затопив комнату светом, она проходит мимо меня. Открывает дверцу шкафа, шуршит там вещами, замирает… − Но, Женечка, ты же помнишь, что у этого платья открытые плечи? А у тебя… − Ожоги? Шрамы? – вскидываю брови. – Помню, конечно. Всё помню. Но раз уж мама решила меня пристроить в хорошие руки, нужно ведь этому бедняге показать товар во всей бракованной красе. Чтобы он понимал, на что подписывается. Пусть видит, что ему сватают изуродованную калеку. − Девочка моя, я не это хотела сказать, − теперь в голосе пожилой женщины слышится вина и нескрываемое сочувствие. – Никакая ты не калека. И я уж точно не считаю тебя изуродованной. − Я знаю, Тамара Павловна. Зато так вполне может посчитать этот молодой-перспективный. Грех не воспользоваться такой возможностью отпугнуть столь нежелательного для меня кавалера. − А как же ты сама? Тебе не больно будет, если на твои шрамы будут открыто пялиться и как-то не так отреагируют? Мне казалось… ты именно поэтому так тщательно прячешь своё тело. Больно, не больно. Не важно. Кажется, сегодня я прошла какую-то точку невозврата. Сегодня я не хочу ничего прятать. Пусть видят меня настоящую. − Скорее это станет для меня первым сожжённым мостом, − хмыкаю невесело. И ещё одним наглядным примером того, что со мной делают мамины приказы. Чтобы точно не было искушения смириться со всем и остаться в её власти. 4.2 Тамара Павловна больше не пытается со мной спорить. Найдя выбранное мною платье, помогает одеться, подбирает удобные балетки, которые более-менее подходят к моему наряду. Предлагает также помочь спуститься, но я отказываюсь. Спущусь сама, когда они приедут. И вот я снова одна. От волнения шумит в ушах. Что я делаю? Зачем нарываюсь? Может, Тамара Павловна права? Может, стоит уступить, потерпеть? Оставить всё, как есть… Наверное, со стороны моё решение уходить куда-то покажется всем кажется глупым и абсурдным. Ещё и осудят. Скажут, что дурочка с жиру бесится? Чего ей ещё надо? Как было с дочкой Тамары Павловны. Маринка очень красивая девушка, но вышла замуж за мудака, который ни во что её не ставил. Вроде бы и не бил, но при этом был очень жесток морально. Постоянно обесценивал, унижал, говорил, что она никто без него и никому не нужна, контролировал чуть ли не каждое движение, диктовал что делать, что одевать, краситься, или нет, заставил отказаться от общения с друзьями. Каждое возражение выворачивал так, чтобы доказать ей, что он прав, а она глупая. А когда Мариша не выдержала и решила разорвать этот порочный круг, её ещё и многие осудили. Мол, такая красивая пара была. Не пьёт, не бьёт. И чего дуре ещё надо? Я была среди немногих, кто поддержал бедняжку. Хотя мне было всего семнадцать и моё мнение никакой роли для окружающих не играло. Зато это было важно для самой Марины и для Тамары Павловны. Возможно, именно поэтому она меня сейчас поддерживает. Марина, кстати, мне потом рассказывала, что лишь после развода поняла, что никакая она не дура, которая всё путает. И что с памятью у неё всё в порядке. И что многие ситуации, которые её мерзкий муженек выкручивал так, чтобы убедить жену в её забывчивости, были совсем не такие, как она запомнила с его подачи. Она даже обратилась к психологу, чтобы вернуть себе себя настоящую. И именно от неё я впервые услышала, что самыми опасными тиранами являются именно те, которые прикрываются хорошими намерениями и играют на твоих чувствах, манипулируя и ломая психически, полностью подчиняя своей воле. Когда тебе вроде бы и возразить нечего на их требования, потому что будешь выглядеть глупой, а ощущаешь ты себя при этом последним ничтожеством, вывалянным в грязи. Потому что твоё мнение просто не имеет права на существование. Тебе либо затыкают рот, делая виноватой, либо игнорируют, продолжая гнуть свою линию. Многое из того, что она рассказывала, и я на себе испытала. Но уже от собственной матери. Сейчас Маринка живёт в столице, устроилась на работу своей мечты и всё у неё хорошо. А мне своё «хотя бы терпимо» нужно ещё отвоевать. Думаю, сегодняшний вечер станет для меня наилучшей возможностью убедиться, способна ли мама понять, что она со мной делает, понять мои чувства и неуместность своих поступков. О том, что она всё понимает, но действует так умышленно, пока даже думать не хочу. Слишком больно. Спустя некоторое время мне кажется, что я слышу, как подъезжают машины и открываются ворота во дворе. Выжидаю ещё немного и, сделав глубокий вдох для смелости, поднимаюсь с кровати, на краешке которой всё это время просидела. Оправляю пышную юбку. Тамара Павловна оставила свет в моей комнате включённым, так что я без особого труда добираюсь до двери. Потом наощупь, по стенке, двигаюсь дальше. Внизу уже слышатся голоса. Мамин, незнакомый мужской, ещё один… Судя по всему, они как раз стоят в прихожей, напротив лестницы. Но когда я ступаю на первую ступеньку, разговор внизу стихает. Я стараюсь не обращать на это внимания. И осторожно спускаюсь дальше, держась за стену и каждый раз нащупывая ногой край ступеньки. Постепенно размытые силуэты внизу начинают обретать человеческие формы. − Здравствуйте, − здороваюсь, таращась в никуда. − Стой на месте, − велит мама и, судя по звуку шагов, поднимается навстречу. − Не надо, мам. Мне самой проще, − пытаюсь отказаться. − Не дури, − слышу привычный ответ. И на моём локте жёстко сжимаются её пальцы. Я не врала. Спускаться самой мне действительно проще. Не нужно подстраиваться ни под чей шаг, можно полностью сосредоточиться на собственных ощущениях и ориентации в пространстве. А теперь я едва успеваю находить ногами ступеньки, когда мама уверенно тащит меня вперёд. Притом, судя по её раздражённому выдоху, который я улавливаю, мой выход её точно не порадовал. − Что это ты напялила? – слышу я её гневный шёпот где-то на полпути. − Платье, которое ты мне сама купила, − отвечаю невозмутимо. – А что? Что-то не так? − Твои плечи, − уже почти шипит она. Вот оно. Больно, но ожидаемо. − Извини. Мои плечи часть меня. Как и шрамы на них, − не остаюсь в долгу. От адреналина и злости кружится голова. − Потом поговорим. Читай: «Потом я тебе всё выскажу». От тревоги ещё больше плохеет. Но ступеньки заканчиваются. Мама останавливается сама и вынуждает меня стать рядом. − Руслан, Тимур, знакомьтесь, моя дочь Евгения, − представляет она меня гостям. − Прошу простить за эту… сцену. Как я уже говорила, у Жени после несчастного случая сильно упало зрение. Скоро будем делать операцию, чтобы всё восстановить. − Не стоит извиняться, Таисия, − слышится в ответ низкий мужской голос. – Мы всё понимаем. Зрение это не шутки. Здравствуйте, Евгения. Очень рад познакомиться наконец. Ваша мать много о вас рассказывала. Мне остаётся лишь кивнуть в ответ. Мама даже не думает обозначить для меня, кто именно со мной говорит. Впрочем, мужчина сам это делает. − Тимур, сынок, поухаживай за девушкой, − просит, или скорее велит обладатель того самого голоса. Руслан, если судить методом исключения. − Как скажешь, отец, − отзывается новый голос. Мужской. На слух не отталкивающий, вроде бы. – Евгения, позвольте вашу руку. Я колеблюсь. Мне совершенно не хочется, чтобы меня касался кто-то посторонний и незнакомый. Но мать уже подталкивает меня в спину и подпихивает мой локоть, вынуждая протянуть руку вперёд. Она тут же оказывается в плену мужских пальцев. Но слава небесам, этот неведомый Тимур всего лишь устраивает мою ладонь у себя на сгибе локтя. − Прошу в столовую. Наша домработница сейчас подаст ужин, − великосветским тоном приглашает мать. И меня тоже увлекают в том самом направлении. Стоит отдать должное незнакомцу рядом, он не спешит и действительно следит, чтобы мне было удобно следовать за ним. Так что когда мы оказываемся в столовой и он помогает мне сесть за стол, я искренне благодарю. − Не стоит благодарности, − слышу в ответ. Стул рядом отодвигается. Кажется, именно Тимур на него и садится. Опустив голову, я прислушиваюсь к окружающему. Мама что-то рассказывает вполголоса второму гостю. Судя по бряканью тарелок, Тамара Павловна подаёт первые блюда. Нос щекочут ароматы еды, среди которых преобладает мясные. Конечно, мужчины ведь в доме. Я так зациклилась на том, что мама приведёт неизвестно кого, чтобы пристроить меня подходящему мужу, что даже не подумала, как я буду есть. Одно дело на кухне, в обществе нашей добрейшей домработницы, которая не станет осуждать, если я буду ощупывать тарелку, если что-то разолью, или рассыплю. И поможет, если понадобится. А тут всё совсем иначе. Рядом чужие незнакомые люди… и мама, которая уж точно не страдает всепрощением. Проще вообще не есть ничего, чем позориться. − Тамара, когда закончите, принесите Жене белый мохеровый жакет. Она замёрзнет, − неожиданно командует мама, заставив меня вздрогнуть. − Не нужно, − возражаю сразу же. − Нужно. Не спорь, − отрезает, словно от мошки отмахивается. – Тамара, принесите. Так что ты говоришь, Руслан… Горло сдавливает привычным унизительным чувством никчёмности и беспомощности против неё. Вонзив ногти в ладони, зажмуриваюсь. Прогоняю неуместное отчаяние. Беру силы в злости и обиде. Сейчас для меня любой ресурс сойдёт. Беседа за столом продолжается. Неизвестный Тимур тоже в неё включается. Одна я чувствую себя инопланетянкой. − Евгения, вам налить вина? – вдруг обращается ко мне сосед по столу. − Нет, благодарю. Мне нельзя. − Женя будет сок, − тут же вклинивается мама. Злость во мне уже ключом кипит. Да сколько можно? − Нет, я буду воду, − отрезаю гораздо громче, чем нужно. За столом на несколько секунд повисает неожиданная пауза. Тимур, хмыкает. Кажется, что-то наливает. Потом осторожно берёт меня за руку и помогает обхватить пальцами стакан. Заслужив ещё одно моё «Спасибо».