Наконец, мы выходим в бухту. Мне не нужно смотреть в её сторону, чтобы знать, как у неё отвисает челюсть. Я выключаю зажигание и спускаюсь, чтобы бросить якорь. — Что это за место? - завороженно спрашивает она. Якорь брошен, и я возвращаюсь к ней. — Что-то вроде секретного места, которое показал мне отец. Она смотрит на меня. — Понимаю. Ты привозишь все свои “уловы”, - она делает воздушные кавычки, - сюда, не так ли? Хорошо и тихо, вокруг никого… Бьюсь об заклад, острых ощущений от пребывания здесь, на свежем воздухе, в дикой природе, достаточно, чтобы отбросить все запреты. — Помимо всего прочего, - добавляю я, подмигивая, но тут же пиная себя за это. Я знаю, что такой открытый флирт на неё не подействует. Я облокачиваюсь на перила, глядя на бухту и её совершенную тишину, над водой поднимается легкий туман. — Если хочешь знать правду, то ты первая женщина, которую я когда-либо приводил сюда. — Чушь собачья, - фыркает она. Я кладу руку на свое сердце. — В самом деле. Она смотрит на меня с удивлением. — Ты издеваешься надо мной. Я отхожу от перил и поднимаю заднее сиденье, доставая оборудование из ящика для хранения, продолжая говорить. — Мой отец сказал, что это неподходящее место для женщины. Он был таким. — Женоненавистником? — Думаю, так тоже можно сказать, но я дал ему слово, что сохраню это в секрете, наш собственный маленький кусочек рая здесь, в Озарке, который трудно найти, уж поверь мне. - Я протягиваю Жизель леску. - Рыбалка тут тоже чертовски хороша. Она смотрит на большую катушку в своей руке. — Ручная леска? Серьезно? Я начинаю расставлять наживку и зажимы. — Я думал, мы вернёмся к самому простому способу, не будем усложнять. — Это похоже на твою жизнь в двух словах — живешь на своей яхте, пьешь, трахаешься... — А что еще нужно? – спрашиваю я. Она начинает перечислять вещи по пальцам свободной руки. — Друзья, цели, работа... Я обрываю леску и работаю сам. — Эй, у меня есть работа. Жизель садится на борт лодки и закидывает удочку, опуская её как опытный профессионал, хотя для того, чтобы использовать ручную удочку, не нужно иметь ученую степень в области ядерной физики. Солнечные лучи падают на внутреннюю сторону ее бедра, освещая потайное местечко там и намёк на белое кружево за ним. Я даже не пытаюсь отвести глаза. — Не думаю, что роль жиголо при лунном свете считается работой. Я сажусь рядом с ней, не замечая, как она сводит ноги вместе, и забрасываю удочку поглубже, туда, где вода холоднее... и рыба крупнее. — Ты намекаешь, что мне платят за мои услуги? Она смотрит на меня с удивлением. — А разве нет? — Только в виде сексуального удовлетворения. Никакая денежная валюта не переходит из рук в руки, если это то, на что ты намекаешь. Она кивает, возвращаясь к созерцанию воды. Стая крикливых зуйков (вид птиц) пробирается по берегу на дальней стороне бухты, потрясающе белой на фоне темного кустарника, как мел на школьной доске. — Я слышала, ты был квотербеком? - спрашивает Жизель, осторожно дергая пальцем за леску, нащупывая любое движение. — Это майка в раме на стене выдает меня? — Мне нравится проводить свои исследования. Я могу это представить. Я бы ничуть не удивился, если бы она расспрашивала обо мне по всему городу, роясь в Интернете в поисках скудной информации, которую можно найти. Я полагаю, что она знает всё. Начать с правды будет лучше. Может, если я откроюсь, то и она так сделает… или, по крайней мере, откроет эти великолепные ножки. Я задумчиво смотрю на озеро, тщательно контролируя выражение своего лица. — Когда-то давно я был квотербеком, и у меня была настоящая череда побед. Но я всё испортил. Мой отец, ну, он был в некотором роде алкоголиком, заставлял меня пить с ним пиво, когда мне было десять. Я привык к этому, как это делают дети, привык к его настроению и к тому, как он вёл себя с моей матерью, своей первой женой. Я делаю паузу, удивляясь тому, насколько эмоционально я себя чувствую, произнося все это вслух. Я запихиваю это обратно внутрь, заталкиваю прямо в ту черную дыру у себя в животе. — Он потерял работу на свиноферме в округе Коулсон, и у него были небольшие проблемы с поисками новой. Моя мать не работала, так что ты можешь себе представить, как всё накалялось. Пьянство усилилось, перепады настроения участились, но всё это было на заднем плане, на периферии, потому что я был слишком занят игрой в мяч и проёбыванием ежегодника, чтобы обращать на это внимание. — Что-то случилось? - спрашивает она с неподдельным любопытством. — О, кое-что точно случилось, - киваю я, проверяя леску, когда чувствую поклевку. - Я пришел домой после игры, нашей самой крупной победы в сезоне, и нашел его сидящим в гостиной мертвецки пьяным, его окровавленная рука сжимала бутылку Jim Beam. Я нашел свою мать на кухне, с кровоточащей головой, пребывающую в оцепенении. Он избил её до полусмерти. Её белье, вернее то, что от него осталось, было отброшено в угол, ноги и бедра были в синяк. Никакого приза за то, если угадаешь, что я сделал дальше. — Вызвал полицию? Я покачал головой в знак отрицания. — Нет, я вернулся в гостиную и сильно избил его, схватив за ворот рубашки, но он был так пьян, что едва это почувствовал, бормоча что-то об игре, спрашивая, сколько тачдаунов я забил. Я забрал бутылку из его рук и вышел на улицу к своему грузовику, подъехал к дому моего лучшего друга и сказал ему садиться в машину, ведь мы собираемся пойти и отпраздновать победу. Конечно, он знал, что что-то случилось, мои окровавленные костяшки пальцев и бутылка алкоголя, из которой я прихлебывал, как из гребаной бутылки с молоком, вероятно, выдавали это, но он неохотно согласился. Жизель на самом деле придвинулась ближе, её голова наклонилась ближе, чтобы слушать, все её тело желало услышать продолжение. — Мой друг сказал мне перестать пить, когда я проехал на красный свет в городе, - продолжаю я, - сказал мне отвезти его обратно. Но я не стал этого делать, ведь просто хотел убраться отсюда к чертовой матери. Когда мы выехали из города на просёлочные дороги, он попытался протянуть руку и ухватиться за руль. Я оттолкнул его, и вот тогда-то это и случилось. Здесь я делаю паузу, и, хотя это просто разговор, мне всё равно требуется собрать все мои силы, чтобы не провалиться в ту яму. — Столб электропередачи был там, прямо, блядь, перед нами. Следующее, что я помню: меня вытаскивают, пахнет бензином, и я вижу Дэна, моего друга, с вывернутыми ногами, которого уносят двое пожарных. Вот и всё. Он стал парализованным, и моя жизнь превратилась в дерьмо. - Я хлопаю себя по бедру. - Больше никакого футбола, вообще ничего, на самом деле, пока я не пошел в армию, но я почти уверен, что ты всё это и так знаешь. — А если и да? - отвечает она. — Может быть, ты поймешь, почему я хочу все упростить. — А как насчёт твоего отца? Что с ним случилось? — Он ушёл. Я не видел его до тех пор, пока не вернулся из своей первой командировки по службе. Я получил известие, что моя мать — которую, заметь, я не видел целую вечность — внезапно скончалась, и он появился на похоронах. Он сказал мне, что уже много лет не пил, и ему очень жаль. Я не поверил. На самом деле прошло ещё два года, прежде чем я снова заговорил с ним, но медленно-медленно мы добрались до цели. Его отец, мой дед, вскоре скончался. После этого я вроде как потерял отца. Следующие несколько лет он был занят путешествиями и жил на широкую ногу, казалось, каждую минуту заводя новую подружку. А потом он просто появился однажды, выглядя болезненно, и сообщил о раке легких, что неудивительно, учитывая, сколько он ккурил. Отец рассказал о покупке дома на плаву, в который я должен переехать после его смерти, ведь он находится на нашей родине. Так я и сделал. — Но почему? - спрашивает Жизель, убирая палец от лески. - Зачем возвращаться туда, где всё это произошло? Это вопрос, который я задавал себе миллион раз, но так и не получил ясного ответа. — Думаю, люди счастливы больше всего дома, а я действительно хотел быть чертовски счастливым. — И ты счастлив? Блядь, нет. Но я улыбнулся и кивнул. — Конечно. ГЛАВА 11 ЖИЗЕЛЬ